Но одно дело сказать, другое сделать. Сегодняшний инцидент прочно убедил его, что ее независимое  поведение, ее подчеркнутая холодность с ним – это ширма. Испуганная девочка, которую хочется укрыть от всех бед мира, только что была у него в руках. Девочка, о которой он всегда мечтал.

                                              *****

      С трудом преодолевая мучительную, тошнотворную слабость, Влада кое-как добралась до комнаты и подкошенным снопом рухнула на кровать. В голове шумело, и ее счастье, что предметы не плыли перед глазами. Лоб вспотел. Сердце, словно потеряв путевой лист, сбилось с ритма и колотилось, как придется. Гулкие одиночные удары перемежались с частыми, хаотичными, мелкими, едва ощутимыми.  Паническая атака. Господи! Неужели она никогда не избавится от прошлого?

     Не нужно было долго копаться в ее бортовом самописце под названием память – ненужные картинки, которые хотелось вытравить пятновыводителем, хлоркой, серной кислотой какой-нибудь, тут же возникали перед глазами.

      Но она всегда старательно отгоняла воспоминания, запрещая себе возвращаться туда. Сейчас же спусковым крючком послужил этот выговор. Даже не он. Сколько раз ей приходилось выслушивать и от начальства, и от привередливых гостей всякую чушь – ее это не трогало. Что могла – она исправляла. Что не входило в ее компетенцию – вежливо извинялась и выражала уверенность, что в скором времени все будет сделано в лучшем виде. С Дороховым было другое. Дорохов, взбудораживший в ней кровь, мысли, чувства одним своим присутствием, сделал то же, что и муж. Он не выходил из себя, как  многие – лишь бы показать свою значимость, он не указывал на действительные недостатки - он, как и ее муж, пытался прогнуть и вызвать чувство вины. Всеобъемлющей и разрушающей уважение к себе, подавляющей, размазывающей по стенке. Она бы восприняла все, как мелочные придирки, если бы не одно Но…Упоминание о белом платке со следами пыли просто сорвало крышу.

     Влада натянула на себя одеяло, словно пытаясь спрятаться от нахлынувших воспоминаний. Они, как губительный для всего живого, что встречается на его пути, горный сель, враз показали ей, что выстроенная система защиты – лишь хилая видимость. И есть ниточка, дернув за которую, можно в лохмотья размотать и эту ее защиту, и ее саму.

    Она тихонько заплакала, потому что воспоминания жгли раскаленными углями ее исстрадавшуюся душу. Боль, забитая в далекий темный угол притупилась, покрылась пылью, но никуда не делась.

          Год назад…

  - Раздевайся, - негромко,  но предельно отчетливо произносит мужчина. Его темные глаза лихорадочно поблескивают. Вожделение или пьянящее чувство власти?

      Девушка покорно снимает одежду и остается в одних чулках. Стройная, если не сказать худенькая – когда он велит завести согнутые в локтях руки за голову – трогательно выпирающие ребрышки подчеркивают ее беззащитность. Небольшие, красивой формы груди  вздергиваются вверх, непроизвольно выставляясь напоказ. От прохлады сморщиваются соски.   

       Каждый раз начало одно и то же – это унизительное стояние, заставлявшее ее чувствовать себя рабыней на невольничьем рынке. С той лишь разницей, что рассматривает один, купивший ее с потрохами мужчина.

     Каждый раз она мучительно краснеет, усилием воли удерживая слезы. К этому невозможно привыкнуть.

     - Не двигайся, - второе слово, произнесенное за вечер. После минутного молчания: - Ты понимаешь, как мне тяжело с тобой?

      -Да,- тихий ответ. – Прости.

      - Я только этим и занимаюсь. Вчера ты потратила на сто рублей больше, чем заложено в лимит дневных расходов. Сегодня опять сделала мне назло. Я просил Ле Фортен, а ты купила Л Этива. Или ты на самом деле считаешь, что я не разбираюсь в сыре? И сделанный из пастеризованного молока не отличу от другого? Почему ты купила не то, что я просил?

      - Его не было, - ответ еле слышен.

