Кажись, из Барда, Чарли. А может, из малыша Стиви Уандера.
Гений. Этот малыш Стиви.
Чарли с интеллигентной улыбкой священника хромает вокруг скамейки. Дружески охватывает рукой шею Бенни. Наклоняется и шепчет на ухо:
Девушки и собаки на мягких дюнах пляжей, и небо над вами сияет, аки царство небесное.
И вот ты такой лежишь, Бен, говорит Морис, и смотришь. И не поймешь, паришь или падаешь. Как думаешь, Чарли, он слышит море?
А как же, Морис. Оно шепчет. Нежно. На краю его снов.
А знаешь, чего он не хочет в своих снах, Чарли?
Чего же, Мосс?
Нас, мудил таких.
Она маленькая, Бенни. Красивая. И понимаешь, какая штука? Нам сказали, она направляется в Танжер.
А может, из Танжера.
Двадцать третьего числа сего месяца. Хоть туда, хоть оттудова? Все одно двадцать третье.
Это нам любезно сообщил молодой человек в Малаге.
Поскольку молодой человек почувствовал себя в разговорчивом настроении.
Морис снова придвигается к Бенни и приглядывается. Есть в повадках паренька что-то речное. Что-то от бобра или хорька. Морис читает расплывчатые голубые пятнышки в радужках. Долго он не проживет, думает ирландец. Есть в них что-то загнанное. Парень боится, и правильно боится. Теперь Морис нежно признается:
Понимаешь, приятель, это моя дочь. Пропала. Ты представляешь, каково мне?
У тебя самого есть малые, Бен? спрашивает так же нежно Чарли.
Спиногрызы, Бен? Не? Не осталось после тебя где-нибудь выводка?
В Бристоле каком-нибудь? спрашивает Чарли. Остались где-нибудь Бенджамины-младшие? Вылезли из какой-нибудь несчастной беспутной красти-пташки, которая повелась на твои влюбленные глаза?
Которую ты поматросил и бросил, говорит Морис.
Бенни качает головой. Оглядывается в поисках помощи, но остается со своей бедой наедине.
Есть же в тебе сочувствие, Бенни, говорит Морис. Ты хороший человек. Я же вижу. Посочувствуй мне, ладно? Представь себе, что после трех лет ты на все пойдешь, лишь бы избавиться от этого чувства. Потому как мое сердце что? Сердце у меня, блин, не на месте, носится неприкаянное по всему миру. И нам сказали, что она едет в Танжер, моя Дилли, и что она путешествует со своими.
Не знаю, говорит Чарли, снова присаживаясь и лениво взмахнув рукой. Может, в Альхесирас прибудет весь конвой? Провели зиму в Африке, пока солнце пекло ваши костлявые кочевые задницы. Мило. И вокруг только и делают, что порхают цветные пташки. И розовые, и зеленые, и желтенькие. И все такое гостеприимное. Так что, Бенджамин? Бен? Что-то ты с лица спал, пацан.
Сейчас я, Бенни, спрошу тебя еще раз. Дилли Хирн? Дилл или Дилли?
Да я в душе не ебу ни про каких Дилли!
Теперь Чарли обнимает парня за шею.
Знаешь, что я думаю, Морис?
Это что же, Чарли?
Я думаю, этот парень дрочит до слепоты.
Злой ты, Чарльз.
Бенни порывается встать, но Чарли – с улыбкой, сильно – прижимает его обратно.
Понимаешь, что происходит, Бенни, говорит он, из-за такого количества самоублажения – и это только мое мнение, сынок, в смысле, только моя теория, понимаешь? Мои… мрачные представления. Но что происходит из-за самоудовлетворения – тратится впустую не только семя, не просто мужская сила. Что происходит, по моей теории, я вообще-то об этом немало размышлял…
Философ, говорит Морис. Извольте видеть. Чарльз Редмонд Фарранрийский.
Понимаешь, на мой взгляд, то, что много дрочишь, влияет на мозг и портит память.
Память твоя? говорит Морис.
И резко щелкает пальцами.
Капут, говорит он.
А теперь уже слезы лить поздно, сынок. Потому что, что в альхесирском паромном терминале?
Слыхали и что похуже.
И не подумай, в этих моих размышлениях нет ничего личного, Бенни. Но должен сказать, у тебя в общем и целом вид охреневшего ненасытного дрочилы, понимаешь?
Да у него одна рука длиннее другой! кричит Морис.
И встает, и тащит Лорку за поводок, словно порывается уйти с собакой.
