На работе я вздрагивал от каждого телефонного звонка. Мне мерещилось, что пена догоняет меня по улице, ищет по этажам и скоро полезет пузырьками из-под двери.

Возвращаясь домой, я сперва со стороны окон зашел, чтобы убедиться, что там не стоят пожарные машины... Я и друзьям позвонил, чтобы прояснить свою долю, но знакомый полковник непонятно какого рода войск уехал в отпуск на охоту, а остальные плохо меня понимали и лишь посмеивались, когда я начинал что-то объяснять; ну мало ли, говорили, что шипит... Она и должна шипеть... Вот одному дачнику дрожжи, мол, в туалет на участке бросили, вот это была картина! Особенно когда говно наружу полезло и деревяшку снесло!

Три дня я жил, как в чужой квартире. Даже ходить научился на цыпочках, чтобы никого не злить. Умывался я теперь на кухне, а спал с перерывами и все прислушивался, как прислушивают-ся к пьяному соседу, разгулявшемуся за стеной.

Из домоуправления зашли с предупреждением, что в последнее время шумновато живу, жильцы, мол, с нижнего этажа пожаловались.

Я обещал, что буду жить только тихо. Но дверь, конечно, не открыл. И когда стихло, я еще несколько дней ждал, на всякий случай, не выкинет ли эта дьявольская смесь чего-нибудь еще... Пока не рискнул открыть в ванную комнату дверь... Гос-по-ди! Ураган, самум, цунами - все разом прошли здесь... Видели небось потоп во Флориде и перевернутые машины?

Если видели, то молчу.

Зато я научился делать лучшие наливки и настойки. Особенно удавались мне яичный ликер и клюковка. Но была еще и лимонная, и ореховая (цветом под коньяк), и ликер кофейный, и некоторые другие.

К ними и грибки пошли, хрупкие, ядреные, засоленные прямо на Селигере, а еще гурийская капустка, которую я сам готовил, в большой кастрюле, да с чесноком, морковкой и свеклой; и даже брусничная вода. Ее знают по Пушкину, но мало кто ведает, что это напиток богов: пряный, нежный, легкий, с похмелья лучше и не сыскать. Никакого рассола не надо. Сибирский мужик, поди, не дурак и на какую-нибудь пепси этот чудо-напиток никогда не променяет.

Там, где у других в нашем доме полагался балкон, у меня оказался козырек, нависающий над крыльцом первого этажа. Я еще в описанное новоселье с моим другом из Братска главным инже-нером Феликсом Каганом посоветовался. Он вообще был один из первых, кто заночевал в моем жилище и одобрил его. Убедившись, что козырек под окном сделан из прочного бетона, я постро-ил на нем нечто вроде бункера. Тот же балкон, только с крышей, под самое окно. Ну, не сам, конечно, это сделали те же строители, что строили наш дом. Они были заняты на строительстве второй очереди кооператива, то есть корпуса номер два, а у меня работали по вечерам и время от времени перевешивались через подоконник кухни и клянчили на бутылочку... В трезвом виде у них трудовой процесс отчего-то замедлялся.

Потом я пробил под окном дверцу, и получился классный погреб... Я думаю, единственный такой во всей Москве. Мои друзья окрестили его "пятым измерением": снаружи как бы ничего и нет, а заглянешь внутрь, там чего только нет: и полочки с наливками, и грибки под прессом, и посудина с брусничной водой, и рыбка вяленая, и травы в пучках, и соленья, и варенья... Варений было никак не меньше десяти видов: из черешни, из кизила и даже из горного боярышника (сам придумал: он там как китайка - яблочки), из персика, из айвы с орехом... Это все из Крыма и сварено при помощи кипятильника. Оттуда же сушеный шиповник. А вот черничное, земляничное и особенно брусничное варенья - это в основном с Селигера. Ну и рядом закуток для картошки, мешка так на два. Не только одному, но и на гостей хватало на всю, посчитать, зиму.

Кто-то из прозорливых посетителей в книжке для гостей в ту пору написал, что он ни за что не допускал бы сюда женщин. Уж очень, мол, заманчиво... Но я не остерегся, угощал. И пошла тут гульба, круговерть, угореловка... Все как у отца. Гости, девки и далее неизвестно кто.

