Признаюсь, меня обижало такое отношение и упорное нежелание Влада идти хоть на какое-то маломальское сближение, он твердо держал наше общение на расстоянии вытянутой руки и, пожалуй, даже на расстоянии взятой в эту руку швабры. В конце концов, я успокоила себя тем, что моя, временами больная фантазия, опять не на шутку разыгралась и я снова напридумывала себе всякой ерунды. И вообще, у человека мог быть просто такой характер. Зато с близнецами мы были не разлей вода, каждую минуту старались проводить вместе и я никак не могла понять, как же это я раньше прожила без них целых двадцать пять лет?! Они, тремя верными оруженосцами, всюду следовали за своей госпожой (то бишь за мной!) и наша живописная группа постепенно переставала быть сенсацией для поселка.
Я по-прежнему не спрашивала, чем была вызвана буря грубостей и негодования Вени, стараясь вообще забыть об этом неприятном инциденте, но никак не получалось. То и дело я натыкалась на его хмурое, недовольное лицо, на косые взгляды соседей, на натянутые улыбки и поспешно отведенные глаза. Меня это и сердило, и раздражало, но предпочитала изо всех сил не обращать на это внимания, делая вид, что ничего не происходит. Ребята тоже делали вид.
Однажды я впала в хандру. У меня такое бывает - ни с того ни с сего мне начинает казаться, что я самый несчастный, распоследний человек на всем белом свете, никто меня не любит и вообще, ни одно издательство ни за какие миллионы не возьмется печатать мои дегенеративные книжки. Дома я обычно ограничиваюсь рыданием над бокалом вина и тиранией знакомых посредством нытья в телефон. Если хандра сильнее обычного, могла поругаться с кем-то одним или сразу со всеми... а на утро с позором извиниться. Знающие меня люди привыкли к этим "приступам лунатизма" и близко к сердцу мои заскоки не принимали, а вот близнецы... Даже затуманенными хандрой извилинами я понимала, что ребята последние кому бы я хотела продемонстрировать себя в качестве депрессивного маньяка.
Не придумав ничего более умного, я сложила в пакет блокнот со стихами, бутылку вина, сигареты, воткнула в дверь записку и потопала в лес. Природа всегда действовала на меня умиротворяюще и никто не помешал бы мне всласть всплакнуть где-нибудь на пеньке. Я медленно брела по тропинке, слушая пронзительную тишину, вдыхая ни с чем не сравнимый хвойный аромат. Даже курить не хотелось, такой воздух портить табаком! Настроение было каким-то пограничным - то ли в депрессию впасть окончательно и безропотно, то ли выпасть из нее... Раздумывая над этим, я шла, глядя себе под ноги, потом уселась на сваленное дерево, выпила немного вина, написала дрянное стихотворение и решила, что пора возвращаться, тем более, погода снова начала портиться.
Я повернула обратно и через пять минут поняла, что заблудилась. Ужас, обуявший меня, не поддается описанию. Я всегда панически боялась заблудиться, поэтому грибы собирала только вдоль дороги или вдоль забора, но тропинка, по которой я шла выглядела такой надежной, такой протоптанной, что мне и в голову не приходило, что можно потеряться!
Вытаращив глаза, я металась по лесу в поисках этой проклятой тропинки, быстро впадая в истерику. Выбившись из сил, я передохнула, выпив почти четверть бутылки, утерла слезы и призадумалась. Заблудилась я наглухо, это было очевидно. Как поступить в подобной ситуации я не имела ни малейшего понятия, но размышляла добросовестно. На ум приходили совершенно дикие идеи, но ни одной, которая реально могла бы меня спасти. Минут пятнадцать я просто орала во все горло, надеясь, что поблизости шатается какой-нибудь грибник... или маньяк. При мысли о маньяке орать я перестала. Я пробовала идти напролом, в надежде выйти наугад к какому-нибудь поселку, все равно к какому. В результате заблудилась ещё сильней и, чуть было, не свалилась в какую-то закисшую канаву. Паника в душе возобновилась и, судорожно потягивая остатки вина, я снова всплакнула над своей уже на самом деле незавидной участью.
