Славка мне страшно завидует. И то сказать, ее огненный дар никому не интересен. Ну кроме как огонь в очаге зажечь или свечи.

От воды пользы в хозяйстве намного больше.

Вот и сейчас Славка обиженно поджала губы. Глупая, не понимает, что чем сильнее и полезнее дар, тем больше спрос с его обладателя. Для женщин сила скорее недостаток. Все равно много не расколдуешься, а силу выплескивать надо, иначе с ума сойдешь.

Впрочем и тут у меня преимущество: воды кругом куда больше, чем огня, и безопаснее она.

Вот всё Славку за бег по лестнице ругаю, а сама туда же, бегом вниз. Батюшку лучше не раздражать без причины, да и имя жениха узнать очень хочется.

Одного прошу, богиня: только не Таман!

Пред дверями проверила себя, всё ли в порядке, не мята ли юбка, не растрепались ли косы, и зашла не без робости. Батюшка ко мне обычно суров, это Славке он всё прощает, а мне обязательно выскажет, коли я его огорчу.

— Милослава, дочка, проходи, — сказал кнес.

Сидел он не за столом, а в своем любимом кресле, стало быть, беседа будет не деловая, а семейная, мирная.

Прошла, села у ног его, на мягкую табуреточку. Такова наша с ним традиция, и мне, и ему привычная. Славка обычно в такое же кресло садится, а то и вовсе на подлокотник рядом с отцом.

Мне подобная близость немыслима, отец всегда от меня на отдалении был, еще тогда, после смерти матери, отослав меня с нянькой с глаз долой. Да и позже вниманием и лаской он меня не баловал.

Поэтому вот так, рядом, но снизу вверх мне на него глядеть спокойнее.

— Мила, даже не знаю, как с тобой разговор завести, — вздохнул отец. — Не желаю я отпускать тебя, не представляю, как без тебя жить буду.

Я смотрела на отца во все глаза. Никогда столь добрых слов от него не слышала!

— А всё же, батюшка, давно мне замуж пора, — осмелилась я сказать. — Годами я немолода, красотой не блещу, сейчас не отдадите — век буду одна жить.

— Кто тебе сказал, что ты не красива? — возмутился отец. — Ты одним лицом с матерью своей, а ее красивее я не видывал! Всем ты удалась: и статью, и лицом, и кос таких во всей моей волости не сыщешь! И дар у тебя неплох, и мозгами богиня не обделила! А что до возраста — так поймешь еще, что женщина чем старше, тем желаннее и совершеннее становится.

У меня аж слезы на глаза выступили. О мне ли он говорит, о нелюбимой дочке?

— Любимица ты моя, Милослава, — продолжал отец. — Горько мне тебя отпускать.

Вот те на! Давно ли я любимицей стала?

Кажется, на лице у меня выразилось столь явное недоверие, что отец даже засмеялся.

— А то не знаешь, что кого больше любят, того больнее бьют? — улыбнулся он в бороду. — Нет, не Славку я люблю. Она, конечно, птичка ласковая, щебечет сладко, да в голове у неё мозгов как у божьей коровки. Ты же, дочь, опора моя, гордость, за тебя мне стыдиться не зачем.

Хм, что батюшке неведомо, за то и можно и не стыдиться.

— Не Славку, тебя я в степь брал, да по весям нашим, да в совет городской. Не Славка, а ты за домом следишь, припасами ведаешь, книги домовые ведешь, деньгами распоряжаешься. Ты завидная невеста в любой дом. А уж после степных пожаров и вовсе во всем государстве известно, какое ты сокровище.

Покраснела, глаза опустила. Сглупила я с этими пожарами страшно, опозорилась на весь мир. Глупая была совсем. Сейчас бы ни за что не сунулась в мужское дело.

— Благодарствую, батюшка, за науку, за наставление, — поклонилась бы в пояс, коли бы не сидела, а так только голову склонила. — Да только пора мне в своем доме хозяйкой быть, а отцовский уступить твоей супруге. Да и внуков тебе подарить хочется.

— Умна ты, дочь, даже более, чем для женщины следует, — вздохнул отец. — Знаешь, какие слова сказать. Знаешь, поди, и женихов, какие тебе вровень?

— А как же их не знать, батюшка? Трое их. Пресветлый кнес Ольхов, князь Волчек да хан Таман.

— И что скажешь про них? Кто тебе больше по сердцу?

Нет, ни в жизнь не поверю, что отец мне выбор дает! Мягко он стелет, да только его нрав и хитрость я знаю. Просто проверяет меня.

