Если Хмельницкий представит послам какие-либо возражения и указания на причины, побудившие москвитян к войне, то послы должны на это ответить; что касается допущенных прежде королевскими слугами на литовской границе некоторых насилий, то из подробного королевского письма из Мариенбурга можно вполне видеть правоту кор. вел. и неудовольствие его по поводу замешательств, которые могли быть этим вызваны. Но при этом следует указать на грубые и крупные насилия, допущенные в то же время с московской стороны. Когда речь зайдет о титулах, послы должны указать Хмельницкому, что хотя великий князь присвоил себе более чем следует и разными далеко захватывающими титулами дал повод к справедливому неудовольствию кор. вел., но ради дружбы кор. вел. оставил это и пошел навстречу желанию великого князя, озабочиваясь главным образом, чтобы не произошло никакого ущерба для шведской короны или ее союзников, в особенности же Козаков. При этом разговоре или вообще при удобном случае послы должны ясно представить козакам, что настоящей войной великий князь подтверждает свои замыслы, выраженные в словах титула – Волынь, Подолия, Белая Россия и многих других земель на востоке, западе и севере наследник от отцов и дедов, стремясь таким путем предъявить притязание на все те земли, которые никогда не принадлежали к великому княжеству московскому: Владимир, Тверь, Новгород, Псков, Смоленск, Киев и Галич и разные другие, на которые ни один из его предков не имел притязаний; отсюда козаки легко могут заключить, что предстоит им, если они не помешают выполнению его замыслов; при чем следует обратить внимание, что вел. князь включил в свой титул и их собственную землю. Этот аргумент надлежит развить подробнее и объяснить Хмельницкому, для чего москвитяне тайно замышляют заключить договор с поляками и почему поляки охотнее идут на дружбу с Москвой, нежели с Швецией, а именно, что москвитяне, рассчитывая захватить всю Литву и Польшу, думают путем сближения с поляками покорить Козаков и отнять у них свободу, которой не терпят ни по соседству, ни в самих русских землях. С своей стороны поляки рассчитывают успокоить москвитян и таким образом подчинить Швецию и Козаков, основывая свои надежды на том, что со временем найдутся средства справиться с Москвой. Такими и подобными резонами, в особенности теми, которые окажутся наиболее убедительными для Козаков, следует главнейше стараться всячески восстановить Хмельницкого против москвитян. При этом послы должны искусно намекнуть и на то, как о. Даниил в первый приезд в Стокгольм высказывал, что Хмельницкий охотнее готов дружить со Швецией, нежели с Москвой, и как затем в Варшаве он прямо предлагал кор. вел-ву помощь Козаков против Москвы, для чего следует взять с собой копии этих переговоров; к этому добавить, что и козаки будут иметь случай выгодно воевать, и Хмельницкий получит возможность увеличить свои владения; следует объяснить ему, что таким образом он может освободить Киев и все свои земли от московских гарнизонов, а если пожелает иметь линию сообщения со Швецией, то легче всего установить ее на Смоленск, так как он может овладеть этой дорогой и многими городами в той же стороне. In summa, послы должны всеми силами добиваться того, чтобы двинуть Козаков против Москвы. Но если бы наконец (на что не рассчитывается) они в собственных интересах не согласились на полный разрыв, то послы кор. вел. должны добиваться, чтобы Хмельницкий выслал на службу королю значительное число Козаков или по крайней мере не допустил Козаков оказать Москве какую-либо помощь против кор. вел., а, наоборот, посредством диверсии в пределы Польши развязал королю руки в польской войне.
Фрауэнбург, 25 сентября 1656 г.»
С. 295–299. «Донесение шведского посла Густава Лильекроны кор. Карлу X Густаву о переговорах с Богданом Хмельницким касательно союзного трактата и об отношениях гетмана к соседним государствам. – Из Чигирина, 12 июня 1657 г.
