Это было для Бориса Андреевича последней каплей, последним толчком к действию. Он выскочил в коридор.
Да, Илья Ильич, или как его там, не совершил с ним обещанной прогулки по кораблю, но в памяти хорошо сохранилась схема, по которой они разрабатывали второй вариант. И Борис Андреевич помчался по коридору к кормовым отсекам корабля, и его душили гнев и хохот одновременно - должно быть, у него начиналась истерика - то, чего с ним никогда не бывало и, конечно, никогда не случилось бы, не сложись так обстоятельства. Обломов! Уж каким бы ни считали его россияне и российская критика, не способен он был на предательство, а этот, этот... зеленый!.. Договориться обо всем, сыграть на самых высоких чувствах, затронуть самые нежные струны души... А за бабочками бегал, да за Машенькой ухлестывал только для того, чтоб время оттянуть. Иначе зачем было все это? Должно было сразу лететь на корабль... А он-то, он-то! Борис-то Андреевич! Каков простак! Мог бы и догадаться... Ладно, чего уж теперь-то! И черт с ней, с капсулой! Все-таки у Земли еще будет время. Возможно, проклятые зеленые бетианцы, не дождавшись ни корабля, ни капсулы, решат, что делать тут им нечего, или опять пошлют разведку, и даст бог, попадутся этим разведчикам люди более рациональные, более разумные, чем собравшаяся на корабле земная компания... А сейчас все к черту! Жаль, конечно, Жермен. Попалась, как наивная простушка! И этот несчастный Сёта-сан. Доверчивый, чистый человек. Какую шутку сыграл с ним зеленый дьявол! Тацуо-сан! Сэнсэй! Подлецы все, негодяи!
Задыхаясь, Борис Андреевич добежал до нужного отсека, на двери которого красовалась запомнившаяся по схеме закорючка. Дверь отворилась перед ним, и он мигом нашел тот самый шкафчик справа, а в нем ту штуку, название которой мнимый Илья Ильич вольно перевел как "лучемет". Когда Борис Андреевич взялся за оружие, руки его дрожали. Нет, милейший господин Кудряшов! - сам себе сказал Борис Андреевич. Так дело не пойдет! Извольте успокоиться! Ведите себя достойно! Вы же пока еще не экспонат в обезьяннике!
Усилием воли он унял дрожь в руках, отыскал люк, едва приметный на гладком покрытии пола. Люк отворился легко, и там, в мерцающем полумраке, Борис Андреевич разглядел проходящие внизу трубы. Повертел лучемет. Ага, вот желтая кнопка - предохранитель. Ее нужно утопить, потом продвинуть по желобку вперед и вправо. Так. Теперь прицелиться и нажать синюю кнопку пуск. Желтая кнопка легко прошла назначенный ей путь. Борис Андреевич встал на колени, тщательно прицелился, нажал пуск. Ничего не последовало. Тот всесокрушающий луч, который должен был вырваться из дула и перерезать вены корабля, не вырвался почему-то. Борис Андреевич нажимал еще и еще. Все было бесполезно. И тогда он понял: вот последнее доказательство того, что так называемый Илья Ильич предал его - лучемет был или вовсе негодный, или попросту не заряженный.
Едва подавив очередной приступ гнева, Кудряшов принялся обдумывать положение.
До труб не дотянуться. Спрыгнуть в нижний отсек? Бесполезно. Снизу до них тоже не дотянешься. К тому же вряд ли эти трубы, несущие в себе жизнь и гибель корабля, так тонки и непрочны, чтобы их можно было сокрушить рукояткой лучемета. Что же делать?
Под полом, почти у самого люка, он разглядел какую-то коробку, от которой в разные стороны тянулись толстые и тонкие кабели. Что это? размышлял Борис Андреевич, Илья Ильич, зеленая, подлая бестия, ни о какой коробке ему не говорил. Так, может, в ней и заключено сердце корабля? О проклятый подлец!
Больше Борис Андреевич себя не сдерживал: что есть силы принялся он колотить рукояткой лучемета по боку странной коробки, колотить так, будто перед ним был лютый его враг, грозивший смертью всему самому дорогому для него, самому святому.
А в это время в кают-компании висело густое, перенасыщенное разноречивыми чувствами молчание. Сёта-сан лежал, прильнув к переборке его тихая смерть прошла незамеченной; Жермен, Эдди и Курт сидели на диване, держась за руки, смотрели невидящими глазами и, обратившись в слух, ловили слова, доносившиеся из транскоммуникаторов.
Говорил Пол Китс, маленькие приборчики четко передавали его жесткие командирские интонации:
- Прекратите лгать! Я всех вас вижу насквозь! Не знаю точно, что каждый из вас замыслил, но не зря все вы явились с помощниками! Нет, вам не удалось меня обмануть! Не для биологов, не для зверинца и не для любовных утех привезли вы на корабль себе подобных! Я предполагал, что кто-то из вас сделает какую-нибудь непоправимую глупость, потому и дожидался здесь задолго до назначенного времени, потому и принял всяческие меры, чтобы вам не удалось навредить ни самим себе, ни Земле, ни собственной планете. - Тут, видно, кто-то попытался возразить или уточнить, но капитан резко окрикнул: - Молчать! Сейчас говорю я! Извольте выслушать! Все вы знали, что этот полет не просто разведывательный, все вы знали, что для каждого он - испытание. Но не должны были знать, какого рода испытанию подвергаетесь. Все вы - кандидаты в совет межгалактической Ассоциации и должны были заменить часть нашей делегации - тех, кому по возрасту пора уже на покой. Да, вы выдержали экзамен. Вы единодушно пришли к выводу, что нельзя уничтожать разум, даже если он находится на низкой ступени развития. Но как вы его выдержали, этот экзамен? Какими методами решили бороться с несправедливостью? Варварскими, дикарскими. Не мне, конечно, судить, что скажет о ваших действиях Главная комиссия Ассоциации. Не уполномочен, да и ума моего на это не хватит. Однако...
И тут грозный, резкий вой сирены прервал капитана. Сидевшие в кают-компании земляне вскочили с мест, ничего больше не понимая. Зеленые автомы, заканчивавшие приготовления к обеду, застыли на местах.
Борис Андреевич все колотил и колотил по коробке. На боку ее образовалась вмятина, но дальше этого дело не шло. Глаза Кудряшова заливал пот, он раскраснелся и тяжело дышал, рука онемела от усталости. Борис Андреевич уже отчаялся достичь чего-либо, но последнее неловкое движение, которое он сделал почти ничего не видя, действительно оказалось последним - коробка резко сместилась, в боку ее образовалась глубокая брешь, раздался раздирающий уши визгливый и грозный вой сирены. В тот же миг кисть Бориса Андреевича словно опалило. Он выпустил застрявший в пробоине лучемет и, закричав от боли, вскочил, прижался спиной к переборке.
