— Гадость, — Трис поморщилась: пахло сыростью и чем-то тухлым. Даже над этим создатели лабиринта подумали.

— Тут нет двери, — Андер был сегодня в отличном настроении. — Валерио, ты видишь? — они начали оборачиваться, внимательно следя за светом фонаря, но выхода и правда не было видно.

— Тупик? — спросила Лу.

— Может, надо поискать выход? — предположил Валерио.

Лу впервые за все это время отпустила его руку и тут же примкнула к Трис, настроение Монтесинос передалось и ей, и девушка тоже начала волноваться. Мальчики начали искать дверь, ощупывая стены, и вдруг откуда-то снизу с диким рычанием высочило что-то, нападая на Валерио.

Лу завизжала, и Трис закрыла глаза, запищав. Через несколько секунд, которые, казалось, длились вечность, мальчики громко истерично засмеялись. Резко распахнув глаза, Трис застала убегающего скримера.***

Лукреция громко выругалась.

— Никогда больше. Никогда, — поклялась она сама себе, имея ввиду то, что никогда в жизни не зайдет в лабиринт страха.

Мальчики смеялись еще больше, заведенные ее реакцией, и начали в шутку драться, изображая то ли вампиров, то ли оборотней. Валерио прыгнул на Лу, прижимая ее к стене, и попытался укусить ее в шею, но она со всей силы дала ему по ребрам, отчего у него вышибло из легких весь кислород.

— Лу! Больно!

— Ищи выход, придурок!

Трис засмеялась и подошла к Андеру, чтобы помочь. Девушка села на корточки и обнаружило место, где прятался скример: щель в стене и оказалась выходом, за толстой тканью виднелся свет. Андер нагнулся следом за ней, и она ощутила тепло его дыхания в районе своего уха. Он посветил фонариком вглубь.

— Трис нашла выход, — он ей улыбнулся, облизывая свои губы.

— Черт, мы же обе в юбках, — Нуньер прикрыла лицо рукой на мгновение. — Придется лезть.

— Ай-ай-ай, тогда я иду последний, — Валерио хитро улыбнулся.

Переругавшись еще десяток раз, ребята, наконец, выбрались из лабиринта, оказавшись на улице. Лу, переполненная эмоциями, даже позволила Валерио себя обнять.

— Пожалуйста, давай выпьем.

— Меня не надо просить дважды, Лу, — Валерио взял ее под ручку и повел к выходу из парка. — У меня в машине есть текила. Идете? Выпьем немного и вернемся.

Трис с Андером переглянулись, оба, конечно, помнили об их договоренности. Соблюдая ее, Муньос завязал с алкоголем и наркотиками. Взглядом он будто спрашивал у нее разрешения.

— Я не твоя мама, сам решай, — она пожала плечами.

— Идите, встретимся у колеса обозрения, — ответил Андер удаляющимся Лу и Валерио. Трис понимала: они уже не вернутся. — Стой, у тебя тут, — он коснулся ее волос, а затем вытянул из них искусственную паутину.

Она как-то уж очень смешно повисла у него на пальце, и они оба истерично захохотали. Все еще находясь под впечатлением от лабиринта, Трис почувствовала дрожь в ногах.

— Это было ужасно, — сказала она, присев на скамейку. — Когда эта штука вылезла и напала на Валерио.

— Это было смешно, — не согласился он. — Ты замерзла? — он нахмурился. — Коленки трясутся.

— Нет, это, видимо, из-за лабиринта, не знаю, — она пожала плечами.

— Посиди здесь, я принесу сладкую вату. Поможет от любого стресса, — Трис улыбнулась его заботе и спорить не стала.

Андер вернулся через десять минут, и вата, которую он гордо нес в руках, была такой огромной, что из-за нее не было видно его кудрявой головы. Трис приняла ее, он сел рядом, но от сладкого отказался.

— Диета? — спросила она.

— Угу, — он покачал головой.

Сладость таяла во рту, была девчачьего розового цвета и почему-то так порадовала Трис, что она не могла унять довольной улыбки.

Ей вспоминалось детство: раньше они всей семьей часто ходили в этот парк, тогда аттракционы не были такими большими и интересными, но у нее, маленькой девочки, все равно вызывали восторг.

— Здорово, что этот парк все еще работает, — словно прочитав ее мысли, сказал он. — Помнишь, Гусман сломал руку, когда мы прыгали на батутах?

— Да, — протянула она. — Вы так дурели, что он вылетел с него прямо на асфальт. Мы все испугались, а ты тогда, как настоящий взрослый, затребовал у кассира аптечку.

