– А фотки-то сами где? Сохранились?
– Спрашиваешь! В укромном месте спрятаны.
– Чтоб мамаша не нашла?
И Шульц раскололся, где именно схоронил фотографии секс-училки в стиле «ню». Действительно, в таком укромном месте – матушке в жизнь не отыскать.
Мы вышли на привокзальную площадь. Что за чудеса? Вокзал предстал перед нами в первозданном виде – без многочисленных пристроек и современной облицовки, а на сорокаметровой башне, что высилась у главного входа, вместо часов со стрелками, которые я видел еще «вчера», оказались электронные – они показывали четверть десятого.
Шульц заученным голосом экскурсовода разъяснял:
– Главные городские башенные часы заработали в 1964 году, здание служит для вокзала и водонапорной башней. А впрочем, я не уверен, просто слышал однажды… Два года назад часы со стрелками… – продолжил Шульц и запнулся. – Тьфу, ты, черт, что это я говорю? Какие два года назад? В самом конце 1970 года часы со стрелками заменили на цифровые.
«Вот это да! – подивился я. – Кто бы мог подумать, что все вернется на круги своя?»
Перейдя площадь по подземному переходу, мы вошли в зал пригородных касс и через пять минут уже сидели в электричке, готовой отвалить от перрона. Еще через минуту, подъезжая к железнодорожному мосту, перекинутому через Даугаву, мы уже любовались великолепным видом широкой реки, неспешно несущей темные воды в сторону Рижского залива.
– Чувак! – в изумлении воскликнул Шульц. – Что это за красавец-мост виднеется за Октябрьским мостом? – его глаза были устремлены вдаль на стометровый железобетонный пилон, вздымавшийся из мостовой конструкции ближе к левому низкому берегу реки, как бы уравновешивающий высокую историческую застройку Вецриги. Стальные тросы – ванты, идущие от пилона влево и вправо, напоминали струны гигантской арфы.
– Это – Вантовый мост, в недавнем прошлом Горьковский, построен в 1981 году, – пояснил я.
– Откуда ты знаешь?
– Прочитал в интернете, – особо не задумываясь, буркнул я. Перед отъездом в Ригу я основательно перелопатил его – надо было досконально изучить город, в котором собирался действовать.
– Интернет? А что это такое?
– Глобальная сеть. Она же – всемирная паутина, – я продолжал сыпать стандартными терминами, известными всякому современному человеку, но окутанными тайной для моего несведущего друга.
– Паутина?.. Какая паутина? – недоуменно вскрикнул Шульц.
– О-о-о! – я закатил глаза, осознавая бесполезность скороспелых объяснений, сказал, как отрезал, – что б ты знал, Шульц, интернет – это новый тип информационного пространства, без которого немыслим нынешний мир. О достоинствах и недостатках интернета подробно расскажу тебе как-нибудь в другой раз.
Тем временем мы стремительно проскочили Даугаву по железнодорожному мосту с высокими металлическими фермами и уже катили в сторону Юрмалы, откуда навстречу пронеслась переполненная электричка, не в пример нашей безлюдной…
Шульц сидел напротив меня и читал развернутую свежую газету «Правда», купленную в киоске «Союзпечать» перед отправлением электрички, ту ее часть, где печатались новости из-за рубежа. Под газетным логотипом с информацией о том, чей это печатный орган, стояла нужная нам дата – «Понедельник 13 августа 1990 года»; на первой полосе публиковался текст указа Горбачева о реабилитации жертв репрессий 1920–1930-х годов, общее количество которых переваливало за 4 миллиона человек (я скользнул глазами по убористому тексту и выхватил оттуда эту страшную цифру), а вот Шульца заинтересовали новости с Ближнего Востока: войска Саддама Хусейна захватили Кувейт, и теперь западная коалиция союзников во главе с США встала на защиту этой небольшой арабской страны, готовясь нанести ответный удар.
