Это объяснение можно признать скорее эмоциональным, нежели сущностным. Именно в этот момент в Компании работала комиссия Верховного Совета, нацеленная на поиски компромата на председателя Компании. Создание комиссии инициировал Хасбулатов. Ни для кого не было секретом, что Верховный Совет готовил расправу над российскими радио и телевидением. В моих словах есть определенная смысловая приблизительность, но рисунок атаки, предпринятой на меня в мое отсутствие в моей собственной Компании, передан достаточно точно. Смятение, как следствие внезапности случившегося, дурные предчувствия преследовали нас последние месяцы. Уже 21 сентября Лысенко предложил сделать заявление, в котором от имени административного совета Компании свидетельствовалась безоговорочная верность Президенту и его курсу. Я в этот самый момент срочно возвращался из Вены в Москву. В 15 часов по московскому времени самолет совершил посадку.
Как рассказывал днями спустя сам Анатолий Лысенко, заявление переправили в Кремль. Последовал ответный звонок пресс-секретаря Президента Вячеслава Костикова. Он похвалил за оперативность и добавил: "Теперь с вами все о'кей". Не скрою, подобные шаги не в моем стиле. Компания, которая столько сделала для защиты демократии и самого Президента, должна сохранять самоуважение и профессиональную гордость.
Я отсутствовал всего один день, но по телефонному разговору с вице-премьером Шумейко понял, как далеко продвинулись мои оппоненты как внутри Компании, так и за её пределами. Не помню, по какому поводу я выразил сомнение, и тогда Шумейко с вызовом ответил мне: "В отличие от вас, Лысенко не сомневается". С этого дня на все правительственные совещания к Шумейко, Полторанину, Гайдару вместе со мной приглашали непременно и моего заместителя - Генерального директора. Кстати, в этом нет ничего нового. ЦК КПСС всегда исповедовал подобный принцип. У каждого первого номера есть второй, который также подотчетен высшей партийной власти. И это хорошо, когда первый номер оглядывается на второго, зная, что тот вхож в ЦК КПСС и всегда может дать необходимую информацию. Склонная к истерике демократическая власть давала мне понять: в вашей Компании, господин Попцов, у нас есть свой коридор.
Где-то в районе 17 часов 22 сентября я уже был в Компании и спустя час собрал руководство. Разговор получился жестким. Я зачитал текст принятого административным советом заявления и попытался объяснить моим коллегам, что такая Компания, как наша, имеет право на менее заискивающий тон и ещё что-то о профессиональном достоинстве. Нет сомнения, в те дни Президент нуждался в поддержке. И я одобрил идею заявления. Но текст, слова должны были быть другими. Все дело в словах. Не что сказать, а как сказать.
Запомнился монолог А. Лысенко, точнее, первая фраза: "Я не берусь учить Президента, как это делают некоторые, но как человек законопослушный я принял Указ Президента и поддержал его полностью". Странное заявление, когда никто из присутствующих против Указа не высказывается. Это был камень в мой огород. Все мои встречи с Президентом носили достаточно доверительный характер и касались, как правило, анализа политической ситуации и, естественно, роли средств массовой информации применительно к обсуждаемым проблемам. Я старался не досаждать Президенту нашими нуждами, полагая, что эти проблемы обязано решать правительство, которое, увы, их не решало. Мои замечательные демократы, идеологизированные до умопомрачения, не могли мне простить Скокова, ныне опального, моих призывов к взвешенности, согласию, моего нежелания обливать Хасбулатова грязью. Буквально накануне событий, в понедельник, я появился в популярной телепередаче "Момент истины" вместе с Андреем Карауловым, где все эти острые утлы Олега Попцова были обозначены. У демократов, разместившихся в подзуживающей зоне, появилась возможность, как им казалось, осадить, а если повезет, и убрать Попцова. Они призвали под свои знамена Анатолия Лысенко, и он дрогнул.
