– А теперь мы, без лишнего шума, разойдемся, – заявил Малышев. Он кивнул филерам, и они отступили к экипажу.

Оказавшись возле экипажа, Малышев схватил Глебова за плечо и от души врезал под дыхло. Алексей согнулся, хватая ртом воздух. Его без церемоний запихнули внутрь, Малышев и филеры заскочили следом, и экипаж быстро помчался по улице, провожаемый мрачными взглядами озлобившихся казаков.

_12

* * *

– Что же вы делаете, господин Глебов, – пожурил Алексея Лопухин, хотя во взгляде директора Департамента полиции не было ни капли доброты.

Алексей исподлобья взглянул на него.

– Вы обещали мне, что с моей женой ничего не случится, – сквозь зубы процедил он.

– Не торопитесь с выводами, господин Глебов. При всем том, что я лишь обещал не наносить вред вашей дражайшей супруге, я не обещал вам удерживать ее от всякого рода глупостей. Ваша жена участвовала в антиправительственном шествии… Но не беспокойтесь, с ней все в порядке.

– Где она?

– В одном хорошем месте. О ней позаботились.

– Она арестована?

– Нет. Не арестована. Хотя следовало бы арестовать.

Глебов смотрел на Лопухина и стремительно обдумывал полученные сведения. При всех сложившихся обстоятельствах Лопухину выгоднее было бы арестовать Лизу и тем самым заставить Алексея работать на него. Но Лопухин этого не сделал. Спрашивается, почему?

– Я хочу увидеться с ней.

– Это невозможно.

– Я никуда не поеду, пока не увижусь со своей женой.

Лопухин снял пенсне, неторопливо протер платком. В стране началась революция, а значит, активизируются Боевые организации. Произойдет ряд политических покушений на видных государственных чиновников. Лопухин считал, что должен заранее знать, откуда ждать предательского удара. Искать же вместо Глебова кого-либо иного – не было времени.

– Хорошо. Завтра с утра вас отвезут к ней. После встречи с женой вас доставят на вокзал, и вы отправитесь за границу. И не пытайтесь бежать. Повторного побега с вашей стороны я не потерплю – вас подстрелят, а ваша супруга окажется в тюрьме. И я обещаю, что в тюрьме смерть привидится ей счастливым избавленьем.

– Я сдержу слово. – Глаза Алексея недобро блеснули. – Я найду Валентина. Добуду сведения, которые вам нужны. В обмен на безопасность моей жены.

Лопухин снисходительно улыбнулся:

– Сделайте работу, Глебов. Главное – сделайте работу…

* * *

Перед Лопухиным лежала тощая папочка с надписью «Положение в Петербурге после 9 января». В ней находилось несколько агентурных донесений. Он открыл папку и пробежался глазами по одному из них. Агент по кличке «Ржаной» сообщал: «Положение на заводе спокойное, почти половина рабочих исправно трудится, и разговоры о забастовке притихли. Усилились разговоры о предстоящем захоронении жертв 9 января, которое де следует использовать для демонстрации против кровавого режима дома Романовых и для высказывания проклятья военным, стрелявшим в народ».

Лопухин хмуро свел брови, придвинул к себе письменные принадлежности и сделал надпись на донесении: «Ввиду повсеместного распространения этих разговоров, необходимо рекомендовать генерал-губернатору принять меры, чтобы захоронение происходило на разных кладбищах в разное время». Он отложил донесение в сторону и принялся за другие.

Закончив их прочтение, Лопухин отодвинул папку в сторону, взял чистый лист бумаги и скрепя сердце принялся писать доклад императору.

Слова приходилось подбирать тщательнейшим образом, поэтому скрупулезно продумываемый текст скоро стал содержать жирные поправки. Доклад был ответом на требование царя дать ему исчерпывающую справку о событиях 9 января, Лопухин же находился в очень сложном положении и пытался из него выкрутиться. Он понимал, что означает «царская немилость», так как знал неких лиц, кого коснулась сия кара. Так, Зубатов еще при Плеве по повелению царя получил отставку и был выслан из столицы. Не говоря уже об опале Витте! А вот у Фуллона сдали нервишки, и вечером того же 9 января градоначальник сам передал прошение об отставке.

