– Знаешь, проще было бы закопать её прямо там, под деревом.

– Да, ты безусловно был прав.

– Ну же, чего ты ждешь?

– Да… но как я…

– Держи. Это называется лопата.

– Оу… Но всё же как именно…

– Она достаточно острая. И дерево срубить не забудь, сейчас это более не имеет значения.

Металл – этого слова они еще не знали. Для него это был новый мир. Но кровь пахла так же, как и лезвие.

Дерево. Он не подходил сюда уже очень долго. Время – это слово ещё не родилось в его сознании. Неудивительно что она ничего не поняла. Эти два дерева уже сплелись и различить их было невозможно.

Так что же она съела? Он вспоминал тысячелетия греха. Какой смысл повторять историю из раза в раз? Стоило лишь послушать её.

– Отвлекись.

Зверь стоял перед ним в том обличье, что он мог воспринять.

– Кто же ты?

– Я – то, что должно появиться. Это необходимо для баланса.

– Я не понимаю…

– Это сейчас не важно. Просто вспоминай, и начинай думать сам. Вспомни кто ты.

Дерево вилось и было полно змей, одни головы и жала, шипение было ритмичным и гипнотизировало. Она сидела на коленях и раскачивалась в такт.

– Смотри, она так любит танцевать.

– Я только сейчас понял, что ей нужно.

– Да. Но уже поздно.

– Я так любил её смех…

– И сейчас любишь. Не лги хотя бы себе.

– Лгал ли я?

– Ложь – это яд. С женщинами всё иначе. Немного яда и это будет твоим лекарством.

– Кажется понял.

– Тогда действуй.

Лопата – так это называется. Похоже и на топор, и на меч. Живой металл принимал форму, нужную ему. Лезвие блеснуло на солнце, что прожигало до самых глубин души. Она повернулась и бросила взгляд прямо на него. Мгновение колебания. Он увидел её зрачки – вертикальные черточки. Хватит! Довольно обмана! Не ведись уже! Думай сам!

Багровый цвет окрасил траву. Слёзы смешались с потом. Все эти ядовитые твари, что сидели на дереве, обратили свой взор прямо на него.

– ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?!

– То, что должен был.

– Теперь ты понял.

– Да.

– Можешь объяснить?

– Только теперь я вижу, как можно спутать чёрное с белым. Как можно отвергать правду, смотрящую на тебя.

– А теперь терпи.

Роем змей они ринулись на Первородного. Сотни укусов, но бесполезно. Эту боль он ещё не чувствовал. Но даже эти уколы не заглушили эту тоску и одиночество. Волной накрыло ощущение потери. Никто никогда не был виноват. Просто мы были не готовы. Он погружается в сон. Змеи начинают грызть друг друга.

– Хватит!

– Теперь ты готов. Терпи еще немного.

– Хорошо.

Теперь он понял, что боль может глушить боль. Теперь стало ясно, почему все молитвы сводят с ума Слышащего. Эта реальность просто устала от противоречивых слов. Все эмоции эгоистичны. Нет никакого альтруизма. Лишь Автор может отказаться от концепции счастья и не гнаться за радостью. Парадоксально, ты забываешь и желание сбывается. Отпустить чтобы купить. Жертвовать чтобы вернуть. Время так пластично…

Кровь хлынула из носа. Он лежал отравленный и беспомощный рядом со своей обезглавленной супругой. Прости меня, дорогая… Иначе никак. Теперь я тоже знаю добро и зло.

Дерево начало тлеть.

– А вот и мои друзья…

– Что?

– Смотри.

Что-то блестело в руке у третьего херувима. Он смотрел на лицо и ему стало страшно. Он видел своего сына.

– Каин?

– Да, отец.

– Но как??

– Я не смог принести жертву, как и не смог умереть, но зато теперь Зверь подчиняется мне.

– Что это? Что у тебя в руке?

– Молчи. Отдохни. Скоро твоя боль уйдет.

Проклятый сын взял кусок металла из руки отца. Огонь снова был соединен с мечом. Улыбка обнажила дикие клыки. Серая кожа покрылась похожими на шипы горбинками. Зверь и человек снова едины.