С величайшим почтением принял гетман приветствие вашего кор. вел. и отвечал мне чрез канцлера, что ему не только весьма приятно было узнать о благосклонности вашего кор. величества, во так как в настоящее время нет никого, на чью верность и обещания он мог бы лучше положиться, чем на его. кор. величество короля шведского, то поэтому у него нет большей заботы и стремления, как сохранить за собою навсегда столь верную дружбу. Давно уже желал он подробнее узнать волю и желания вашего кор. вел. и он рад, что я. уполномочен заключить более тесный союз с войском запорожским. Канцлер тотчас получил приказание обсудить со мною все дела и привести к благополучному окончанию. Все это, происходило в присутствии сына Хмельницкого; так как я узнал, что он всем войском запорожским уже избран и объявлен гетманом и что отец по своей болезни передал ему управление, то я от имени вашего кор. вел. поздравил его с этим, с приличными случаю любезностями; все это было благосклонно принято отцом, который высказал намерение известить об этом ваше кор. величество и дружески просить, чтобы ваше кор. вел. после его смерти поддерживали с его сыном тесную дружбу и были к нему всегда благосклонны. При первой беседе с канцлером Выговским понял я, почему они восстановлены против Веллинга: именно, он заявил, что ваше кор. вел, желаете оставит за собою такие города в Польше, как Каменец, Львов – вплоть до Бара и другие места. По этому поводу Веллинг будто бы держал такие речи, которые им отнюдь не поправились, спрашивая у них, для чего им так много земель, на которые они заявляют притязания loco satisfactionis в Польше, и как они могут их защищать; гетман принял это очень дурно и собирался высказать Веллингу гневные речи, которые однако умерил из уважения к вашему кор. вел. Я должен писать об этом вашему кор. вел., так как канцлер неоднократно повторял мне это, равно как высказывал желание, чтобы я известил ваше кор. вел., что все войско на основании таких предложений Веллинга и многих других, добавленных к ним, пришло к заключению, что ваше кор. вел. имеете относительно Козаков совершенно другие намерения, нежели они ожидали для себя от благосклонности вашего кор. вел. Я попросил показать мне в канцелярии, о каких именно статьях вел переговоры Веллинг от имени вашего кор. вел.; канцлер ответил мне, что Веллинг в его присутствии разорвал свою инструкцию и в акты ничего не занесено. После того, как канцлер увидел и узнал, о чем я должен вести переговоры с ними, но моей инструкции, он сам начал говорить москвитянах, что гетман Хмельницкий нарочно за держал послов великого князя, частью для того, чтобы они могли видеть, с какими почестями он, гетман, встречает меня, посланного вашим кор. вел., частью же чтобы серьезно внушить им то, что он раньше советовал вел. князю московскому, чтобы он прекратил всякие враждебные действия против вашего кор. вел. и восстановил прежнюю добрую дружбу, которую москвитянин порвал столь неосновательно. По этому поводу Выговский сказал, что причины, почему козаки должны сохранить дружественные отношения с москвитянами, состоят в том, что они видят, что турки и татары нечто замышляют против Козаков, и последним необходимо на всякий случай заручиться поддержкой надежных друзей. Впрочем это отнюдь не может клониться к ущербу для вашего кор. вел., так как московские послы обещали и обязались, что москвитяне впредь ни в каком случае не станут помогать полякам. Поэтому гетман и канцлер предполагают (если так угодно будет вашему кор. вел.) побудить москвитян, чтобы они тотчас прекратили свои неуместные разорения земель, с тем, что это дело и вопрос о справедливом вознаграждении со стороны их будет при случае подвергнут обсуждению разом с переговорами о замирении. После того, как я таким образом узнал намерения Козаков в этом отношении, и очевидно было, что нет никаких средств склонит их к другим намерениям, о коих поручено мне вашим кор. вел., то согласно моей инструкции указал на дружеское доверие, которое ваше