Лопухин вздохнул. Потерять пост и оказаться в опале наподобие Зубатову или, того хуже, как Витте? Ну уж нет! Лишиться привилегий и власти Лопухин не желал. Однако, ни привилегии, ни власть, ни деньги ему уже будут не нужны, если его убьют террористы. Не свершил ли он глупость всей своей жизни, передав важную миссию в руки афериста?

Лопухин сгоряча толкнул папку – чернильница покачнулась и упала. Черные чернила разлились грязным пятном по деревянной полированной поверхности стола.

Лопухин чертыхнулся, раздраженно позвонил в колокольчик.

– Приберитесь тут, – дал распоряжение он и повернулся к окну.

Вечерело. По улицам Петербурга кружила поземка: поднимаемый ветром снег заметал следы намедни свершенного преступления…

* * *

За окнами больницы раздавалась песня:

«Побежденный на Востоке,

Победитель на Руси, —

Будь ты проклят, царь жестокий,

Царь, запятнанный в крови!»

Голос кричал:

– Отец провозгласил для нас, братья: «У нас больше нет царя… Берите бомбы и динамит, – все разрешаю!»

Палаты были забиты ранеными. Кто-то стонал, кто-то причитал, кто-то звал доктора. Лиза лежала на одной из кроватей, бледная как мел. Ее без кровинки лицо застыло в глубокой печальной маске. Лизе не хотелось думать. Ей хотелось забыться, не вспоминать, не ощущать. Не ощущать ту пустоту, которая образовалась внутри. Не думать о беременности, о которой она и не догадывалась, не ощущать потерю ребенка, и не только этого ребенка, но и последующих, других…

Рядом послышались шаги, кто-то присел на край кровати. Лиза даже не посмотрела в сторону пришедшего.

– Лиза, доктор сказал, что мы можем забрать тебя, – произнесла Катя Шмит, положив свою теплую ладошку на холодную руку подруги.

Она не шелохнулась.

– Лиза… Может быть все еще обойдется… Может, доктор ошибается… – попыталась приободрить ее Катерина.

Слеза скатилась по щеке Лизы.

– Ничего уже не обойдется… Понимаешь… Не обойдется…

Подруга крепко обняла ее. Поцеловала в плечо.

– Лизонька, ну, не надо, не надо…

Лиза всхлипнула. Она не сможет простить себе безрассудную неосторожность. Алексей всегда хотел, чтобы у них были дети. Теперь этого никогда не произойдет…

* * *

Глебов быстро шел по больнице, заглядывая в палаты. Малышев шагал следом. Низенькая хрупкая сестра милосердия попыталась их остановить:

– Господа! Господа, вам нельзя!

– У нас разрешение, – сохраняя полную невозмутимость, ответил Малышев.

– Чье разрешение?

Малышев сурово взглянул на настойчивую девицу и повторил:

– У нас разрешение.

Тон его голоса заставил ее отшатнуться.

– Может быть, все-таки спросишь меня, в какой она палате? – обратился он к Глебову. Алексей обернулся, с нескрываемой враждебностью посмотрел на него.

– Где?

– Палата в конце коридора. И ее выписывают сегодня.

Последние слова Малышева полетели Глебову вдогонку: Алексей быстро зашагал по коридору.

Заглянув в палату, Глебов увидел Лизу. Она стояла возле кровати одетая в теплое дорожное платье и пальто и в печальной задумчивости натягивала на руки перчатки.

– Лиз! – облегченно воскликнул Алексей, шагнув к ней, однако выражение ее лица остановило его. – Дорогая, с тобой все в порядке?

– Со мной все в порядке, – ответила она. Отвернулась и отошла к навесной ширме.

Алексей сжал зубы. Жена делала ему больно своей отстраненностью. Лежащие на соседних койках с любопытством смотрели на них.

– Я отвезу тебя домой, – произнес он, делая решительный шаг в ее сторону.

– Не стоит, – упреждающе ответила она и отступила. – Я уезжаю в Москву.

Это был ощутимый удар с ее стороны. Глебов резко задернул ширму, скрывая их от посторонних глаз. Приблизился к жене.