Июль 1993 года, Москва

Дикие вопли, пронзительные крики, гомерический хохот, искренние слёзы, реальные истерики, безумные прыжки, крепкие объятия, смазанные поцелуи и сумбурные поздравления… Со стороны их компанию можно было принять за группу психов, сбежавших из дурдома. На деле же всё объяснялось гораздо проще: сегодня стало известно, что они поступили! Невозможно было поверить в то, что отныне они — студенты Щукинского театрального училища… И хотя преподаватели уже выдали им список литературы на лето и попрощались до сентября, никто до сих пор толком не осознавал, что всё происходящее — реально, что это не шутка и не розыгрыш.

Ещё вчера казалось, что поступление — это самое трудное и, пожалуй, самое страшное, что только случалось с ними в жизни. Ни за что на свете они не согласились бы пережить все эти эмоции заново, с нуля. Будущие артисты находились буквально на пределе своих моральных сил и физических возможностей. А вот теперь, после объявления результатов, у них словно выросли крылья и открылось второе дыхание. Каждый был искренне уверен в том, что наиболее сложное испытание на дороге к славе осталось позади, и теперь их ждут только фанфары, красные ковровые дорожки, бешеная популярность и, само собой, многочисленные награды и звания — от "заслуженных" до "народных".

— Это дело надо отметить! — могучим басом загремел Жорка Иванов, здоровяк из Брянска, этакий симпатичный косматый медведь. — Давайте куда-нибудь в кафе завалимся, а? — и выразительно стрельнул глазами в хорошенькую блондинку Анжелу Климову, задержавшись взглядом сначала на её пухлых губках, а затем — на трогательных округлых коленочках, выглядывающих из-под тесноватой в бёдрах юбки.

Большая часть ребят отказалась — они торопились домой, чтобы поскорее обрадовать родных и близких чудесной новостью о поступлении. Оставшиеся же приняли предложение с энтузиазмом. Нужно было только решить, где.

Жорка повернулся в сторону столичных товарищей, и, прежде чем обратиться к ним с вопросом, снисходительно прищурился: мол, видали мы вас, таких деловых, нос-то сильно не задирайте.

— Эй, москвичи! — с нарочитой небрежностью произнёс он. — Где тут у вас посидеть можно? Только чтобы не слишком дорого…

Белецкий добросовестно задумался.

— Можно смотаться в кинотеатр "Россия" на Пушкинской… — начал было он, но Жорка вытаращил глаза в ответ на такое нелепое предложение.

— Кино смотреть, что ли?! Саня, брось, мы же не первоклашки. Нам бы чего-нибудь выпить… и закусить. По-взрослому!

— Так я это и имел в виду, — поспешил пояснить Белецкий, чувствуя себя по-идиотски — наверное, все приняли его за этакого домашнего тихоню, мальчика-паиньку. — Часть помещения кинотеатра сдаётся в аренду. На задворках есть кафе для "своих". У меня там знакомый бармен работает, он нас пропустит. Будет тебе и ванна, будет и кофа, будет и какава с чаем… в смысле, и выпить, и закусить найдётся.

— А вот это дело, — Жорка взглянул на новоприобретённого приятеля с уважением и одобрительно хлопнул его по плечу. — Значит, валим на Пушкинскую! Все согласны?

И вот тут раздался голос — хрипловатый, негромкий, но его услышали все. Была в нём какая-то завораживающая сила. Почти магия.

— Ребята, а давайте лучше ко мне? Я с тётей живу, но она только рада будет. Ведь такой повод!.. И выпивка, и угощение найдётся. Сейчас только ей позвоню, предупрежу.

Это произнесла Кетеван Нижарадзе. Белецкий не особо обращал на неё внимание на прослушиваниях и экзаменах, поскольку в большей степени был поглощён собственными успехами. Теперь же он взглянул на девушку с интересом. Невысокая, но очень ладненькая, длинноногая, носатенькая… Водопад дивных чёрных волос — вот что по-настоящему в ней привлекало. А ещё — грация дикой лани. Нельзя было сказать, что Кетеван писаная красавица, и в то же время было в ней что-то манящее, притягивающее взгляд.

Будущие артисты переглянулись. В том, чтобы отметить поступление не в кафе, а в гостях, были как свои преимущества, так и недостатки.

