- Да, спасибо за предложение, но, спасибо, нет.

*

Когда Тони Старк в первый раз вломился в систему Щ.И.Т.а, это было всего лишь развлечением за неимением других альтернатив. Сейчас он (а точнее – Джарвис) делал это во второй раз, и это уже была не забава, а просьба. Вернее, приказ, потому Фьюри просить не умел из принципа.

«Не научили, видимо», – ухмылялся про себя Старк, облачившись в свой технологически-продвинутый костюм – в котором он, собственно, и прибыл на авианосец после новостей о нападении на Клинта и Кризанту – и наблюдая на всплывающих окнах, как его дворецкий с ловко обходит охранные «ловушки» и вписывает в программный код свои штрихи, таким образом отгораживая от камер наблюдения одно из помещений на авианосце. Помещение это было, во-первых, с обычными стенами, а не стеклянными, за которыми хрен что-то спрячешь; во-вторых, было звуконепроницаемым, и в качестве допросной подходило прекрасно.

- Сэр, все готово, – с легкой интонацией гордости в голосе сообщил Джарвис, и Старк, подняв «забрало» своего шлема, вскинул кулак с оттопыренным вверх большим пальцем.

Ловушка была готова. Осталось только заманить в нее зверя.

- Кстати, а никто не подумал о том, как нам привести ее в чувство? – спохватилась «вовремя» Черная Вдова.

- Оставьте наедине со мной, – любезно предложил Старк. – Гарантирую, что она расколется уже через минуту.

*

Фьюри, прохаживаясь вдоль длинного прямоугольного стола, делал вид, что читал какое-то досье, когда дверь с тихим шелестом отъехала и впустила «посетительницу».

- Разрешите?

- Да-да, проходите, – Фьюри отложил папку и вежливо указал на стул. – Присаживайтесь, боюсь, наш разговор будет долгим.

- Что-то случилось? – вопрос был вполне уместен, но ответ пришел не со стороны начальства.

- Случилось.

Тони Старк, оставшийся в образе Железного Человека; Наташа Романофф, облаченная в свой боевой костюм; Фил Колсон, отсутствие пиджака у которого позволяло взгляду зацепиться за внушительных размеров пистолет в кобуре подмышкой; и Клинт Бартон, прижимавший к себе еще плохо действующую правую руку, стояли в дверном проеме, отрезая единственный путь к бегству.

Мария Хилл посмотрела на них с нескрываемой ненавистью, и ее глаза зажглись синим огнем.

[1] Моветон – дурной тон; манеры и поступки, считающиеся неподобающими.

========== Глава 19, в которой Кризанта разрушает иллюзию и не только, а команда спасения приступает к плану «Д», а то есть — к действию. ==========

Пробуждение медленное – сон никак не желает отпускать ее из своих цепких теплых объятий, укутывая тело коконом приятной неги, и страшно неохотно выбираться из мягкой постели. Слишком приятно, слишком уютно, слишком… невозможно.

Кризанта резко открывает глаза и видит высокий потолок цвета желтой пшеницы, украшенный декоративной лепниной, простой, но вместе с тем изящной, затем смотрит на стены, на которых красуются сделанные ею же фрески с цветами, навевавшими мысли о лете.

Потом ее взгляд пробегается по большому гардеробу, в котором никогда нет и не было ни одной пустой вешалки, потому что королева балует и свою дочь, и своего зятя нарядной одеждой; по крепкому дубовому шкафу, чьи полки вечно заставлены самыми разными книгами; по ковру, устилавшему пол сплошным сиренево-золотым покровом, в котором ноги всегда утопали по щиколотки; и по колыхавшимся от ветра, проникавшего в открытое на балкон окно, светло-лиловым занавескам.

- Невозможно… – бормочет Кризанта и щипает себя за руку несколько раз, надеясь и одновременно боясь, что все вокруг канет в туман и она проснется в реальном мире. Но ничего не меняется. Кожа, пульсируя, неприятно ноет; все так же покачиваются портьеры; все так же снаружи доносится шум моря, плескающегося вокруг острова; все так же поют где-то птицы. – Невозможно…

Рядом раздается писк, что-то маленькое с усердием карабкается покрывалу, и Паскаль, зеленее которого могут быть только изумрудные глаза дракона, забравшись наконец на колени Кризанты, устремляет вопросительный «взор» на девушку, которая находится в полной растерянности.