— Пресветлый князь мне по нраву, батюшка. Человек он добрый, щедрый, дом у него большой. Старых традиций не держится, наложниц не заводит, одной женой довольствуется. Не ровня я ему первой женой, а третьей ему меня взять не зазорно. Только детей много у него, буду ли хозяйкой? Митрий Волчек хорош собой, здоров, молод, но брак сей более ему выгоден. Лес мой да поля к его землям примыкают. И данник он наш много лет. А возьмет дочь кнеса в жены — не князем будет, а полноценным кнесом уже. Не данником, но зятем. Во всем ему добро — и владения расширит, и сильного союзника заполучит, и дань платить более не придется. Только нам от того какое выгода, отец?

— Выгода, дочь, не явная. Во-первых, куда лучше добрый сосед да еще родственник под боком, чем оборотни с их междоусобицами. Ты, может, не знаешь, а борьба там за власть нешуточная идет. Дед Митрия, отец его, сам он дань платили, с нами дружили, заговоров против нас не плели. А коли свергнут его, то нам не поздоровится. Начнутся распри, стычки. Оборотни людей сильнее, они нам крови выпьют немало. Коли войну затеют — спустить им этого нельзя. Сыновей у меня нет, на волость мою многие смотрят недобро. Я сегодня в силе, а завтра стар буду, загрызут нас соседи, если увидят, что мы оборотней пожалели. Поэтому вырезать их придется под корень. А жалко, живые же. Целый клан уничтожить — как потом жить, как богине в глаза в посмертии смотреть? А коли молодого Волчека я поддержу, его положение значительно укрепится, а у нас будет сильный и безусловный союзник. Да и из родни у Митрия одна сестра малая, не будет в тереме супротив тебя никого. Будешь сама себе хозяйкой, ни перед кем голову клонить не придется. И дети твои будут не десятыми, а первыми.

Всё ясно, ехать мне к оборотням.

— Что ж, батюшка, теперь вижу, что Митрий Волчек мне больше всех подходит, — улыбнулась я.

— За хана не хочешь слово замолвить? — из-под нахмуренных бровей взглянул отец.

— А что говорить, батюшка. — вздохнула я. — Сам ты знаешь, что люб он мне более других мужчин. Сердце мое птицей бьется, когда он на меня смотрит. Сколько он ко мне сватался, трижды?

— Не считал, — хмуро ответил отец. — Больше десятка раз.

Вот оно как!

— Любит меня Таман, — задумчиво сказала я. — Да только в шатры его я не хочу. Жить в степи, спать на земле, есть конину, мыться раз в месяц, коли у реки встанем, детей рожать в грязи и без лекаря — благодарю покорно. Коль прикажете, слова против не скажу. А коль выбор даете — уж лучше к пресветлому третьей женой!

Вопреки моим ожиданиям, слова эти отца не порадовали.

— Таману ты больше жизни нужна, — сказал он печально. — Готов ради тебя степь перевернуть, перестроить. Он ведь до сих пор жену не взял, тебя ждет.

— Жену, может, и не взял, а наложниц у него предостаточно, — с обидой вспомнила я.

— По степным обычаям, юноша в шестнадцать первую жену взять должен. Коли не берет — позорно ему. Станут говорить, что нет в нем мужской силы, а то и вовсе предпочитает юношей. Таких, ты знаешь, сразу скопят и в рабство продают. Наложницы — малая уступка. Да и обещал, что ты единственной у него будешь, всех разгонит, других жен в шатер не возьмет. А коли хан так поступит — знай, что вся степь рано или поздно за ним повторит.

Это было для меня новостью.

Вот как он меня любит! Даже загордилась немного.

— Говорю тебе, дочь: выбирай сама, выбирай сердцем, выбирай умом. Али подумать еще хочешь?

— Никто не посмеет сказать, что твоя дочь отца не почитает, — уверенно ответила я. — На кого покажешь, за того и пойду. Не лишай меня благословения отцовского, окажи милость, выбери себе сына сам.

Не то, чтобы я рьяно чтила традиции, но как выбрать? Отцу виднее, чай мудр и опытен. Да и сил у меня не было решиться. И хочется к Таману, и страшно аж жуть.

Отец долго смотрел мне в лицо и, наконец, сказал:

— Будь посему. За Волчека пойдешь. Он и ближе, и терем свой будет, и молод он. Да и ситуацию с оборотнями надо стабилизировать.