Пост был необходим Гирову прежде всего, как он считал, для укрепления Духа. Кроме этого, он в тайне надеялся, что пост поможет восстановить ему утерянную связь Души с Космосом.

   Однако, пост давно перевалил за половину, а никаких существенных изменений в себе Гиров не примечал, впрочем как и не испытывал абсолютно никаких трудностей с соблюдением последнего. Наоборот, это его как-то забавляло и местами даже поднимало настроение. Во всяком случае, там где раньше Саня мог вспыхнуть как спичка, наорать и потом минут десять-пятнадцать курить безостановочно одну сигарету за другой, или дернуть для успокоения полста, а то и сотенку вискаря, сейчас он лишь ухмылялся, крутил фигу в кармане и мысленно говорил себе: – Спокойствие, Александр, только спокойствие. Ты на посту.

   Итак, шел уже тридцатый день поста, когда Гиров, придя с работы, решил поправить наброски утреннего стиха. Усевшись поудобнее за письменным столом, он еще раз внимательно прочитал пришедший к нему во сне сонет. Все строки стиха были, практически, готовы, но вот расположить их в том порядке, который бы устроил Саню, ему никак не удавалось.

   Да и окончание сонета распадалось на два варианта. Он мог заканчиваться либо:

   Иль разорвем Гордия узел,

   Иль снова узы обретем,

   Но следуя своим путем.

   Либо:

   Гордия узел развязав,

   Мы сможем Крылья обрести

   И воспарить, а не ползти.

   Причем во втором варианте Александр никак не мог поймать мысль как же все-таки надо писать: – Гордия узел развязав, или Гордия узел разрубив.

– Ладно, рубили уже, – решил Гиров. – Лучшее – враг хорошего, а то протру до дырки, – устало подумал он и, умышленно поставив в конце стиха внушительную точку, еще раз, напоследок, пробежался взглядом по написанному:

   На круге черном белый снег,

   Своей невинностью сверкает,

   Словно любому предлагает,

   Проверить иноходью бег.

   Порвать сансары узы враз,

   И, скинув кармы покрывало,

   Судьбу свою начать сначала,

   А там уже как Бог нам даст…

   Гордия узел развязав,

   Мы сможем Крылья обрести

   И воспарить, а не ползти.

   Глава 3

   Точка получилась солидная. Огромная, жирная, хорошо заметная она стояла в конце стиха и нагло посмеивалась над всеми впереди ее стоящими буквами, словами, строками и даже целыми четверостишиями. К самому же Стиху в целом она относилась уважительно и даже с некоторой опаской. Только он – Стих мог в одночасье сделать из нее многоточие, или вообще выкинуть из произведения.

– Настоящий конец – делу венец, – важно подумала она про себя и, провернувшись на сто восемьдесят градусов, весело уперлась в последнее слово «Ползти».

– Вот так, – пыхнула она гелем на стоящее перед ней Ползти. – И не холодно. А ты думал, что ты тут последний из Могикан? Кто ты такой ваще? Кто вы все здесь такие? Да, никто. А вот я точк! Конец, всему делу венец! Вот я стою здесь последней и, значит, все – абзац, работа закончена. А не было бы меня, стояла бы какая-нибудь запятая или того хуже многоточие, будь оно неладно…, – тут Точка чертыхнулась так, что Ползти отпрыгнуло к приставке «Не», воспользовавшись тем, что между ними был пробел.

– Ну, блин, достали уже эти озабоченные, – застонала приставка, которая была так морально измотана ожиданиями (поставят ли ее в этот раз наконец-то самостоятельно или опять с кем-то сольют), что у нее было только одно желание – поспать.

– Слышь, отрыгни, а? Че прилип? Иди на свое место, будь чеком, – плаксиво засопела она.

– Да, погодь ты, не кипишуй, – зашипело Ползти. – Тут точка опять выкобенивается, дай пять сек, плиз. Щас старшой отреагирует, я моментально отлипну от тебя.

– Старшой, старшой, – капризно поджала губки Не. – Сам-то вон из пяти букв состоишь и какой-то мелкоты одноразовой боишься. Не стыдно, а?