- Паскаль? – она смаргивает невольно подступающие слезы. Хамелеон растягивает мордочку в широкой улыбке и скручивает хвостик в спираль. – Паскаль, что происходит?

Тот в ответ недоуменно моргает и вжимает короткую шею, как бы говоря этим жестом: «Не знаю», а потом, прыгнув, забирается на плечо Кризанты и цепляется лапками за короткие каштановые прядки. И Кризанта видит, что они на самом деле короткие, что они на самом деле темные, а не привычно золотые, и беспорядочно шарит растопыренной пятерней по голове, взлохмачивая волосы. Но косу все равно не находит.

- Что… что за черт? – эта фраза вырывается сама собой, и Кризанта, скинув одеяло, слезает с кровати и, выпрямившись, проводит ладонями по гладкому бархатистому шелку ночной сорочки с тонкими бретельками и кружевом, украшавшим овальный вырез на груди. Эту сорочку она помнит слишком хорошо – это был подарок королевы на первую годовщину свадьбы ее дочки; подарок, который заставил Кризанту покраснеть от смущения, а ее мужа – закашляться и поспешно отвернуться. А вот Паскаль в то же самое время без каких-либо признаков замешательства сиганул в открытую коробку и тут же сменил окраску на кремовую с молочными розочками. – У меня галлюцинации. Бред. Это не может быть правдой. Не может этого быть…

Легкий скрип двери, выходящей в коридор, – сколько ее ни смазывали, она все продолжала тихо, но неизменно напоминать о своем существовании, – шелест шагов, и Кризанта, повернув голову, забывает, как дышать. Она потрясена, ощущения такие, словно землю выбили из-под ног, а вся ее жизнь, все те прожитые века, пошли трещинами будто зеркало, по которому со всей силы ударили кулаком.

- О, ты проснулась, – все тот же голос, звук которого она почти забыла. – Я же говорил тебе вчера, чтобы ты отсыпалась. У нас сегодня скачки с Максимусом, а он нас так загоняет, что мы назад приползем, а не придем как культурные люди. Милая, что с тобой? На тебе лица нет.

- Юджин?.. – Кризанта произносит это имя с трудом, еле слышно, отказываясь верить.

- Единственный и неповторимый, – молодой мужчина улыбается, тепло, искренне, так, как не улыбался никому кроме нее.

Слезы возвращаются, не спрашивая разрешения, текут по щекам, прочерчивая на коже прозрачные дорожки. Кризанта срывается с места – Паскаль едва успевает спрыгнуть на пол – и, подбежав к Юджину, обнимает его так крепко, как только может, буквально цепляется за него, сминая пальцами ткань белой рубашки, поверх которой еще не накинут привычный кожаный жилет, и беспорядочно шепчет что-то. Когда она отстраняется, то в его взгляде читается явное недоумение.

- Рапунцель, что случилось? – Юджин берет ее лицо в ладони, отводя упавшие ей на глаза непослушные пряди, и мягко целует. – Тебе сон плохой приснился?

- Нет. Не знаю, – Кризанта отвечает рывками, а потом вдруг начинает говорить быстро, не переводя дыхание: – Юджин, тебя ведь здесь нет. Тебе здесь нет. Ты… ты… ты умер. Ты умер уже давно. И Паскаль тоже. И Максимус. И мама с папой. И королевства нашего больше нет. Этого мира больше нет. А я не старею, и меня не убить. И у меня волосы опять стали светлыми, они опять отросли, и я их каждый день обрезать должна. Я мотаюсь по свету как перекати-поле, у меня нет места, которое я бы назвала своим домом. А в Щ.И.Т.е… в Щ.И.Т.е… – она запинается.

Мысль ускользает от нее, прячется в потемках, путая пути и сбивая с толку. Кризанта пытается вспомнить, что же она хотела сказать, но не может, никак не может. Недавнее прошлое почему-то потеряно, подернуто туманной завесой, что с каждым мгновением становится все меньше дымкой и все больше мглой, поглощающей воспоминания. Кризанте кажется это подозрительным, ей это не нравится, но едва она пробует понять, что же конкретно ей не по душе, это чувство пропадает, словно и не было его.

Юджин все еще не отпустил ее, он смотрит на нее так, как будто не слышал того, что она говорила ему только что. А сама она уже забыла.