–Тогда все же я его понимаю!
Антон впервые за время своего бессмертного существования решился выразить свое мнение по какому-либо поводу, что его безусловно радовало, ведь до сего момента он лишь молча переваривал информацию и делал что просят не в силах возразить по причине своего незнания и бессилия, но теперь область, в которую входил разговор затрагивала его прижизненные знания и опыт, и удержаться от того чтобы возразить он просто не мог себе позволить. Хотя, конечно, спор он начал скорее из вредности, чем из-за убежденности в противоположной точке зрения
–Представь, что на тебе лежит управление целым сообществом людей, которым только и хочется, что убивать, при этом ты выработал свод правил, работающий как часы, но требующий жесткого исполнения, иначе вся выстроенная тобой система тут же рухнет. Даже если ты захочешь выстроить новую систему, то есть, в данном случае, сменить правила, тебе, так или иначе придется разрушить старую, а деконструкция старой системы вызовет хаос и ощущение вседозволенности. Вспомни Советский Союз. Вот только мы не коммунисты, а кровопийцы… так, стоп… хе-хе. Так вот, я к тому, что смена правил приведет к нашему раскрытию, по крайней мере в масштабе общества паука. Насчет мобильных я вообще молчу. Знаешь сколько существует способов отследить тебя по мобильному? Я сам знаю шесть, но их может быть куда больше, а учитывая, что они живут не по одиночке это значит, что выследил одного – выследил всех.
Антон почувствовал довольство собой, почувствовал себя хозяином ситуации. До чего приятно перечить тому, кто еще буквально только что смотрел на тебя как на желторотого юнца, а сейчас ты дискутируешь с ним на равных. Вот только триумф его длился недолго.
–А я-то думала ты не такой идиот, каким кажешься. Теперь понятно, что вы со Стасом друг друга стоите. Улица Краснопольская дом 31. Теперь можешь идти.
Алиса выглядела удрученной в момент прощания. Ей думалось она найдет своего единомышленника каким был для нее Виктор, но оказалось, что это был очередной наивный убийца, думающий, что жизнь тех, кто слабее ничего не стоит.
Так бы и разошлись они навсегда, не узнав о друг друге правды, если бы не тот факт, что рассвет уже давно наступил, и когда Антон подошел к выходу и открыл дверь солнце с голодом дикого зверя набросилось на него и впустило свои сверкающие, горячие как огонь когти ему в лицо, едва не испепелив. Алиса, испуганная и с дикими глазами, подбежала к двери закрыв ее толчком ноги, после чего склонилась над Антоном чтобы проверить жив ли он. Он оказался жив, но был сильно обожжен и находился в состоянии беспамятства и бреда, вызванного болевым шоком. Он трясся и выкрикивал отдельные фразы и предложения, которые никак не желали строиться в связную речь, но среди потока бреда выделялось предложение, неоднократно повторяемое Антоном, на которое впоследствии обратит внимание Алиса, и даже он сам, звучавшее как: "Алур мал аур ам альг'гаил илатр"
Простонав это предложение в который раз Антон в бессилии закрыл глаза и медленно погрузился в безбрежное царство кошмара, ибо боль от солнечного ожога резко отличалась от ожога, вызванного огнем или любым раскаленным предметом. Солнце помимо телесной оболочки жгло еще и саму душу. Его лучи попав всего лишь на небольшой участок лица показавшимся в дверном проеме разнесли ужасающую боль по всему телу. Но не снаружи чувствовалась она, а внутри. Словно пожар, бушевавший в глубинах тела и разума, готовый пожрать все до чего дотронется, оставив лишь пепел, но перед этим вырваться за пределы восприятия боли, обесценив само слово ''боль'', ибо то, что он несет за собой описать невозможно никакими словами.
Кошмар его длился целую вечность. Гротескные образы жутких монстров сменялись один за другим, то разрывая Антона на части, то пронизывая копьями, то сжирая его не жуя, приобретая самые разные формы и размеры.
Одни были похоже на гончих, только тело их покрывала не шерсть, а острые тонкие лезвия биологического происхождения, которые росли вдоль спины и заканчивались у самой морды, к которой как будто на специальный подвижный крепеж была приставлена челюсть раскрывающаяся, как в вертикальном, так и в горизонтальном направлении давая такой охват, что возможно было поместить туда голову взрослого человека. Антон пытался убежать от них, но каждый раз его попытки были тщетны, настигая его целой стаей гончие валили его на землю и первым делом откусывали горло оставляя его истекать кровью.
Другие были похожи на жаб, но, как если бы тело жабы раздулось и покрылось желтовато-бурой слизью соприкосновение с которой приносило ожоги схожие с действием кислоты. Размером они были в два раза больше самого Антона, и имели человеческое лицо. Каждый раз, когда Антон оказывался рядом с ними, они ловили его языком; долго и мучительно переваривали, затем отрыгивали, дав секундную передышку, после чего все начиналось сначала.
Некоторые имели формы настолько причудливые и непостоянные, что иначе как неописуемые их нельзя было назвать. Хватая множеством своих разнообразных конечностей, от рук до щупалец и клешней, они разделяли тело Антона на множество составных частей, а потом толстыми нитями сшивали его заново, меняя части местами, или же вовсе пришивая куски совершенно иных созданий. Когда же от Антона не оставалось ничего из того, что бы напоминало о его первоначальном облике, они оставляли его в покое. Далее из бездонного сундука доставали новое тело. То же, что осталось от Антона после того, как его извратили и обезобразили, присоединялось к своим мучителям, вынужденный уже своими глазами наблюдать, как рвут на части его существо, при этом непосредственно участвуя в чудовищном действии.
Ни раны, ни увечья, ни вид самих монстров не пугал его, однако, так сильно, как простой золотой шар, периодически восходивший над небосводом и освещавший грязные улицы города, по которым Антон бродил в своем кошмаре. Когда оно всходило монстры будто бы исчезали, а на их месте возникали бывшие друзья и знакомые, чьи имена были стерты из памяти Антона, но не то зло, что он им сделал. Приветливые улыбки знакомых заставляли чувствовать предвкушение от встречи с отвратительными порождениями ночи. Все являлись в этот сон дабы воздать Антону по его заслугам: девушка, чье сердце он так внезапно разбил; родители – единственные люди, любящие человека бескорыстно, но до того расстроенные и доведенные до отчаяния, что грань между любовью и ненавистью была смазана; друзья, которые считали, что дружба, это единственная нерушимая вещь в их жизнях, обвинявшие теперь его в разрушении своих наивных иллюзий; сторож со своей семьей, поверивший незнакомцу и поплатившийся жизнью за это.
Толпа окружала его, не проявляя никакой агрессии. Каждый из них пытался заговорить с ним на отвлеченные темы, словно событий последних дней не было. Только лишь сторож Дмитрий Валентинович ввиду отсутствия горла лишь радостно улыбался и периодически произносил хлюпающий: ''Бларгх-бларгх''
По мере того как солнце опускалось все ниже к горизонту улыбка толпы становилась все шире, а лица приветливей. Все старательней из нее стали доноситься вроде бы обычные предложения, такие как погулять, или сходить в кино, но все как один были поданы тоном человека, старающегося быть вежливым, при том что внутри него кипит гнев и ненависть. Когда же последний луч солнца упал за горизонт улыбки на лицах людей стали стремительно шириться, переходя за всякие пределы человеческих возможностей. Уголки рта подбирались к ушам: за ними раздавались щелчки похожие на треск ломающихся костей. Из самих же ртов текла жидкость абсолютно черного, не возвращающего глазам ни единого процента света. Словно сама вселенская пустота лилась из их ртов и заполняла каждый уголок окружающего пространства. Она была густой как смола, а ее капли падали вверх и растворялись в воздухе окрашивая его в черный цвет. С самими же телами начали происходить немыслимые изменения. Хруст множества костей и позвонков начинал сливаться в один протяжный гул. Руки и ноги удлинялись, становились тоньше, распадались на множество паучьих конечностей, тела разбухали, челюсти вытягивались вперед, превращаясь в огромную пасть, либо вдавливались и становились похожими на рот червяка. Все происходило под стенающие стоны боли, перебивавшиеся приступами истерического смеха. Толпа бесформенных уродцев сжимала Антона в кольцо. Попытавшись выбраться, он начал расталкивать их, но получив удар деформированной, принявшей форму костяного лезвия рукой в глаз, откуда-то из толпы, рухнул на землю вопя от боли. Толпа окружила его. Те, кто оказались снизу вонзали свои конечности в его тело, те кто был сверху давили его своей массой вызывая тем самым приступы клаустрофобии.