— Я тоже испугался, поверь, — Андер отчетливо помнил тот момент, словно Гусман вылетел с батута на асфальт вчера, а не десять лет назад. — Но Гусман начал плакать, надо было что-то делать, — они вновь начали смеяться.

Трис опустила руку на скамейку, не посмотрев, и их пальцы соприкоснулись. По коже побежали электрические заряды, они оба это почувствовали, и между ними воцарилось молчание, однако руку никто не одернул.

Трис нервно сглотнула, почувствовав на своем лице его пристальный взгляд. Ее желудок сжался внутри, по коже пошли мурашки. Набравшись смелости, она повернулась к нему, и их взгляды встретились.

У него невероятно красивые глаза. Добрые. Цвета растопленного шоколада. Теплый оттенок. А в глазах этих танцевали озорные огоньки, особенно когда он улыбался. Андер, по ощущениям Трис, был словно кружка горячего шоколада. Согревающим. Сладким. Очень манящим. Ее тянуло к нему, словно к магниту, и она едва могла сопротивляться. От него пахло летней бурей и свободой. Будто, если прикоснешься к нему, станет возможно абсолютно все: взлететь, дотянутся до звезд.

Но падать, если высоко взлетишь, как известно, очень больно.

Утонув в собственных мыслях, она даже не заметила, как долго они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Трис очнулась первой.

— Попробуй вату, — она прервала их физический и зрительный контакт, отщипнув от своего розового облака кусочек. Андер улыбнулся, едва она отвернулась, и расправил плечи. Трис протянула ему сладкую вату, и он ловко поймал ее губами, десерт тут же начал таять во рту.

— Сладко, как твои губы.

— Да. Хочешь еще?

— Не отказался бы, — ответил он, думая в этот момент совершенно не о сладкой вате.

__________

*Прошедшее завершенное длительное время в английском языке

**Я тебя не слышу (англ)

***(от англ. «scream» — крик, он же «кричалка», «пугач», пугалка) — разновидность шок-контента, основанная на элементе неожиданности, призванная запугать зрителя

Комментарий к Глава 19.

Я пару глав назад в комментах жаловалась, что потерялась по сюжету. И в Трис с Андером тоже потерялась. Сообщаю: все нормально, я нашлась))) Теперь знаю, что делать

========== Глава 20. ==========

В день последней консультации перед вторым туром конкурса эссе, Трис сильно переживала. Возможно, это был последний шанс узнать, кто Сплетница. Лу старалась не подавать вида, но тоже слишком нервно оглядывала одноклассников, словно надеялась, что на лбу одного из них будет написано: «Это я».

Вся загвоздка была в том, что Сплетница имела слишком сильное влияние на учеников Лас Энсинас. Она буквально формировала общественное мнение, и если ставила на ком-то клеймо, от него было уже не избавиться. Все боготворили ее. Трис же считала, что ничего, кроме боли, этот сайт никому не приносит. Они перешли к плану Б.

Разрушительная любовь — тоже любовь?

Такова была тема эссе на сегодня. Трис накануне нервно грызла ручку, зависнув над пустым листом бумаги, и не могла найти в голове ни одной мысли, из которой можно было создать хорошее эссе. Пришлось искать похожие работы в интернете и создавать на их основе что-то свое. Сегодня она не была довольна собой, однако утешала себя тем, что в этой аудитории она сегодня совсем не ради конкурса.

Они с Лу переглянулись, Монтесинос едва заметно кивнула ей. План Б — написать в Сплетницу.

— Кто хочет начать?

— Я, — Поло поднялся на ноги, и привлек к себе всеобщее внимание. Он никогда не рвался читать свои работы перед одноклассниками, обычно начинали дискуссию Надя или Лу, так что все были удивлены.

Трис, не отрываясь, смотрела на него. Поло начал читать: говорил молодой человек чуть быстрее обычного, и пальцы его нервно сжимали дрожащий лист бумаги.

— Мои родители говорят, что я еще слишком молод, чтобы говорить о любви. Я не согласен. Человек испытывает любовь с самого детства, в первую очередь, это любовь именно к ним. Также это может быть любовь к игрушке, к девочке или мальчику в детском саду, к предмету в школе. К семнадцати годам мы легко можем назвать десяток вещей, к которым, как мы уверены, чувствуем любовь. Лето, вечеринки, фильм про железного человека, море, сон до обеда. Но едва ли я смогу назвать десяток людей, которых люблю. К семнадцати годам большинство сердец уже разбито, и мы так боимся новой травмы, что закрываемся, не впускаем людей в свой мир. Я думаю, это своего рода инстинкт самосохранения, и не могу винить кого-либо в этом. Все мы испытывали разрушительную любовь. Кто-то, как я уже говорил, боится ее, но для меня она — как зависимость.