Молодой мужчина повел бровями, мол, не его дело, взял свою чашку и вышел.

Даша встала, не забыв поправить полы халата, и засуетилась. Взяла чашки с блюдцами, поставила их на стол. Потом из холодильника достала молоко, сливки. Тоже поставила. Гриша сидел, скрестив руки на груди, медленно закипая. Нет, всё-таки он погорячился, когда сделал вывод, что не говорящая несколько дней девушка – благо.

– Твоей выдержки позавидуешь, Даша. Моим бы аналитикам такую. Где-то училась или от природы?

Даша как раз ставила сахарницу. Услышав его язвительное замечание, замерла над столом. Потом нахмурилась, свела брови на переносице и покачала головой.

– Значит, от природы? Браво. Давай уже, садись.

Она послушно опустилась на стул, что стоял напротив Григория. То есть через стол. Чтобы быть подальше от него.

– Итак, я вчера тебе уже сообщил, что мы находимся в моем доме. Запертые снаружи стихией. Волей-неволей вынуждены общаться и находить общий язык. Твой паспорт у меня, то есть я знаю, как тебя зовут. На этом всё. Телефон остался в машине. Его не было в сумочке, а в тот момент, когда мы вытаскивали тебя полузамерзшую, не до исследований салона было. – Даша очень внимательно его слушала. Она не пила кофе, полностью сосредоточившись на той информации, что ей выдавал Григорий. Он бы тоже так сделал. – Общаться будем посредством бумаги и моего телефона. Связи, кстати, нет. У меня пока один вопрос, девочка. Что ты делала на трассе? Безлюдной, непопулярной. Пока мы с Антохой ехали, за последние четыреста километров твоя машина единственная, что мы встретили. Поэтому давай, Снегурка, рассказывай.

Листок, что захватила с собой Даша, лежал на столе. Она подтянула его к себе, достала карандаш из кармана и быстро начала писать.

Григорий ждал, прислушиваясь к едва различимому скрипу стержня.

Закончив писать, Даша перевернула лист к нему написанным:

«Я была в гостях. Поругалась с хозяином дома. Сорвалась и уехала. Это была моя ошибка».

Почему Григорий не удивился?

– Значит, в гостях, да? – лениво протянул он. – Ругаться с хозяином нехорошо. Думаю, ты это поняла. И урок вынесла.

Седой не намекал, он говорил открыто и не сомневался, что сейчас она его прекрасно поняла.

Даша взяла чашку и сделала глоток. Потом ещё один. Не выдержала вновь затягивающегося молчания, потянула на себя лист и снова записала. На этот раз она писала торопливо, выдавая волнение.

Григорий тоже приступил к кофе. Напишет, отдаст ему. Проходила минута, потом ещё одна. Девушка всё строчила. Он решил дать возможность ей выговорится. Даже интересно, что она ему скажет.

Она всё писала.

Да что она там сочиняет? Поэму?

Поэтому, когда она, наконец, протянула ему почти полностью исписанный лист, Гриша взял его не без любопытства.

«Вы играете нечестно. Вы производите впечатление жесткого человека. Возможно, жестокого. Я понимаю, что нахожусь в полной зависимости от Вас, и меня это очень тревожит. Вы правы, я совершила опрометчивый поступок, когда сорвалась в неизвестность. У меня не было никакой цели. Я лишь хотела уехать. И да, Вы снова правы по поводу гостеприимства. Я бы очень не хотела, чтобы между мной и Вами возникли какие-то недоразумения. Повторюсь, я очень Вам благодарна за спасение. Если бы не Вы, я бы замерзла. И когда буря прекратится, и я окажусь вне Вашего дома, я найду способ Вас отблагодарить. Пока, правда, не знаю как. Но я что-нибудь придумаю. Григорий, и ещё. Прошу, давайте сразу расставим некоторые акценты. Я оказалась запертой в доме с двумя мужчинами. Меня это очень тревожит. Я не знаю ничего про Вас и Вашего подчиненного. Вы меня пугаете. Смущаете. Я хотела бы как-то обговорить этот момент. Такое возможно?»

Первое, что бросилось в глаза Гриши – речь Даши. Красивая. Без урывков. Учитывая, что она писала, а не говорила. Зимин ценил людей, умеющих грамотно излагать свои мысли.

Второе – девочка удивительным образом правильно расставляла акценты. Поддевала его и тотчас умасливала.

В паху снова потяжелело.