Возможно, это была минутная слабость, я всегда верю в лучшее, но, возможно, и убеждения моего коллеги. Мы с ним прошли трудный путь, и при всех различиях (а мы поразительно непохожи друг на друга), при всех спорах и микростолкновениях теплое чувство к Анатолию Лысенко было главным моим чувством. Получилась комбинированная игра с участием Бурбулиса, который не доломал меня в свой звездный час, вкрадчивого Шахрая, Шумейко, не желающего простить мне Скокова, у которого он, в бытность свою в городе Краснодаре, работал заместителем, и Коржакова - начальника охраны Президента. У него тоже на меня зуб. Попцова не упрекнешь в любви к вице-президенту. Но телевизионную передачу, в которой ведущий высказал сожаление, что советское правительство излишне переплатило за освобождение полковника авиации Руцкого из афганского плена, я с повтора снял. Демократия и цинизм все-таки явления разные. Коржаков, узнав о моем решении, произнес приметную фразу: "Ничего, в одной камере будут сидеть". Милые и забавные мелочи жизни.
Содержание разговора, происходившего в моем кабинете, в виде сбивчивой информации было передано в ведомство Коржакова в момент самого разговора. Сообщение так и начиналось: "В настоящий момент в кабинете Попцова собрались руководители компании..." Мои собственные высказывания характеризовались как антипрезидентские, из чего можно было сделать вывод, что информация составлялась как заведомый подлог, в том виде, в котором была нужна ведомству. Обо всем этом я узнал на следующий день.
Чем опасно суждение окружения лидера, главы государства? Не уменьшением количества доверенных лиц, а усечением и стерилизацией информации, которая с этого момента ложится на стол главы государства.
А события между тем обретали совершенно иной характер.
Скорого самороспуска парламента не произошло. Парламент решил повторить вариант августа 1991 года. Во-первых, сыграть на сочувствии к осажденным. Многодневная осада парламенту была выгодна. Во-вторых, они рассчитывали на информационный прорыв через Запад. Западные корреспонденты имели свободный допуск в Белый дом. В конечном счете, рассуждали лидеры Верховного Совета, тяготеющие к сенсационности западные журналисты сделают свое дело и заставят собственные правительства оказать давление на Ельцина с тем, чтобы он снял осаду. А то, что блокада парламента - информация из мира сенсации, ни у кого не вызывало сомнения.
Ударить сильнее - это ещё не значит оказаться сильнее. Ельцин пока не выиграл у Хасбулатова, он просто ударил сильнее, и схватка продолжается, как продолжается и осада Белого дома. И каждый блокадный день делает успех Президента все более проблематичным.
В эти дни Президент и вся исполнительная власть мучительно искали выход из сложившейся ситуации. Парламент упорствовал на своем нероспуске. Милиция сдерживала натиск демонстрантов, пусть немногочисленных, но агрессивных. Средства информации, хотя и скупо, комментировали ситуацию как ситуацию с критическим сальдо.
Каждая из противоборствующих сторон решала свои задачи. Осажденным нужна была длительная осада. Заявления самого Президента, а затем Лужкова, Черномырдина о неприемлемости насилия свидетельствовали не только о приверженности всех троих демократическим убеждениям, но и опасения по поводу решительных действий, обеспечивающих безусловное исполнение президентского Указа. Задача оказалась намного более сложной: как, избежав насилия, применить его. В те дни на всевозможных встречах мне приходилось слышать призывы, обращенные к Президенту: "Борис Николаевич, проявите жесткость". Президент утвердительно кивал головой, хотя и не знал, как это сделать.
Давление экстремистского крыла в окружении Ельцина сдерживал Сергей Филатов - глава администрации Президента. Он был инициатором идеи раскола депутатского корпуса, перетягивания значительной его части на сторону Президента, вовлечения прошлых депутатов в осмысленную послеуказную жизнь. Открывались новые вакансии, людей приглашали на работу. Подобные действия оценивались как разумные и верные, на смену слепому упрямству депутатов должно прийти реальное восприятие отношения сил.