Пока Шульц читал новости, я, воспользовавшись паузой в бесконечных разговорах, внимательно изучал своего попутчика. Тот довольно полуулыбался – что он там такое сладкое вычитал? В этот момент я даже загляделся на него – статный, мускулистый, с темными волнистыми вихрами, эффектно выбивавшимися из-под бейсболки, и тонкими чертами лица… Что ни говори, красавец-парень, вот везет же некоторым со внешностью, не в пример иным (это я про себя). Решил сделать ему приятное – по-тихому вытащил из рюкзака «Полароид» и сделал историческое фото: щелкнул его прямо как Ленина на известном всем снимке в Кремле, где он сидит в кресле и читает «Правду». Только никакого Ленина из него не получилось – от вспышки Шульц зажмурился, так я его и снял. Шульц ошалело спросил:
– Ты че это, чувак, творишь? – а потом, разглядев «Полароид», спросил. – Что это у тебя за штуковина?
Судя по его реакции, он впервые в жизни столкнулся с действием моментальной фотосъемки – пришлось объяснить. Шульц был в восторге. Из аппарата медленно выползла пока еще черная фотокарточка, я ее выхватил и стал помахивать, пока не проявился снимок.
– Держи, – сказал я, – на память.
– Что-то я не очень получился! – разочарованно протянул Шульц, уставившись в фотку. – Может, повторишь, чувачок?
– Прости, Шульц, не получится, пленки осталось – кот наплакал. А нам сегодня надо еще кой-кого поснимать.
В голове был невообразимый сумбур, я никак не мог сосредоточиться, наметить план действий. Меня буквально распирало от избытка чувств, что неудивительно: я уже добрый час находился в другом временном измерении – хоть и верил в это, видя собственными глазами, как изменилась окружающая меня реальность, и в то же время не мог представить себе, что через час-другой встречусь с отцом; такое просто не укладывалось в мозгу.
Планов не строил, полагался на случай в надежде, что сама ситуация вывезет меня туда, куда надо. Шульца посвящать в суть дела не стал – зачем? Его расспросы только внесут сумятицу. Все само как-нибудь утрясется, и, конечно, о том, что я еду на встречу с родным отцом и тем более – что уж совсем за гранью понимания – с самим собой, хоть и маленьким, говорить не стал, даже не намекнул, убежденный, что намечавшееся рандеву – дело исключительно личное.
В Майори мы спрыгнули на платформу с тамбурной лесенки вагона (кстати говоря, в Латвии на станциях как, впрочем, и на вокзале в Риге, нет привычных для Питера и Ленинградской области высоких и удобных платформ). Погода нам не благоприятствовала, совсем некстати заморосил косой дождик, но, к счастью, он продолжался недолго.
Мне вдруг захотелось сделать приятное самому себе – маленькому; дай, думаю, подарю набор хороших конфет, если, конечно, отец примет подношение от незнакомого молодого человека. Зашли в местный магазинчик, я спросил у Шульца, какие конфеты лучше купить. Он говорит, однозначно фирмы «Лайма», бери, мол, коробку ассорти, не прогадаешь. Я выбрал самую красивую и уже протягиваю деньги тощей, как доска, продавщице, да не тут-то было… Не продают. Что такое? Почему? Деньги не те? В чем дело, милейшая? Оказывается, на излете советской эпохи все не так просто: да, шоколад в наличии есть, но его продают только по предъявлении визитной карты покупателя с целью отсечения иногородних от дефицита. Я призвал Шульца на помощь. Пришлось ему на время распрощаться с ELP, вытащив затычки из ушей, чтобы разрешить проблему. Минут пять, наверное, он балаболил на тарабарском с продавщицей и наконец-то вложил мне в руки вожделенную коробку. Мы отошли в сторонку, он сам был порядком озадачен – ну и времена, говорит, наступили… шоколада не купить… вот до чего дожили… Пришлось прикинуться дурачком, сказать, что пресловутую карту забыл дома, вот и все.
Пешеходная улица Йомас была не особо заполнена курортниками, немногочисленный отдыхающий народец фланировал туда-сюда, разминая ноги после ночного сна, лениво заглядывая в витрины. Сказывалась прохладная погода, да и пик летнего сезона – июль – уже остался позади. Свободного времени у нас было с избытком, и мы избороздили юрмальский «Бродвей» вдоль и поперек. На Шульца, конечно, обращали внимание – на фоне стиля тех лет, в которых повсеместно царствовали штаны-бананы и куртки-косухи, со своими клешами и ботинками на платформе он выглядел инопланетянином. Есть нам, понятное дело, не хотелось, вечерняя трапеза в ресторане плотно заправила нас на сутки вперед.
