При последних словах выражение лица Кирка изменилось, и оживление заплясало в его глазах. Теперь, когда он стоял рядом со Споком, последний видел их невероятный голубой цвет и поневоле поймал себя на мысли об облаках, растворявшихся на просторах прекрасного светло-синего неба Земли.
- Профессор, я бы с радостью задержался, честное слово - знаете, вулканский язык и история дипломатии - моя страсть, - но мне правда нужно идти, – Кирк сказал это, одновременно пятясь к выходу, уже не забитому кадетами. – Можно мы обсудим с вами эту тему на следующей неделе перед лекцией? Если я задержусь еще на минуту, мне крышка! Боунс - мой друг - убьет меня! Задушит голыми руками! Я очень не хочу, чтобы он из-за меня опоздал на свой урок!
После этого он развернулся и выскочил за дверь, оставляя позади себя неуютную тишину.
Спок, ранее не сталкивавшийся с подобным поведением кадетов, был удивлен чрезвычайно поспешным бегством Кирка. Впрочем, оно напомнило ему о том, что он и раньше был мимолетным свидетелем того, как Кирк точно так же уходил первым во всех пяти предыдущих случаях. Поступок такого рода был действительно странным, поскольку стандартное время 1630 означало окончание занятий для всех кадетов, бравших стандартные курсы [2] и посещавших утренние и послеобеденные классы. До начала же вечерних семинаров оставался полуторачасовой перерыв, что означало одно из двух: возможность для Кирка или вернуться в свою квартиру или провести свободное время с друзьями.
Растерянный, неуверенный и знающий недостаточно об этом конкретном человеке, Спок повернулся к кадету Ухуре. Она единственная осталась в зале, кроме него, и терпеливо ждала возле его стола.
- Кадет Ухура, – в знак приветствия произнес Спок, обозначая свою благодарность за ее общество.
- Нийота, – поправила она, уже не в первый раз.
- Кадет Ухура, – настоял Спок, не желая задавать неформальный тон общению со студенткой. Ему было известно о романтическом интересе Нийоты к нему, и он знал, что мог бы отчасти ответить ей взаимностью, но он понимал, что уйдет немало времени, по меньшей мере на то, чтобы установить с ней удовлетворительные отношения при учете его чувств к ней. – Я бы хотел узнать у вас о кадете, с которым у меня только что состоялся краткий разговор, - Джеймсе Т. Кирке. Я не могу найти объяснения, почему он так занят в это время дня, когда неделя подходит к концу, а также и в то время, когда занятия не ведутся. Я наблюдал вас обоих на своих лекциях в прошедшие три недели. Согласно моим выводам, сделанным на основе ваших совместных дискуссий, вы его знаете. Насколько хорошо?
- О Кирке? – кадет Ухура откликнулась с неохотой, в ее симметричных и приятных глазу чертах проскользнуло раздражение. – Я бы не сказала, что я его знаю. На самом деле его никто толком не знает, за исключением его друга Леонарда МакКоя, которого он называет «Боунсом», по причине его склонностей к медицине. Если вы хотите побольше выяснить о том, чем он занимается в свободное от учебы время, вы совершенно не того спрашиваете.
Спок пристально посмотрел на нее.
- Вы недовольны моим желанием говорить о нем. Для вашей неприязни к кадету Кирку имеются какие-либо еще причины, кроме расхождения во мнениях касательно ксенолингвистики?
- Их уже не так много, как раньше, – отозвалась она. – Прежде чем он вступил в Звездный флот, мы встретились в баре, где я имела неудовольствие получить от него предложение определенного рода. Я отказала ему, разумеется. После этого он больше ко мне не приставал, однако мне всегда было трудно воспринимать его как ответственного умного парня, нежели как пьяного дикаря.
Спок ощутил заворочавшееся внутри разочарование и мысленно отчитал себя за нелогичное формирование мнения о человеке, с которым он и в самой малой степени не был знаком.
- Он склонен к беспорядочной сексуальной жизни? – изменившимся голосом спросил Спок.
Нийота заметно колебалась, прежде чем ответить.