Пошли, говорит он. Вот было бы охренеть как ужасно, если бы бедняжка Лорка проснулся в порту Альхесираса без башки? Просто кошмар, Бен.
Страшные тут места, говорит Чарли.
Места тут жуткие, говорит Морис.
Такие места, где по одному щелчку все может покатиться под откос, Бен. Усекаешь?
Дилли. Ты видел Дилли?
Маленькая.
Красивая.
Дилл?
Или Дилли?
Когда молодой человек наконец отвечает, голос у него пустой, слабый:
Может, и видел один раз в Гранаде, говорит он.
⁂
Это типично гибернийская[7] проблема – распавшаяся семья, утраченная любовь и вся прочая меланхолия, и решать ее рекомендуется гибернийским средством: нахер всё, пошли накатим.
Они переходят в кафе-бар. Словно на прогулке в приятный вечерок. Молодой человек, Бенни, пристроен между ними, пока они поднимаются по эскалатору аккуратным этапом, он мог бы броситься бежать, но почему-то мешкает.
Бар угрюмо поджидает под лампами дневного света. Плетет нить своих голосов. Мужчины садятся на три крутящихся стула, которые ржаво скрипят при повороте. Это место, где время можно расслышать. Чарли и Морис уселись по сторонам от Бена. Все трое пьют пиво из маленьких стаканов. Лорка сидит довольный под присмотром Чарли.
И как тебе Испания, Бен?
Ничего.
Мы с этим вот человеком наезжали сюда в давние времена. О каких временах, бишь, речь, Морис?
Девяносто второй, Чарли. Девяносто третий?
Время, Бенни? Оно как пух на ветру.
Бенни? говорит Морис. У тебя что-то мрачный вид. Расслабься. Мы тут просто потихонечку попиваем cerveza[8], промокаем глотки.
Чарли наклоняется и ласково беседует с собакой.
Кто тут мой любимчик? говорит он.
Собака закатывает глаза. Чарли Редмонд тут же угадывает мелодию собаки и напевает ее. Теперь шепчет, как футбольный комментатор:
Мяч у Зидана… Резкий поворот… Он целится… Пробивает в ворота… Рауль! Рауль мажет, мяч у вратаря… Нет! Вратарь упускает!.. А Лорка не упускает момент!.. И весь «Бернабеу» скандирует его имя.
Морис наклоняется к Бенни для конфиденциального разговора:
Чарли Редмонд? Если спросишь меня? Этот человек умеет общаться с собаками на животном уровне. Понимаешь, что я хочу сказать?
Понятия, блин, не имею.
Они перед ним чуть ли не на задних лапах ходят.
Правда, что ли?
Сейчас Чарли советуется с собакой и на миг внимательно прислушивается.
Слышали? Говорит, Рауль – самый самовлюбленный поганец, что только надевал бутсы. За всю жизнь паса не передал.
А тебе еще что-то надо от центрфорварда? говорит Морис. Я был такой же и играл левым инсайдом.
Положа руку на сердце, Морис, ты с мячом и близко так не работал, как Рауль.
А я никогда и не говорил, что я футболист уровня «Бернабеу», мистер Редмонд.
Чарли снова наклоняется, словно дальше слушая собаку.
Что он там тебе рассказывает, Чарли?
Рассказывает, что этот парень нам что-то недоговаривает, Мосс.
Слушайте, говорит Бенни. За пиво спасибо, но мне пора. Правда.
Морис с быстрым скрипом разворачивается на стуле и тыкает большим пальцем Бенни в глаз. Молодой человек вскрикивает, но Морис его заглушает, прижимая ладонь ко рту.
Вот честно, Бен? говорит Чарли. В альхесирском терминале и не на такое насмотрелись.
Лично я убежден, что это одно из самых злодейских мест на земле, Бен.
Чарли с встревоженным видом принюхивается.
В смысле, только принюхайся? Чуешь потустороннюю вонь? Запах костей и праха.
Так они едут, Бенни? Едут?
Я не понимаю, о ком вы.
Дилл? Или Дилли?
Когда она была в Гранаде, Бен?
Пожалуйста, говорит Бенни. Пожалуйста, хватит.
Ладно. Мы знаем. Ты просто хочешь вернуться к беззаботным похождениям. Мы понимаем.
Бенджамин? говорит Чарли. Он у нас хочет пляж с черным песочком. Он хочет трепаться ни о чем. Он хочет, чтобы вокруг качались дреды. Он хочет, чтобы девчонки и собаки ловили каждое его слово. Хочет душевно глядеть на лунный свет. Трепаться за звезды, лей-линии, джа растафари и волшебный смысл числа двадцать три.
