Садились уже в темноте. На стоянке ждал Яковлев.

- Семь боевых вылетов! - взволнованно повторял он. - Даже в кресле пассажирского самолета сидеть семь часов подряд - пытка, а на истребителе, в бою, под огнем!..

- Только бы не отступать, Колька. - Шульга в изнеможении присел на ящик. - Ради этого хочется летать еще и еще.

Я попросил Яковлева рассказать, что произошло с ним после того, как его сбили.

- Плен и побег, - засмеялся он в ответ и начал торопить: - Бежим, ребята, к Хархалупу, он сел только что. Узнаем подробности боя.

"Плен... Самое страшное, что может случиться с солдатом на войне,думал я, устало шагая за Яковлевым.- Может ли быть что-нибудь мучительнее бессилия перед врагом, тревожнее полной неизвестности: что произойдет через час? Завтра? И наступит ли это завтра? Каким ожесточенным ни бывает бой там ты свободен, ты хозяин своей судьбы, все зависит от тебя. Но в плену..."

Неподалеку от командирской "эмки" скучились летчики. Хархалуп и Иванов - оба рослые, плечистые, под стать друг другу - на голову возвышались надо всеми.

Когда мы подошли, командир полка уже подвел итоги дня:

- Наступление фашистов по всему фронту сорвано. Враг снова отброшен за Прут. Наши летчики штурмовыми действиями оказали большую помощь наземным войскам, и они в присланной телеграмме благодарят вас от всего сердца.

Как приятно слышать такое!

Летчики взволнованно зашумели.

- Передайте и нашу благодарность наземникам. Мы всегда готовы помочь! - крикнул Грачев.

Когда возбуждение улеглось и летчики отправились ужинать, Иванов отвел Хархалупа в сторонку:

- Вот что... Ты на меня, Семен Иванович, не обижайся. - Глаза Иванова подобрели. - Короче, хочу предупредить тебя: не увлекайся в бою.

- Но ведь летчиков в бой веду я, - возразил Хархалуп, - пример командира... Тем более сейчас. Фашисты так и прут.

- Это хорошо, что ты личным примером... Летчики верят тебе, смело дерутся, - майор прищурился, представив, должно быть, картину боя.- Понимаю тебя: у всех одно желание - уничтожить врага. Но и о людях нельзя забывать.

- Понял, товарищ командир, учту, - угрюмо согласился Хархалуп.- А драться надо бесстрашно, дерзко.

- В бою одного бесстрашия мало. Нужны командирское хладнокровие, умение обеспечить успех всей группы...

Яковлев потянул меня за рукав:

- Взглянем, чем он фрица трахнул.

В левом предкрылке самолета Хархалупа была вмятина. Петя Грачев, брезгливо потирая руки, рассказывал, как он сам отдирал клок волос и какое-то месиво с крыла.

- Как это случилось?

- Бой был тяжелый. Сначала "худые", потом две группы "юнкерсов". Викторов звеном и мы с Ротановым закрутились с "мессерами", а Хархалуп набросился на бомберов...

Петя рисовал бой красочно, выразительно жестикулировал. Он вновь переживал схватку с четырьмя вражескими истребителями.

- Одного я рубанул с ходу, а Тима так всыпал другому, - Грачев раскатисто захохотал,- эх, фриц как заштопорит - умора, прямо на своих!

- Смейся, смейся, - перебил его Николай Столяров, - не окажись там Атрашкевич со своими хлопцами, была бы нам такая умора...

- Ну, а Хархалуп? - допытывался Яковлев.

- Прелюбопытнейший случай! - вновь оживился Грачев. - Семен Иванович нагнал на фрицев страху: одного "юнкерса" зажег сразу, на второго нацелился. И надо же - в это время пулеметы у него отказали. Он их перезаряжать, а скорость - будь здоров! Фрицы видят - прямо на них "миг" мчится - с перепугу из "юнкерса" засигали вниз - один, другой, третий. Яша своими глазами видел.

Мемедов, ведомый Хархалупа, до сих пор скромно стоял в сторонке и отмалчивался, слушая, что говорят другие.

- Я что, - засмеялся он, - сам за командира струхнул, подумал: таранить решил "юнкерса", а когда в крыло ему фашист врезался, я даже глаза закрыл.

Уже совсем стемнело. Все разместились в "полуторке". Дорогой Яковлев наклонился к Грачеву и горячо зашептал:

- Петька, будь другом - попроси Хархалупа... Понимаешь, мне бы самолет и с вами. Силы - хоть отбавляй, а злости - на десятерых!

* * *

После вчерашнего побоища у Скулян и Фалешт гитлеровцы присмирели. Правда, с утра они сделали попытку снова зацепиться на восточном берегу Прута, но огонь нашей артиллерии и штурмовые удары с воздуха отбросили их за пограничный рубеж.

Во второй половине дня на земле установилось некоторое затишье. Затишье перед бурей.

Вражеская авиация переключилась на усиленную разведку. За день нам удалось сбить четырех "каракатиц" - так мы прозвали неуклюжие внешне ПЗЛ-24{8}. Одну кокнул я, последнюю сбил вечером Селиверстов.

В боях над Прутом старший лейтенант Ивачев и младший лейтенант Довбня сбили по одному "юнкерсу". То была четвертая победа Ивачева и вторая Селиверстова. Отмечая ее в компании за ужином, Селиверстов и Барышников, должно быть, немного переборщили; возвращаясь в общежитие, они перепутали дороги: вместо школы наткнулись на какой-то склад. Завязалась перебранка с часовым. Подошли начпрод БАО и техник по приборам Рейтер.

То ли обратная дорога была слишком длинной, то ли взгляды на жизнь не привели к истине, но финал спора утром всем стал известен: Рейтер удирал от Барышникова, а Кузьма с пистолетом в руке гонялся за начпродом и наткнулся на... комиссара полка.

Селиверстову в подобных ситуациях вечно не везло. Даже на войне. Чупаков оказался на высоте - уложил его спать на гауптвахте. А утром... Кто сказал, что рассвет приносит протрезвление? Кузьмы на гауптвахте не оказалось. И все же запись в историческом формуляре полка гласит: "Этот день, 28 июня, был особенно памятным и торжественным... Полный отваги и героизма, он вечно будет храниться в сердцах личного состава полка".

С самого утра жизнь на аэродроме бурлила: техники латали поврежденные самолеты, летчики проверяли их в воздухе, а между вылетами решались дела насущные.

Мой и яковлевский самолеты стояли поблизости. Мы добирались с КП на стоянку вместе. Какая-то непонятная вялость овладела мной. Зато Коля был на седьмом небе: он получил самолет. Правда, "миг" был избит и неисправен, но Яковлев вместе с техником Ашотом Арутюновым уже подремонтировал его и после обеда готовился к облету. Он без умолку рассказывал, как они доставали запчасти, как втиснулись без очереди в ремонтные мастерские и как, наконец, тащили истребитель обратно на аэродром.

Оживленно было и у грачевского "мига".

- О чем спорите? - весело крикнул Яковлев.

- С чего ты взял? - удивился Петя. - Просто обсуждаем детали предстоящего вылета. Подсаживайтесь, послушайте.

- Мы уже убедились, - продолжая начатый разговор, спокойно говорил Викторов, - при равных условиях немцы вступают в бой неохотно.

- А лобовых атак, как черт ладана, боятся, - вставил Петя Грачев. Вчера пара "худых" как сиганет от меня переворотами...

- Но хитрят паразиты здорово, - заметил Николай Лукашевич.

- Мы должны быть хитрее фрицев, - задумчиво произнес Викторов.

- Правильно! - подтвердил незаметно подошедший Хархалуп. - Вот и расскажи, как это сделать.

Семен Иванович ценил серьезного вдумчивого командира звена. И не только он. Всем были по душе прямой нрав, скромность и отвага лейтенанта. Викторов уже успел сбить два немецких истребителя.

Летчик улыбнулся, потер ладонью лоб, пригладил волосы.

- Немецкие истребители умело используют облака и солнце. Иногда им удается обмануть наших самолетами-приманками. Подлетит такой одиночка, а то и пара "мессеров". Прямо просятся, чтобы сбили. И даже хвост подставят. Некоторые поддаются. А немец покрутился-покрутился и удирать, подводит под удар своих или просто уводит в сторону.

- Он прав. Меня на этом под Бельцами срубили, - перебил Ротанов и горько вздохнул: - Жаль "сороковку", хороший был самолет.

- Все эти уловки следует знать, - продолжал Викторов, - не нужно быть "Иванушками". Хорошая осмотрительность...