Работал Петр Филиппович теперь в гардеробе парикмахерской, вместо Анны. По утрам готовил завтрак своему мужу, потом бежал на работу, принимал и выдавал пальто до обеда, на обед спешил домой, кормил его, опять бежал на работу, принимал и выдавал пальто до конца смены, после работы заходил в магазины, с нагруженной сумкой спешил домой, варил, стирал, гладил, мыл полы и от этого, как ни странно, испытывал незнакомое ему раньше, для такого рода деятельности, чувство удовлетворения, как будто он, Петр Филиппович, делал что-то такое очень важное и нужное.

  А когда, после очередной попойки и драки, сожитель становился ласковым и добрым, Петру Филипповичу казалось, что в этом есть и его заслуга, Петра Филипповича, в эти минуты он даже испытывал к мужу Анны совершенно необъяснимую, с нормальных позиций здравомыслящего человека, нежность и может быть даже любовь.

  Однажды спешил сдавать бутылки в приемный пункт стеклотары на соседнем улице, ни о чем не задумываясь, озаренный каким-то внутренним, еще не ясным светом, но вдруг взглянул вверх, на дом, в котором когда-то жил, на окна своей квартиры на четвертом этаже и остановился, удивленный, он, этакая ядреная бабенка с вечным синяком под глазом и с авоськой в руках, поной пустых водочные бутылок, вдруг подумал:

  - Странно, когда-то я здесь жил.

  Петру Филипповичу теперь даже не верилось в это. Надо же такое придумать, что будто он, Петр Филиппович, был когда-то мужчиной! Теперь ему казалось, вое, что было с ним раньше - это сон, а жизнь, которой он живет сейчас и есть та единственно настоящая жизнь, свойственная Петру Филипповичу Гросбухову.

  Анна? Что Анна? Живет, наверное, в его холостяцкой квартире, ходит, как он когда-то, на работу, и никто даже не догадывается, что вовсе это не Петр Филиппович и даже не мужчина (в душе), а совершенно незнакомая, неизвестная никому женщина.

  Теперь Петру Филипповичу не хотелось встречаться с Анной, а Анна почему-то избегала встреч с ним. Петр Филиппович не задумывался над этим. Лишь одно мучило его, что однажды все переместится вновь, и вдруг проснется в своей одинокой холостяцкой квартире.

  - Ну нет, - думал Петр Филиппович, - знаем мы эти штучки. Развели ученых, экспериментаторов всяких. Они и рады поиздеваться над людьми. Но я им тогда покажу, я этого дела так не оставлю! Жаловаться буду во все инстанции! Может быть даже самому министру просвещения, - и грозил в темноту своим маленьким женским кулачком, стараясь ненароком не задеть пьяного мужа Анны.

  Петрозаводск, 1977 год