Кажется, Седой, тебя ждет чертовски приятное времяпровождение.

– Антон тебя не тронет. Можешь по этому поводу не переживать.

Снегурка втянула нижнюю губу в себя. Волновалась?

Лучше бы она не делала никаких манипуляций с губами, не привлекала внимание.

«А вы?»

– Посмотрю.

Быстро что-то застрочила.

«Вы шутите?»

Она пододвинула лист, чтобы он сразу же увидел её вопрос.

Гриша, достав свой телефон, набрал:

«Я похож на шутника?»

Она в ответ:

«Я не дамся».

– В смысле?

«В прямом. Буду сопротивляться».

А вот это что-то новенькое.

– И сильно будешь?

Снегурка краснела всё сильнее, её дыхание сбивалось.

И всё бы ничего, Гриша подумал бы, что она набивает себе цену, если бы не увидел, как дрожат у неё пальцы. Она писала, а тремор рук всё усиливался. Дрожь передавалась от пальцев выше, да и каллиграфический почерк портился на глазах.

«Что мне сделать, чтобы, посмотрев, Вы приняли отрицательное решение?»

Он взял уже полностью исписанный листок и задумчиво повертел его в руках.

Сопротивляться она, значит, будет.

– От жениха убегала?

Снегурка быстро-быстро замотала головой.

– Тогда почему сопротивляться-то будешь? Даш, ты красивая. Приятная. Чего греха таить, тело у тебя роскошное, видел, когда переодевал. Ты меня возбуждаешь, даже сейчас, при мысли, что буду тебя иметь, у меня встает, – по мере того, как он говорил, девушка краснела всё сильнее, а в глазах бушевала настоящая стихия. – Не вижу причин, чтобы не доставить друг другу удовольствие. Даша, я тебя не обижу.

Он не преувеличивал. Говорил, как есть.

– Если у тебя есть проблемы – решу.

Даша растерянно моргнула, потом ещё раз. Затем оттолкнулась ладонями от ребра стола, вскочила на ноги и метнулась к кофемашине. Указательным пальцем показала на рожок, потом на самого Григория.

– Буду.

Да, одной дозой кофеина тут дело не обойдется.

Снегурка нервничала и не скрывала этого. И чем сильнее она нервничала, тем больше не нравилось её состояние Седому. Да, бл…ть! Что он такого предложил, что ей ещё не предлагали? В их обществе девочки становились взрослыми рано. Тем более, такие, как она. При виде неё у большинства представителей мужского пола возникали конкретные мысли. И Гриша не верил, что Снегурке не поступали предложения о покровительстве.

Не будь они заперты в доме, он увез бы её в город. Поухаживал бы. Рестораны, клубы, яхты. На пару дней слетали бы на море. Девочкам нравится красивая жизнь. И если девочка нравится ему – не вопрос.

Но они заперты в доме! Даже во двор не выйти. Тут он немного преувеличил. Выйти-то можно, а толку?

И чем покорять эту недотрогу?

Перевести на счет энную сумму денег? Опять же – как? К спутнику он пока принципиально подключаться не хотел.

Даша вернулась к столу, взяла его опустевшую чашку, сполоснула её и поставила под рожок. К нему снова встала спиной. Григорий легко понимал её мотивы – не хочет смотреть на него. Чертова зазноба! Значит, носик свой очаровательный воротит?

Или уже в мыслях прикидывает, на ком всё же сделать выбор – на том хозяине, от которого сбежала, или на нынешнем, от которого пока сбежать не удастся?

Григорий снова внимательно посмотрел на Снегурку.

Нет, девочка, ты ляжешь под меня. Никуда не денешься.

Слишком сладкой кажешься.

Хочется попробовать.

Вкусить.

И губки свои алые не кусай. Обветрены и так. Но ничего, он и такие поласкает. Алчно. Жадно. Покусает сам.

Хорошо, что Гриша сидел. Расхаживать с бугром в области ширинки ему по статусу не положено. Даже смешно становилось. Он изнывал от желания, а девочка не дает. Сдернуть ЕГО халат, посадить красивую на столешницу, ножки развести, опуститься на колени и…

Григорий опустил одну руку пол стол и аккуратно поправил стоящий колом член. Так дело не пойдет. Он ведет себя, как подросток с переизбытком гормонов, у которого уже мозоли на ладонях. А объект вожделения живет в доме напротив и дразнит его, переодеваясь при не опущенных жалюзи.