– Простите, Владимир Федорович, – Стеклов повернулся к Владимиру, на секунду задумался, соображая, что же от него хотел командир батальона, затем выпалил: – Как вы в окопы ворвались, мы сразу к вам рванули, больше половины прошли, а как обстрел начался, в воронках пережидали. У меня один пулемет разбили прямым попаданием, расчет на кусочки, только один ботинок нашли. Еще трое раненых, один тяжело. Наверное, не выживет. Как снаряды перестали рваться, сразу к вам.

– Игорь Дмитриевич, там Хижняк пулемет захватил. Вроде целый. Ты бы подсобил ребятам, заодно и Хижняку поможешь немного, он ранен, пока держится, но мало ли что. Там он, найдешь, – Владимир показал в сторону, где последний раз видел Хижняка. – Если что, я здесь, у Аникеева буду.

– Слушаюсь. – Стеклов бросил взгляд на своих пулеметчиков, приготовившихся к бою, и, пригнувшись, побежал по траншее.

Владимир подошел к Аникееву, рассматривающему приближающихся немцев, которые уже выстроились в плотную цепь и, выставив вперед винтовки со штыками, шли сюда. До немцев было около ста пятидесяти метров. Слева стали раздаваться выстрелы, зашепелявил пулемет. «Это у Семина», – отметил про себя Владимир.

– Давай, Сергей Игнатьевич, начинай, – тронул он за плечо Аникеева.

– Рота, пли! – тотчас же зычным голосом громко скомандовал подпоручик, словно ожидая этого. Траншея ожила, в немцев полетели куски свинца. Рядом с Владимиром мерно застрочил пулемет. Немцы и русские в очередной раз сошлись в смертельном бою за эту проклятую высотку, разрезавшую так нужную для наступления русских дорогу. Пули свистели со всех сторон, казалось, ничего живого не уцелеет от их злых укусов, но немецкая цепь, хоть и сильно поредевшая, потихоньку приближалась. Вдруг Владимир увидел солдата, который стрелял, совершенно не целясь: он заряжал винтовку, клал ее на бруствер, а сам опускался ниже и нажимал на спусковой крючок. Затем стаскивал винтовку к себе и снова перезаряжал.

– Что ты делаешь, сволочь? – Владимир вырвал из рук солдата винтовку. – Если обделался, уходи, трогать не буду. Мне здесь солдат нужен, а не трусливая размазня. Ты же сейчас германцам помогаешь, дурья твоя башка, патронов и так мало, а ты их впустую тратишь. Пошел прочь!

Солдат посмотрел на Владимира отчужденными глазами, затем отошел немного и сел, прислонившись спиной к стенке траншеи и обхватив голову руками. Владимир не смотрел больше на него, он занял место солдата и стал посылать пулю за пулей в приближающегося противника. Он не был очень зол на солдата, такое он иногда видел. И вроде не сказать, что человек трусливый, и стрелок меткий, и в атаку не надо заставлять подниматься, но иногда накроет непонятная волна жуткого страха, дикое желание выжить во что бы то ни стало, и все, потерялся, пропал человек, забыл чему учили. Хочется только одного: спрятаться или убежать. А это почти сразу верная смерть. И он это понимает, но бороться не может, страх настолько парализует волю, что ни рукой, ни ногой шевельнуть не можешь. Потом это проходит. Так и на этот раз. Через минуту этот солдат уже трогал Владимира за плечо:

– Ваше благородие, звиняйте, не знаю, что на меня нашло, помутнение какое-то. Верните винтовку взад.

– Ничего, браток, – ответил Владимир, возвращая тому винтовку, – стреляй метко, все хорошо будет.

Он похлопал солдата по плечу и отошел, уступив тому место для стрельбы.

Немцы приближались. Сзади них, вылезая из незахваченной траншеи, разворачивалась вторая цепь.

«Почему не стреляет Шварц? Почему корректировщик не дает цели?» – Владимир, пригнувшись, побежал на левый фланг к Семину.

Семина он нашел быстро, тот стоя стрелял из пистолета левой рукой. Правая была перебинтована.

– Ты что, Александр Иванович, – закричал ему на ухо Владимир, – с Хижняком что ли договорился, тот тоже в правую руку ранен. Как ранение? Как обстановка?

– Пока держимся, – Семин не смотрел на Владимира, целясь из пистолета в новую жертву, – навылет прошла, кость не задета, справлюсь, не переживайте, Владимир Федорович.

– За тебя точно не переживаю, – подбодрил подчиненного Владимир. – Корректировщика не видел? Или Макарыча?

– Нет. Не попадались. Может, у Белорецкого?

Первая цепь была почти полностью уничтожена, оставшиеся в живых немцы попрятались в воронках. На помощь первой двигалась вторая цепь, из траншеи вылезала третья.

– Сколько ж там их еще? – крикнул Владимиру Семин. – У нас на всех патронов не хватит – с собой много принести не получилось. Думали у немцев разжиться, так им вроде самим надо, – пошутил он.

– Держись, поручик, я к Белорецкому.

Пригнувшись, Владимир побежал дальше. Обстановка у Белорецкого была пока получше, это и напрягало. В немецких окопах мелькало множество касок, но пока немцы в атаку не лезли, положив одну цепь, они сосредоточили основной удар в центре, на Семина и Аникеева.

– Как у тебя, Петр Сергеевич? – У Белорецкого пока наступило небольшое затишье. – Ты Макарыча видел или корректировщика?

– Макарыч только что пришел с господином полковником, – Белорецкий имел в виду Александра, – а корректировщика я с ними не видел. Они сейчас вон в том блиндаже, вместе с Грищуком.

Владимир побежал к блиндажу, который находился метрах в двадцати. Вбежав туда, он заметил обляпанных с ног до головы свежей грязью Макарыча и Александра.

– Где корректировщик? – начал он с порога. – Почему в блиндаже расселись? Кто воевать будет? У меня сейчас каждый штык на счету. Саша, ты же наблюдатель, вот на хрена ты здесь мне нужен, только мешаться будешь! – в сердцах высказал он Александру.

– Господин капитан, ваше благородие, – начал Макарыч, – корректировщика и связиста на куски, сам еле успел в воронку скатиться, вон и господина полковника успел столкнуть, а они не успели. Телефонный аппарат вдребезги, линия многократно порвана, нужно новую тянуть. Я своего бездельника уже послал к капитану Шварцу за новым корректировщиком. Господину полковнику плохо стало, вот мы и зашли в блиндаж отдышаться.

Тут только Владимир заметил, что у Александра неестественно белое лицо и Грищук держит около него мокрый платок.

– Макарыч, слушай приказ: забираешь господина полковника и возвращаетесь на исходные. Нужно срочно организовать поднос боеприпасов. Осталось совсем немного. И проложить новый телефонный провод обязательно. А тебе, Степан Тимофеевич, нужно как можно скорее добраться до Шварца. Пусть лупит по второй линии. Координаты у него есть. Всем, что в запасе есть, пусть лупит. Во второй линии полным-полно германцев, лезут как тараканы, еще пара атак – и не продержимся, патроны на исходе.

– Вольдемар, я с тобой останусь, – Александр сказал это таким решительным голосом, что Владимир не стал его переубеждать, да и времени не было.

– Хорошо, останешься, от меня ни на шаг, а потом решу, куда тебя пристроить. Степан Тимофеевич, Макарыч, милые мои, поторопитесь, времени в обрез.

Макарыч и Грищук вышли из блиндажа. Владимир повернулся к Александру:

– Ты, брат, не переживай, твоих именитых предков Фейербахов тоже наверняка рвало в первом бою. К запаху крови и человеческого мяса нужно попривыкнуть, потом все будет нормально. А сейчас прополощи рот, держи флягу, – он отстегнул от пояса флягу с водой и передал ее Александру, – и все, побежали. Время не терпит.

Они двинулись назад. Семин и Аникеев отбили вторую атаку. У Хижняка тоже было пока спокойно. Немцы не стали рисковать третьей цепью и вернули ее назад в траншею.

– Похоже, что-то замышляют, – сказал Владимир Александру, – посиди пока с ранеными в блиндаже у Семина, я к Хижняку смотаюсь. И не возражай, – сказал он, заметив решительность в глазах Александра, – в любой момент могут начать обстреливать.

Владимир уже подходил к роте Хижняка, как к нему подскочил пробиравшийся оттуда солдат:

– Ваше благородие, я вас ищу. Меня поручик Стеклов к вам послал с донесением.

Владимир остановился:

– Ну, раз послал, братец, давай докладывай.