- Что-то ноги стали зябнуть, не пора ли нам дерябнуть?!

- Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?!

Однажды я проснулся после очередного возлияния и обнаружил, что мое небогатое барахли-шко как слизнули языком. Я ходил по голой квартире потерянный и никому, и себе самому, не был нужен. Вот какая странная закономерность, я подумал, и не удивился своим мыслям, что сын почему-то повторяет судьбу своего отца...

А недавно мой сын забрал у меня змеевик. Дома у него что-то не заладилось. Но он не жаловался на судьбу. Он сказал: "Хочу продолжить дело, начатое предками".

Так он шутил.

В какой-то день мой приятель Игорек заявился с другим моим приятелем Витькой Ильиным в поисках того самого зелья, которого у меня не могло не быть, а там, где они были до меня, им не хватило. Что называется, "перенедопили".

"А надобно так, чтобы упиться до срачки". Так они заявили. А Игорь при этом еще проци-тировал из моей одной повести стишки: "Хотят ли русские вина, спросите Витьку Ильина..." В повести у меня тоже взрывник Ильин, только не Витька. Но наш Ильин тоже крепок на это дело, к тому же голубоглаз, волжанин и рыбак... А недавно сидел он с удочкой и увидел в воде змею размером метров эдак пять, да еще кровавого цвета! Напугался Витек, домой погреб и на воду глядеть боится... Но божится при этом, что был он абсолютно трезв. А никто не верит. Разве в трезвом виде змею красного цвета увидишь?

- Будет вам змей, - пообещал я. - Зеленый, зато как просите... До усрачки... Если в шесть утра отвезете меня на Игоревом "Запорожце" в можайский мотель... Там меня ждут болгары-дальнобойщики, которые привезли ящик редчайших книг, и в семь часов они отгребут обратно... В свою, значит, Болгарию. Не приеду - книжечки мои тютю... полетят в мусорный ящик...

- Лады. А где зелье? - спросили дружки с вызовом.

- Зелье будет.

- Сколько?

- Сколько надо.

- Надо до усрачки.

- Будет...

- До бо-оль-шой... усрачки!

- До любой, - опрометчиво пообещал я.

- Ну смотри, - пригрозили гости и пошли плечом к плечу на стол, как пошли бы на стенку.

Многажды принимался я считать и сбивался, потому что выходил сплошной абсурд... И получалось, что в ту ночь выпили они около ведра. Ну, правда, и я помогал. К концу же они озверели, глаза налились кровью, у обоих, но у Витьки больше, он и сам покраснел, как его змей. Но при этом они рыкали на меня: где, мол, зелье, обещал, гони!

- А в мотель? - спрашивал я.

- Будет тебе мотель... Ты зелье гони!

Огляделся я и снял с полки драгоценный подарок из Болгарии: коллекция наиредчайших вин в стограммовых бутылочках с винтами... Мои дружки набросились на них так, будто до сих пор они ничего не пили: они высасывали коллекционные вина прямо из горлышка, откусывая для скорости железную пробку зубами и выплевывая на пол... При этом они кровожадно рычали. Скоро на столе возвышалась гора из пустых бутылок, за которой я уже не мог разглядеть моих пивунов. Впрочем, они как-то враз поднялись, потому что Игорь сказал: "Время четыре, значит, хватит". А Витька с побуревшей физиономией и безумными глазами стал искать среди пустых бутылочек что-то оставшееся, повторяя при этом: "Не хватит".

Они ушли в обнимку, придерживая друг друга. А в шесть Игорь вернулся за мной, как обещал, и сказал: "Едем".

Мы сели в машину, на заднем сиденье спал Витька Ильин. И была зима, гололед, и лип к стеклам мокрый снег...

Игорь вел машину, завывающую на всю вселенскую, как герой Талалихин на таран свой боевой самолет. Он вцепился в баранку и боялся только заснуть на ходу. Он постоянно клевал носом. Время от времени я его расталкивал, пытаясь при этом хоть что-то рассмотреть впереди за грязным стеклом в первом утреннем свете.

И ничего ну, ни-че-го-шень-ки не было там видно, лишь белая муть. Которая и могла называться зимним утром.

- Вот что, - придумал тогда я. - Мы будем петь. И я заорал как можно громче: