– Да я другого и не представляю. А что, вы полагаете, я слишком оптимистичен?

– Послушайте, что я вам скажу… Если, как вы говорите, покров в России, то найти его вам поможет только сам Господь Бог или… – он многозначительно промолчал, – случайность. Да-да, его величество Случай! Такие кражи нельзя раскрыть ни с помощью технических методов, самых что ни на есть прогрессивных, ни с помощью допросов и опросов.

– Я и не сомневаюсь, что случай вообще играет большую роль в жизни, не только в нашем деле. Но, согласитесь, чтоб этот случай пришел именно к вам, нужно его заслужить. Нужно провести работу, стремиться к чему-то, искать, действовать, а потом наступает этот момент… И вдруг все вокруг говорят: ах, как ему повезло, ну надо же, почему ему так везет!.. Но для того, чтобы тебе повезло, надо много работать. – Максим посмотрел на старика. – Вы не согласны?

– Я согласен, да. Везение приходит к тому, кто его заслуживает. Но я не об этом, Максим. Я о том, что к вам это самое везение может и не прийти, как бы вы ни выкладывались, как бы вы ни пытались… Такие преступления совершаются не для того, чтобы их можно было раскрыть, это…

– Марк Иосифович, я просто пытаюсь делать свою работу, понимаете. Я хочу помочь своему французскому другу, я хочу, чтоб эта святыня вернулась в собор, я очень не люблю, когда убивают людей. Ведь был убит человек, священник… Я отдаю себе отчет, что могу ничего не найти, ребята из МУРа могут ничего не найти, но мы хотя бы попытаемся что-то сделать. Вот вы – одна из наших надежд. Возможно, вы ничего не знаете, а может, о чем-то догадываетесь. Возможно, знаете и не говорите… Но если вы поможете нам, еще кто-то поможет, что-то мы сами сделаем, то глядишь, сложится мозаика. Если вы в этом замешаны, – Макс посмотрел на Гершвина, и старик запротестовал жестами. – Я говорю: если вы замешаны, то вы, конечно, нам ничего не скажете. Но что-то подсказывает мне, что вы не замешаны. Однако это же самое чувство подсказывает мне, что вы чего-то не договариваете, осторожничаете. Вы боитесь? Кого? Тех, кто уже убил одного старика? Или вы просто не хотите с нами сотрудничать?

– А если я действительно ничего не знаю?

– Тогда вы можете узнать! По своим каналам. Хотя бы что-то. Нам пока не за что зацепиться. А время идет. Видите, я раскрываю вам все карты. Я, можно сказать, делюсь с вами информацией, как со своим сотрудником.

– Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

– Но вы попытаетесь?

– Каким образом?

Омский расстроился. Старик помогать не готов. Пока не готов.

– Ну хорошо, как хотите.

Макс устало поднялся и хотел уходить, но все же задержался. Вспомнил, что собирался расспросить старика еще кое о чем.

– Да, а что это за история с саламандрой Франциска Первого? Ребята сказали, что вы им предлагали вместо сведений о покрове рассказать историю в саламандре.

Гершвин прищурился. В его глазах – умных и проницательных – появился молодой блеск.

– Это вам муровцы сказали?

– Да поделились в двух словах, что вы им начали рассказывать про французских королей, а им неинтересно стало. А вот мне интересно.

– Эта история – как раз подтверждение моих слов о Случае. Вот уже на протяжении пятидесяти лет, – он сделал паузу для значимости, – разыскивается брошь в виде саламандры, похищенная в конце пятидесятых годов в Париже из Консьержери. Ее украли, вернее, подменили во время проведения выставки драгоценностей французских королей. Эта брошь ценная не только своими бриллиантами и алмазами, но это еще и уникальное произведение ювелирного искусства пятнадцатого века. Это одно из немногих ювелирных изделий той эпохи.

Так вот, как-то утром сижу я в своей французской квартире и пью чай. Позвонили. Моя Идочка пошла открывать дверь. Я услышал, что звонивший сначала говорил по-французски, а потом перешел на русский язык. Ида пригласила его в дом. В комнату вошел молодой человек, очень красивой наружности, с хорошими манерами и предложил мне посмотреть на брошь, не заинтересуюсь ли я ею как покупатель. Я сразу сказал, что если вещь краденая, то и смотреть не хочу. Но он ответил, что брошь принадлежала его бабушке, потом перешла к его маме и от нее – к нему. В настоящее время он нуждается в деньгах и хотел бы ее продать, но даже не знает, насколько она ценная и сколько может стоить.

Я попросил показать. Наверное, я очень разволновался, но как только я взял в руки эту красавицу, руки мои затряслись и из глаз полились слезы. Вы не можете себе представить, Максим, что это за чувство. Вы держите в руках не бриллианты (хотя их там предостаточно), вы держите в руках историю! Эту брошь носил Франциск Первый! Скорее всего, она перешла к нему от его отца – графа Ангулемского Карла. Потом она красовалась на груди Марии Медичи. Напомню вам, что Ангулемская линия Капетингов прервалась со смертью Генриха Третьего. А династия Бурбонов началась с Генриха Четвертого, который был представителем младшей ветви капетингского двора. Мария Медичи была второй женой Генриха Наваррского. Она очень любила драгоценности, заказывала их лучшим ювелирам Франции. Эта брошь должна была передаваться по наследству. Потом, во время французской революции, следы этого ювелирного шедевра, как и многих других произведений искусства, потерялись. Знаете, революции не способствуют сохранению ценностей. И вот совсем случайно, перед самой этой выставкой, в конце пятидесятых годов один французский искусствовед нашел эту брошь на блошином рынке в Париже. Потом она снова пропала.

И я держал ее в руках! Конечно, я сразу подумал, что молодой человек врет, никакая его бабушка не владела этим сокровищем.

Он догадался о моих сомнениях, рассмеялся и сказал: «Я вижу, что вы узнали эту брошь. И, естественно, думаете, что я наплел вам всякую чепуху о своей бабушке, но не спешите делать выводы. Я не представился, извините. Меня зовут… (он назвал свое имя), мои предки принадлежали знатному русскому дворянскому роду, и моя прапрапрабабушка действительно владела этой брошью, причем на совершенно законных основаниях. Эту брошь передала ей в дар Елена Мекленбург-Шверинская, герцогиня Орлеанская, жена Фердинанда, сына последнего короля Франции Луи-Филиппа в знак дружбы и признательности за оказанную услугу. Я мог бы рассказать вам эту историю, но это семейная тайна, и я пока не готов посвящать в семейные тайны посторонних. Потом эту брошь выкрали у моей «прапра», и потомки искали ее повсюду. Когда мой дед увидел эту драгоценность на выставке в Консьержери, он решил вернуть ее в семью. Дед разработал план и выкрал ее для своей дочери – моей мамы. Как ему это удалось, осталось тайной. Он хотел мне рассказать перед смертью, но не успел. Так что я, действительно, владелец этой броши, хотя вернулась она к нам в семью не совсем законным способом».

Я спросил, чего же он хочет от меня. Ответ меня очень удивил и обескуражил: денег! Он хочет продать эту красавицу! Боже мой, как можно продавать такую красоту?! И почему он пришел ко мне? Я объяснил ему, что я, конечно, не беден, но и не так богат, чтобы купить эту брошь. К тому же я бы не смог ее показывать, я бы не смог ею похвастаться, так как она была украдена из музея. Я не Гобсек, чтобы любоваться своими сокровищами в одиночестве, мне нужна публика.

Молодой человек попросил посоветовать ювелиров, которые могли бы заинтересоваться этой брошью и не задавать лишних вопросов. Я обещал ему подумать и перезвонить. Естественно, я переговорил с теми, кто мог быть заинтересован. И он продал потом эту вещь.

– Откуда вы знаете?

– О, Максим, я имею свои комиссионные от каждой сделки. Вы скажете, что я должен был сообщить французской полиции, что мой долг гражданина меня обязывает… и так далее и тому подобное, но, во-первых, молодой человек очень настойчиво просил меня не делать этого, потому как я старый человек, а у меня есть дочь и внуки. А вы понимаете, что это значит, когда тебе намекают на твоих близких? Во-вторых, он знал о моей репутации, и, в-третьих, я имел свои комиссионные. Конечно, я вам не скажу, от кого и какие, да это и неважно.