23 февраля. Катюль Мендес написал Кларти: "Если мне не пришлют билеты на первое представление, я не напишу ни слова о "Бургграфах". В связи с этим Кларти вспоминает: в 1870 году какого-то журналиста не захотели пропустить через аванпосты. "Ах, так! - воскликнул он. - В таком случае мы не будем писать о войне".

25 февраля. Я обитал на всех планетах, и везде не слишком весело.

28 февраля. Плачь, но берегись, чтобы хоть одна твоя слеза скатилась по острию пера и примешалась к чернилам.

5 марта. В редакции "Фигаро". Подаю в кассу свою карточку.

- Тут для меня должна быть небольшая сумма, - говорю я.

Кассир открывает огромную книгу. Вижу свою фамилию, выведенную красивым почерком.

- Да, ваш гонорар пятьдесят сантимов за строчку. Это составляет тридцать шесть франков пятьдесят.

Пишу Кальметту, что при такой ставке я умру с голоду, а если приходится умирать с голоду, так уж лучше не работать.

21 марта. "Четырнадцатое июля" Ромена Роллана в театре Жемье. Четырнадцатое июля столь же печально в марте, как в июле. Не может толпа в течение трех действий метаться из стороны в сторону. Она тоже должна подчиниться условностям театра. Мегар объясняет мне, что девочка - это символ...

11 апреля. Вернулся в Париж. Коклен в "Мещанине во дворянстве".

- А ваш-то друг Гитри! - говорит он, хлопая меня по плечу, отчего я чуть не валюсь на землю, потому что стоял на одной ноге. - Это гнусно, что он сделал в "Комеди Франсез" с Тартюфом! Нельзя же играть его по-современному.

Только он спас "Рюи Бласа". Именно он сумел сыграть четвертый акт в комическом ключе, однако Виктор Гюго (он говорит: "мосье Виктор Гюго" уважительно, но с легким оттенком презрения) остался недоволен и отобрал у него роль Трибуле.

Впрочем, за исключением трех первых картин, "Мещанин во дворянстве" производит впечатление грубого фарса, и должно быть, сам Мольер думал: "Для этого болвана Людовика XIV и так сойдет!" Словом, пьеса для пресыщенной придворной знати, которой и развлекаться-то надоело.

15 апреля. У Прюнье, в соседней зале:

- Это бессмысленно...

- Позвольте, позвольте...

- Человечество...

- Что?

- Человечество...

- Чего?

* Птица в клетке не знает, что она не может летать.

* Стиль. Если появился "аметист", знай, что "топаз" поблизости.

* Любовь и дружба - это как ночь и день.

* Стрелять по кабану и убить на нем вшей.

* Онорина. Когда ее похоронят, как же плотно набьется земля в ее морщины.

27 апреля. И мне, сударь, тоже претит политика, но я ею не занимаюсь.

* "Франческа да Римини" в театре "Ренессанс". Почти Шекспир, только еще скучнее.

1 мая. Я страдаю, когда слышу прекрасный голос, поющий глупейшие слова.

* Слезы уродуют красоту страдания.

5 мая. В Лувре, куда повел меня Альфред Натансон. Смотрю картины Давида, Веласкеса и маленькие натюрморты Шардена, где не могу отличить луковицу от яйца. Все это меня не трогает.

Выйдя из Лувра, вижу черного дрозда с желтым клювом. Он сидит в одиночестве посреди теневого пятна, вытянувшегося на зеленой траве. Вот это живопись.

* Все каштановые деревья открыли свои листья, как маленькие вечерние зонтики.

7 мая. С такими людьми, как Шатобриан и Ламартин, путешествуешь по воздуху, но в неопределенном направлении.

* Правда не всегда искусство. Искусство не всегда правда, но правда и искусство имеют точки соприкосновения: их-то я и ищу.

9 мая. ...На Гернсее в полдень раздавался пушечный выстрел, возвещавший, что пора Виктору Гюго кончать работу. Вечером в половине десятого другой пушечный выстрел напоминал ему, что пора идти спать. Его библиотека на Гернсее состояла сплошь из разрозненных томов. Он брал, к примеру, первую часть труда по навигации, а об остальном догадывался сам.

11 мая. "Пелеас и Мелисанда", музыка Клода Дебюсси. Унылая скука, и как не посмеяться ребячеству автора: муж говорит, указывая на жену: "Я не придаю этому никакого значения". Это пропетая разговорная фраза. Я жду рифмы, а ее все нет и нет. А это чередование звуков! Вроде шума ветра. Но я предпочитаю ветер. Впрочем, это похоже также на дверь амбара, которая хлопает и скрипит. Дамы уверяют: "Меня это волнует, и этого достаточно". Нет! Есть разное волнение, и ежели я ничего не почувствовал, думаю, что и вы чувствовали не то, что надо.

Ах, сюда бы хорошенький эстрадный куплет. Публика свистит. Кто-то кричит: "Либреттиста! Либреттиста!"

Значит, по-ихнему, он виноват?

Ну, ладно! В музыке я ценю лишь тот мотив, который похож на мотив.

Здесь особая публика: богатые дамы, которые ходят только сюда или в оперу.

Прекрасные декорации.

- Это просто неразумно со стороны администрации делать хорошие декорации к пьесе, которая заведомо не будет иметь успеха, - говорит Гитри.

И он громко вздыхает от скуки, но вздохи замирают у него на губах.

Метерлинк вполне прав, что подсмеивается над этим марионеточным искусством.

* - Сегодня утром, - говорит Капюс, - я прочитал две страницы Флобера. Он не так уж хорошо писал.

- Я это знаю, - говорю я, - Флобер неестествен. Он не прирожденный писатель, как Вольтер, Ренан, госпожа де Севинье. Его стиль всегда немного стиль школьного сочинения. Он его фабрикует на месте, подчас неудачно. Его стиль - живопись, подчас мазня.

23 мая. Мозг. Человек носит свои корни в голове.

24 мая. Жизнь коротка, но все-таки успеваешь поскучать.

26 мая. Животные заставляют меня стыдиться моих шуточек о животных.

30 мая. ...Поль Адан пишет каждый день с семи до часу. Садится за стол и пишет двести - триста строк, "чтобы возместить расходы по дому". Насколько выше человек, который воздерживается от подобной работы, и остается в бедняках.

* - Если не знаешь греческого языка, - говорит Тайад, - надо читать греков в латинских переводах.

- Правильно, - подтверждает Капюс, - но тут возникает второе препятствие - надо знать латынь.

* Болезни приучают к смерти. Дайте хорошенькую мигрень, и я покончу с собой.

* Дама, у которой в услужении находился негр, родила черного ребенка.

- Если он не переменит цвет, - заявил муж, - я выставлю кое-кого за дверь.