Начал накрапывать дождик. Я пыталась вспомнить, каким образом можно выйти из леса, но я не знала, откуда пришла, да и вспомнить ничего не получалось. Я пробовала молиться, но ничего кроме: "Господи, спаси, я больше грешить не буду! Никогда!" в голове не появилось. Треск сухих веток по ту сторону канавы заставил меня подпрыгнуть на месте, но вопль радости и счастья умер, не родившись. Там стояла огромная, просто гигантская псина. Я всегда была заядлой собачницей, поэтому породу определила с первого взгляда - кавказская овчарка. Чуть наклонив голову, зверюга смотрела на меня и с её клыков капала слюна. Я стояла, замерев в глухом параличе, а в голове проносились разнообразные быстрые мысли, больше похожие на вой автомобильной сигнализации. "На дерево!" - заверещал, очнувшись от комы внутренний голос. "Я не умею лазить по деревьям", - мысленно прошептала я. "Научишься!! - заголосил он, как ненормальный. - Единственный выход!! Сейчас или никогда!!!"
Стараясь не особо двигать глазными яблоками, я посмотрела по сторонам. Кругом были очень гладкие стволы, без намека на сучья или ветки, но в метрах пяти одиноко торчала береза и её ствол, на уровне моей груди, раздваивался своеобразной вилкой. "Надо немного подтянуться, залезть туда, а дальше вверх, по веткам, - вибрировал от страха и полного неверия в мои силы внутренний голос. - Ну же!" Я прикинула расстояние между собой и собакой, между собой и березой, между собакой, собой и березой, потом резко швырнула пустую бутылку в противоположную от березы сторону. Псина молча рванула вслед за бутылкой по своему берегу канавы, а я, превысив возможности, отпущенные человеку природой, понеслась к дереву.
Коряво подтянуться на трясущихся руках мне удалось только с третьего раза и то, только тогда, когда за спиной я услышала плеск воды в канаве под лапами монстра. Взобравшись на "вилку", я поскользнулась и, чуть было, не свалилась вниз, но вовремя успела вцепиться в толстую ветку. Клацая зубами от переполнявших меня ощущений, я, не разбирая пути-дороги, полезла вверх, подогреваемая только одной мыслью - вперед, как можно дальше от земли! Усевшись на толстую ветвь, я судорожно перевела дыхание и взглянула вниз. Псина стояла и смотрела на меня, потом тоже присела, скорее всего, решив подождать, когда я обессилю и безропотно рухну вниз. Хуже этой ситуации придумать было просто невозможно.
Вечерело, дождь усилился. От мысли, что здесь, на этой ветке, в компании бешеного пса мне придется провести всю ночь, а может и остаток жизни, я начала кричать и звать на помощь с удвоенными силами. "И только эхо было мне ответом", - невесело пошутил немного пришедший в себя внутренний голос. Я посоветовала ему заткнуться.
Часа через два мне в голову начали приходить отчаянные мысли. Мало того, что я промокла насквозь и страшно замерзла, ещё хотелось есть, пить, и курить одновременно, а пакет с сигаретами и блокнотом мирно намокал в трех шагах от лежавшего на травке терпеливого монстра.
Еще часа через три надежда на спасение угасла. Совсем стемнело. Крупные капли дождя щелкали по листьям березы, и по моей голове, я тряслась от холода, в такт дождю щелкая зубами. В голове крутилась только одна сухая мысль - всю ночь не продержусь, свалюсь вниз обязательно. А даже если и продержусь, свалюсь завтра. Пыталась себя утешить и убедить, что кавказу надоест когда-нибудь меня караулить, и он уйдет куда-нибудь по своим бешеным делам, но утешение было довольно слабым.
Ближе к ночи распогодилось. Дождь прекратился и сквозь тучи выглянул неестественно громадный диск полной луны. "Еще тот натюрморт", - простужено кашлянул внутренний голос, но мне было не до него. Потусторонний свет луны мгновенно высеребрил мокрые деревья, и мне наконец-то стало понятно, почему это благословенное местечко называется Серебряные Ели. Зрелище было настолько жутким и одновременно завораживающим, что я даже забыла про бывшего друга человека, ждущего меня внизу. Раскрыв рот, я смотрела на забрызганную капельным серебром хвою, на залитые луной стволы... а потом увидела птицу. Сначала я была уверена, что просто померещилось, потому что таких больших птиц в Подмосковье не бывает, но птица, бесшумно подлетев к березе, принялась описывать круги над моею головой. Это оказался огромный белый орел. В моей голове мозги принялись играть в салочки и чехарду.