- Вам следует кое-что знать о Кирке, Спок. Он… у него есть сын. Ему самому всего двадцать, а мальчику, которого я видела на другой стороне площади перед Академией, года четыре, может, пять, – она помедлила, думая, что Спок признает правдивость ее слов, но он не сделал этого, лишь взвешивал новую информацию и ждал, когда она продолжит. – В Академии он известен как ловелас и пользуется дурной славой, но я не знаю, насколько правдивы эти слухи. Некоторые болтают, что он завязал интрижку с девушкой, она забеременела, когда им было по шестнадцать, он бросил ее, но теперь помогает растить ребенка. Желание переспать со всем, что движется, выглядит крайне легкомысленным, особенно когда у него есть сын, о котором нужно заботиться, и мать, которую необходимо поддерживать, даже если официально они и не вместе.
Спок моргнул, прилагая усилия, чтобы не выдать своего замешательства. Это чрезвычайно смущало.
- Вы думали, что, возможно, когда выдается свободное время, он воспитывает ребенка? Кто-то может счесть это признаком глубокой ответственности, не наоборот.
Ухура явно испытывала неловкость, но не злилась на Спока за этот почти-выговор.
- Я не знаю, что думать, Спок. Как я уже сказала, никто не расспрашивает его о личной жизни, а он определенно ни с кем это не обсуждает. Для всех он тот, кто постоянно улыбается, постоянно спорит, получает высокие оценки и ведет «беспорядочную сексуальную жизнь», но немногим он показывает что-то за этой ширмой, – она улыбнулась Споку. – Может, если вы поговорите с ним, он откроется вам? Я могу все время с ним пререкаться, но мне больно видеть, как вокруг него беспрестанно сгущают краски и не всегда обоснованно. Любой заслуживает большего.
То, как Джеймс Кирк выделялся из своего окружения, эффектно сочеталось с необъяснимыми познаниями, которыми обладал этот человек, в области межпланетных языков и истории. Этот факт вновь завоевал интерес Спока.
- Благодарю вас за информацию, кадет Ухура, – выразил ей свою признательность Спок, собирая со стола свои вещи. – Я рассмотрю перспективу инициировать беседу с ним несколько позже. До свидания.
Кивнув, он покинул аудиторию, думая о таинственном Джеймсе Т. Кирке и всех тех секретах, что он хранил.
–оОо–
Спок видит, как Джим вбегает в залу; он уже не в красной униформе кадета, в которой он был обязан появиться на экзамене. На нем светлые узкие джинсы и синяя футболка с длинным рукавом, и то, и другое подчеркивает его фигуру и цвет кожи и глаз. Большая сумка висит у него на плече, очевидно, там сложены его школьные принадлежности и вышеупомянутая форма.
Он озирается, приподнимаясь на носках, чтобы посмотреть поверх высоких фигур, стоящих перед ним. Он тут словно бы не на своем месте – резко выделяется своим неофициальным видом среди толпы разряженных офицеров. Мужчина в форме лейтенант-коммандера мимолетом оборачивается на Кирка, прежде чем бросить на него повторный взгляд. В его прищуренных глазах – презрение, до которого Споку нет дела.
Спок приближается к Джиму, проходя мимо мужчины и в то же время изгибая бровь, что немедленно заставляет его вспыхнуть и отвернуться. Когда Джим замечает Спока, его глаза наполняются радостью, и уголок рта дергается в улыбке.
- Для того чтобы церемония смогла состояться, твое присутствие необходимо на свободном месте на сцене, – говорит ему Спок, снимая сумку с плеча Джима и кивая в сторону левой половины зала. Джим видит Сталека, стоящего в ожидании вместе с другими детьми; единственным признаком его беспокойства служит легкое подергивание кончиков пальцев.
- Сталек! – громко зовет его Джим, взволнованно подпрыгивая и маша ему рукой. Когда Сталек замечает его, он поднимает свою маленькую ладонь в та’але. Выражение его лица почти не меняется, но Спок различает, как слегка расслабились напряженные плечи мальчика. Джим по-ребячески показывает ему язык, и Сталек строго смотрит на него, будто отчитывая. Тонкая бровь на его лице медленно поднимается, и Спок чувствует гордость. Это был Споков «меня-окружают-нелогичные-люди» жест, который скопировал Сталек.