      - Почему ты не позвонила и не сказала мне об этом? Я устал от твоей глупости и нерасторопности. Смотри сюда, - и перед лицом девушки появляется белоснежный платок с едва заметным серым следом пыли. - Неужели за весь день нельзя было навести порядок в доме? Честное слово, как я ни пытаюсь вразумить тебя, все бесполезно. Знаешь, насколько часто у меня возникает желание просто с тобой развестись? Но я никогда этого не сделаю! В отличие от тебя, я порядочный человек. Забочусь о тебе, переживаю, пытаюсь научить уму-разуму. И чем ты мне платишь? К сожалению, я тоже считаю, что мы в ответе за тех, кого приручаем. Без меня ты просто пропадешь. И найдут тебя в какой-нибудь сточной канаве. Так что у меня нет выбора. И хочу я этого или нет, но воспитывать тебя придется. Что ты заслужила?

     - Наказание.

      - Хорошо, хоть что-то вложилось в твою пустую, никчемную голову. За глупостью следует наказание. Всегда. На колени. Знаешь, что делать.

     С облегчением девушка опустила затекшие руки, и, почти упав на колени перед мужчиной, вынула ремень из брюк и подала ему.

      - Накажи и прости меня, - она покорно опустила голову.

     - На диван, - резкая короткая команда, аналогичная собачьей «Место!»

      Она поднялась, не смея ослушаться приказа, легла на диван вниз животом, уцепившись руками за подлокотник, и зажмурила глаза.

     Обещанное наказание не заставило себя ждать. Вот оно – небо в алмазах!  Ремень с холодным щелчком опустился на ягодицы. Девушка вздрогнула всем телом. Кричать нельзя. Еще удар. Она застонала. Еще одна красная полоса прочертила нежную кожу. Слезы закапали из глаз. Девушка вцепилась зубами в подушку, уговаривая себя, что нужно просто перетерпеть. Снова щелчок и обжигающая боль. Еще и еще. Каждый удар отдавался звоном в голове, казалось, она готова лопнуть от сдерживаемых криков. Наконец, ремень с глухим стуком упал на пол, сворачиваясь змеей, выжидающей удобного случая, чтобы наброситься снова.

     - Встань у кресла и упрись в сиденье руками, - следует новый жесткий приказ. Пошатываясь от перенапряжения и боли, она с трудом занимает нужное положение. Дрожащими руками находит точку опоры. Еще немного.

     На истерзанные ягодицы новой пыткой ложатся потные ладони, вызывая невольный вскрик. Однако эта боль сразу же меркнет, как только разгоряченная мужская плоть резко врывается в почти сухое лоно.  Теперь фокус страдания локализуется там, пока не выделится, как попытка защититься, хоть какая-то смазка.

       Несколько грубых, рвущих толчков, и он отстранился. Послышался  шелест разрываемого пакетика. Презерватив? Зачем? Они не предохранялись. Попыталась посмотреть, но даже пошевелиться нельзя было, чтоб не вызвать новую волну гнева.

       И вдруг с ужасом она поняла, что сейчас произойдет. Рефлекторно хотела отшатнуться, но сильная рука схватила за волосы, не давая дернуться.

     - Сергей, не надо!!! Пожалуйста! Не надо! – отчаянный крик вырвался из-под контроля запретов.

     Девушка  в страхе сжалась, но это не помогло. Руки мужа,  еще раз стиснув ягодицы, растянули их в стороны. Еще миг, и ей показалось, что все внутренности пронзили чем-то раскаленным, обжигающим и раздирающим- он вошел на всю длину.  Она снова закричала, слезы брызнули из глаз. Два хлестких удара по пылающим полушариям, и она от страха и боли едва не потеряла сознание.

      - А чего ты хотела? Зачем я буду тратить свое семя в тебя, раз ты пустая? – хрипло дыша и продолжая остервенело вколачиваться в подмятое под себя беззащитное тело, словно выплюнул он.

       Будто не замечая того, что спина девушки сотрясается от рыданий, он только наращивал темп. Свободной рукой захватил ее грудь и смял, как бесчувственный кусок теста. Наконец, победный рык удовлетворенного животного. Барская щедрость – благодушное похлопывание по спине.

     - Ты прощена. Я надеюсь, этого больше повторится, - не заметив, что пропустил частицу «не», сделал он оговорку по Фрейду.