кор. вел. оказывали, гетману Хмельницкому и всему войску, почему ваше кор. вел. в этом случае, никого другого не желает иметь и назначить посредником охотнее, чем campiduc-torem. Вслед засим тотчас решено было отправить на другой день гонца разом с московскими послами, который повезет с собою письмо об этих делах к великому князю. Что же касается прочих пунктов, то канцлер обещал, дать ответ на них в скорости, и, как я узнал, они уже решили послать одного из своих полковников Ковалевского к вашему кор. вел. вместе с ассекурацией, лишь только все будет здесь решено. Перед резидентом Оливебергом они высказывались, что желали бы получить страну между Вислою и здешними местами. Лишь только гетман в точности осведомится о решении татар, то озаботится собрать для вашего кор. вел. двадцать тысяч Козаков. Когда гетман Хмельницкий из письма вашего кор. вел. и отчета канцлера узнал, что мне поручено отправиться с письмом вашего кор, вел. к татарскому хану, то высказал по этому поводу мнение, что теперь совсем не подходящее время для поездки к хану, ссылаясь на то, как он обращался с другими послами от князя Ракочи и господаря Молдавии, которых без всякой аудиенции приказал немедленно задержать й заключить под стражу; при том же таков вообще обычай, что когда хан находится в походе, то иностранные послы к нему не допускаются, но отсылаются немедленно на положении почти пленников в его столицу, где должны ожидать его возвращения. Впрочем Хмельницкий думает, что, получив ожидаемое решение хана, он будет иметь возможность каким-бы то ни было образом облегчить исполнение намерений вашего кор. вел. и заставить или побудить хана внять разумным доводам. Послы князя Ракочи и господаря Молдавии, прибывшие сюда разом со мною, решили возвратиться назад, так как видят, что не могут выполнить своего посольства к татарам. Я также вижу, что без их сопровождения ничего не могу достичь у хана, но я останусь здесь, верноподданнически, ожидая милостивого распоряжения, или же возвращусь назад после приведения дел к благополучному окончанию. Козацкий генерал Антоний, находящийся в войсках вашего кор. вел., в своих письмах засвидетельствовал об оказанной ему и всем козакам милости вашим кор. вел. и восхвалял добрые отношения шведских солдат к козакам, каковые вести были приняты чрезвычайно благоприятно; наоборот, князь Ракочи отнесся к Антонию почти с презрением, никогда и ни в чем с ним не сносился и вообще козакам нанесены венграми великие обиды и кривда. Это вызвало здесь великое ожесточение, так что гетман недоволен князем Ракочи. Как я всеподданнейше писал вашему кор. вел. из Молдавии 27 мая и между прочим доносил о замешательствах и враждебном вторжении, задуманном татарами против Трансильвании, Молдавии и Валахии, то дело это обстоит так: татарский хан сам выступил в поход с 60,000 человек и уже достиг реки Днестра, где должен был остановиться, так как козацкий гетман держит там наготове свое войско и велел передать хану, что если он будет продолжать свой план вражеского нападения на князя и господарей, то не может сохранить дружбы с ним, гетманом, так как он находится с дружеском союзе с этими владетелями и обязался защищать последних от всяких враждебных нападений. Хан отправил своего посла к гетману, чтобы убедить его не только согласиться на такое нападение, но и присоединить свое войско к ханскому; но от Хмельницкого получился ответ, что не за обычай ему так же легко нарушать свои обещания и клятвы. Гетман несколько дней тому назад также послал к татарам гонца, чтобы в точности разузнать об их планах и соответственно приготовиться. Канцлер Выговский сказал мне, что у Козаков теперь имеется двести тысяч человек в полной боевой готовности, не считая войска, которое стоит в готовности у моря с тремя стами гребных судов, чтобы по первому приказу напасть на татар в их земле. Время скоро обнаружит все эти замыслы, ибо уже и сегодня прошел слух, будто турецкий паша с значительным войском осадил замок на венгерской границе Борош Иенö на реке Фейер-Кöрöш.