– Стыдно, когда видно, – плотнее прижимаясь к Не, еще тише прошипело Ползти. – Ты просто ее не видела ни разу. Тебя ж последней-то никогда не ставят, – улыбнулось Не.

– Эта, ну просто монстр какой-то. Убийца строки, а не то, что слова. Да, и какая тебе разница, все равно уже никто толком не знает где тебя писать отдельно, а где слитно, – натянуто засмеялось оно.   – Ч-е-е-е?

– Ч-е-е-е? – передразнило Ползти частицу. – Не ЧЕ, а ЧТО, деревня блин, только отрицать все и научилась, больше ничего не умеешь, не знаешь и самое обидное для нас всех знать не хочешь.

– А зачем мне, – весело закатилась Не. – Все равно вы без меня никуда. Вон ты сколько меня воткнул в последнем предложении. Да, не прилипай ты ко мне так, – попыталась она оттолкнуть Ползти.

– Озабоченный, – опять зло прошипела Не, понимая, что с Ползти ей не справиться.

– Конечно, толще меня в пять раз, вот и наглеешь.

– Ты особо-то не переживай, я твою невинность не нарушу, – хохотнуло Ползти. – Я ведь все же среднего рода. Мне все эти ваши примитивные плотские утехи по барабану, – важно надуло оно первую букву.

– Какого еще такого среднего рода?

– Какого еще такого среднего рода, – опять передразнило ее Ползти. – Грамотеюшка, блин. Хотя, что это я тут распинаюсь перед тобой. Ты количество букв-то во мне посчитать не в состоянии. У меня их не пять, а шесть, между прочим, чтобы ты знала.

– А что такое шесть?

– Шесть – это пять плюс один, – отвлекшись разговором с Не и на некоторое время позабыв о точке, уныло прожурчало Ползти.

– А, поняла, буду знать терь, а то я до этого тока до пяти могла считать, – ни капельки не смутясь, ответила Не.

– Ну, вот и ладушки, – услышали они голос откуда-то сверху. – Теперь и Не уже до шести считает. Да, и что такое средний род, тоже поняла, я думаю.

– Да-да, поняла, поняла, Вы уж, пожалуйста, его на место… ну, в общем пусть от меня снова отрыгнет.

– Ну, голубушка, как скажете, – засмеялся Стих. – На место, так на место, но тогда уж не отрыгнет говорите, а хотя бы отпрыгнет. А лучше так – Пусть он снова встанет на место.

– Понятно, спасибо большое, – покраснев пробубнила Не. Ей было одновременно и стыдно за свою безграмотность, и неимоверно приятно, что наконец-то и она смогла пообщаться с самим Стихом. Ведь это было первый раз в ее жизни.

– Еще какие-то просьбы есть? – спросил Стих, обращаясь к Не и одновременно разглядывая точку. – Ух, какая она сегодня, прямо поросеночек, целая клякса, – подумал он.

– Да вот еще… если бы… ну, в общем, мне бы тоже хотелось хоть глазком…

– Да, не мямлите Вы, Сударыня, говорите членораздельно и внятно. Что бы Вы еще хотели?

– Поставьте меня, пожалуйста, один раз последней, так хочется хоть одним глазком посмотреть на эту точку. Что это за чудище такое, что ее все так боятся.

– То есть в конец стиха Вы хотели сказать? Интересно, как это я Вас туда поставлю, – засмеялся Стих. – Да и не надо Вам на нее смотреть. Вы же совсем маленькая еще. Зачем же детей пугать, это неправильно. И не ко мне этот вопрос. Не моя компетенция, Сударыня. Такие вопросы решаются там, – и Стих многозначительно поднял вверх всю первую строку.

– Там? – изумилась Не. – А что еще и там какое-то есть?

   Но Стих уже не слышал ее. Он был весь поглощен установлением справедливости, порядка и безупречности в самом себе.

– Да это даже не поросеночек, боров какой-то, – призывая на помощь одну строку за другой, пыхтел Стих.

   Он бы мог, конечно, ударить сразу четверостишием или даже двумя по точке, и тогда она бы точно моментально отъехала, но здесь была другая опасность. Точка от сильного удара могла распасться на многоточие или вообще вылететь из стиха. В общем, работа предстояла весьма ювелирная и не терпящая резких движений.