В финансовом плане это, несомненно, жирный плюс. Большинство из них — приезжие, в общагу пока не заселились, поэтому в столице жёстко экономили и не шиковали. А тут их обещают напоить и даже накормить на халяву! К тому же, если вечеринка затянется, могут и ночевать оставить… наверное… ну не станут же выгонять бедных, пьяных, счастливых первокурсников в ночь холодную, особенно если метро уже будет закрыто.

А вот минусы… Когда ты находишься в чужом доме, оторваться и расслабиться на полную катушку вряд ли получится. Тем более, имеется ещё некая тётя… При ней, поди, и слова лишнего не скажешь. И не покурить, и не пообжиматься с симпатичной девчонкой, если вдруг возникнет такое желание (при мысли об этом Жорка снова искоса взглянул на Анжелу — её аппетитные колени не давали ему покоя).

— У меня мировая тётя, — словно разгадав причину колебаний, с улыбкой утешила Кетеван. — Очень прогрессивная. Она нам не помешает, честное слово!

— Ну, хорошо, — сдался Жорка, выражая всеобщее мнение. — Иди звони своей тёте, — он кивнул в сторону телефона-автомата, — и дружно дуем к тебе!

— Мне тоже домой позвонить надо, — спохватился и Белецкий. — Предупрежу своих, что задержусь.

К будке таксофона они подошли вдвоём.

— Чёрт, — Кетеван лихорадочно обшаривала свою сумочку, — ведь точно была уверена, что у меня где-то жетон завалялся… Неужели посеяла?

Белецкий пошарил в карманах и протянул ей горсть жетонов.

— Ой, спасибо… — растерялась девушка, смущённо заправляя прядь волос за ухо. — Но зачем же так много? И себе тоже оставь, — улыбнувшись, она вскинула на него глаза, обрамлённые чернющими густыми ресницами, и у Белецкого вдруг сладко ухнуло сердце в груди.

Чтобы не мешать разговору Кетеван с тётушкой, он деликатно отошёл на несколько шагов в сторону, поэтому появление парня в ярко-зелёном спортивном костюме заметил не сразу. Тот же нетерпеливо топтался возле таксофона, испепелея разговаривающую девушку взглядом, а затем, не выдержав, громко рявкнул, полагая, что она одна:

— Эй, черножопая, долго ещё трепаться будешь? Другим тоже телефон нужен…

Белецкий и сам не понял, как оказался рядом. Как схватил обидчика за плечо и рывком развернул к себе. Он не любил драться, да и не особо преуспевал в этом, но отчим всегда учил его: нападать нужно первым, не давая противнику опомниться. Не ждать, когда сам схлопочешь по роже.

— А ну, извинись перед девушкой сейчас же, скотина, — негромко, но внятно произнёс он. Тот округлил глаза в искреннем изумлении.

— Чего-о-о?.. Да пошёл ты, — и сбросил его руку, как будто назойливую букашку стряхнул.

— Я сказал, извинись, — Белецкий схватил его за ворот спортивного костюма и подтянул к себе.

— Что тут у вас происходит? — завидев суету возле автомата, к ним уже спешил Жорка. — Какие-то проблемы, Саня? А может, надо кому-то по шее накостылять? — добавил он грозно, немного, впрочем, утрируя, но эффект это возымело моментально. Завидев внушительную фигуру Иванова, грубиян явно струхнул. Он был вовсе не таким уж смелым и безбашенным, каким хотел казаться.

— Ну чего вы, ребята, — он выдавил из себя примирительную улыбку. — Зачем сразу "по шее", да ещё и двое на одного… Давайте как-то по-хорошему решим. Я не хотел…

— Извинись, — повторил Белецкий тоном, в котором звенела сталь. — А не то я твой поганый язык оторву и тебя же сожрать его заставлю.

Парень перевёл взгляд на притихшую с телефонной трубкой в руках Кетеван — не то, чтобы испуганную, но заметно взволнованную — и нехотя, явно превозмогая себя, буркнул:

— Прости, пожалуйста… сестрёнка. Глупость ляпнул. Не подумал. Больше такого не повторится, клянусь!

У Кетеван дёрнулась бровь. Девушка брезгливо искривила губы и повелевающим, поистине царским, жестом отпустила придурка на все четыре стороны. Тот поспешил ретироваться, начисто забыв о том, что ему тоже нужно было куда-то звонить.