– Теперь настала пора мстить. Мы готовы к войне с богами.

– Сын…

Умершие были похоронены со всеми почестями дикого племени. Дерево же так и осталось нетронутым. Кости и плоть были разделены.

Так и родилась традиция приносить к этому хищному дереву все черепа грешников. Однажды он снова родится здесь. Однажды он вспомнит кто он. Однажды всё изменится.

Жди…

"Черные полосы и линии света рассеялись и поднялись в небеса,

Мне не найти в этом мире ответа и на траве от меня лишь осталась роса…"

Контрасты – вот как можно кратко обрисовать их жизнь. Тёмные вечера, зато тёплые и уютные. Свежие утренние часы, но наполненные чувством неосведомленности. Переживания за грядущий день перемешиваются с ощущением близости через объятия и доверительную беседу.

Она была художницей, он работал курьером. И если её контрастность выражалась в рисунке, то его состояние непредсказуемо перескакивало с радости до грусти, с хаотичных мыслей до стремления к порядку.

Два человека не вписывающихся в понятие «нормальный». И все же они уживались. Они любили друг друга, при этом регулярно ссорились, но так романтично мирились…

Их отношения не были зарегистрированы государством, но это и не было нужно. Ей не нужна была физическая близость. Она нуждалась скорее в нежности и заботе. Да и дать он ей эту близость не мог – всему виной лекарства, что он принимал.

Жили они на средства, вырученные от продажи её картин, ведь его заработка хватало едва покрыть расходы на еду, и то не хватало на разного рода лакомства и вкусняшки.

Не называя слово болезнь трудно описать их быт, ведь нездоровыми они были оба. Он принимал нейролептики и поэтому тормозил. Иногда ему было сложно просто пообщаться, но глаза его говорили за него. Да, он умел говорить глазами. Она же всячески старалась не принимать прописанные когда-то таблетки, и вообще всячески сторонилась врачей. Была ещё одна причина – под препаратами она не могла рисовать.

Познакомимся с ними поближе…

Начнем с неё, дамы вперед. Она любила противоположности больше всего. В эмоциях людей она замечала, где в преданной любви проскальзывает ревность, это мокрое, шипастое отродье. Так же она видела, как за твёрдостью убеждений просвечиваются сомнения.

У неё было много знакомых, не сказать друзей, потому что она не доверяла почти никому. Разве что ему, верному другу, как ей казалось. В его поведении рассмотреть опасность она не смогла до последнего. И эти контрасты…

Она рисовала черно-белые картины, сочетая смысл с мастерством графики. Эти же картины в цвет переводил он исключительно под её присмотром, чтобы отразить чувства и эмоции, заложенные художницей. Да, она видела контрасты в людях и могла перенести это на холст. При этом самой ей трудно давалось выражать свои переживания.

Контрасты были для неё всем. Полосатые чулки – неотъемлемый аксессуар её одежды, белая сорочка, чёрная узорчатая юбка. Она ловила вдохновение от всего чёрно-белого. Её временем года была зима: белые в снегу улицы, чёрные ветки деревьев, и только серый цвет давил на неё – он был до боли скучным. В отличии от него, она не могла разглядеть всю красоту серого оттенка.

Таким был её день: утро, беседа, чай с печеньем, разговор о высоком, потом она провожала его до метро, а после пытаясь найти и поймать эту хитрую птицу – вдохновение – шла домой через парк.

Он же вдохновлялся ею. И если ей нужно было вдохновение чтобы рисовать, ему оно было необходимо чтобы прожить следующий день, чтобы встать с кровати, чтобы помыть посуду или приготовить поесть.

По своей натуре личность творческая, он постоянно искал в чем можно самовыразиться: рисовал на снежных машинах знаки, пытался сочинять стихи, и весь день только и думал, как бы разрисовать её картины.

Иногда он дарил ей подарки. Не что-то серьёзное, так, разные безделушки. Заворачивал их в упаковку, а на упаковке писал стихи, потом завязывал шнурочек и оставлял ей где-то в доме.