Со временем страх и тревожность (тогда я еще различал их), смешались между собой. Один давал начало другому. Постепенно я обратил внимание, что тревога возникает не сама по себе. Если я думал о чем-то неприятном, то это мерзкое ощущение усиливалось. Оно уже не было невинным ручейком, а вполне осязаемо начинало жечь изнутри. Позже это зашло так далеко, что я буквально ощущал в теле пожар. Когда все заканчивалось и плохие мысли отступали, я чувствовал невероятное облегчение. Видимо к такому привыкаешь, потому что вскоре я не заметил, как попал в ловушку. Любая, даже ничтожная проблема, запускала один и тот же сценарий. Я представлял худшее, заставлял себя бояться, а после старался этот ужас загнать поглубже. Я не выбрасывал его вне, он находил место во мне и там оставался. Такое поведение сделалось настолько привычным, что я видел в нем некое панацею от возникших трудностей. Ночами я молил, чтобы избавиться от проблем. И все проходило. Сейчас мне кажется это нелепым, но тогда я был уверен, что это работает. И разумеется однажды я потерял над собой контроль. Страх появлялся абсолютно внезапно даже при малейших намёках на самые незначительные сложности. А беспокойство стало моим преследовать меня всюду. Незаметно к этому, добавилось чувство жалости к себе. И эта новая эмоция, к моему удивлению, мне понравилось. Иногда я жалел себя до слез. И это не столько усиливало боязнь, сколько придавало ей в жуткий оттенок.

Таким в основном выдалось мое взросление. Бесконечные ошибки и поиск себя. Нередко я и сам становился причиной конфликта, провоцировал других и вёл себя агрессивно. Но в конце концов, такой путь меня уводил все дальше в тупик. Постепенно я начал избегать общения и замыкаться в себе. Ближе к окончанию школы, я чувствовал невероятный груз накопившихся проблем, большей части внутренних. Решить мне их не представлялось возможным. Хотелось просто сбежать, отсидеться где-нибудь. Наверное, поэтому мне захотелось пойти в армию. Но тогда я больше убеждал себя, что это будет только на пользу, наверняка сделает меня крепче и даст новый бесценный опыт. Отчасти так и случилось, но только лишь потому, что я и мои сверстники выросли и решали уже другие задачи. Но эти два года, пожалуй, оставили худший след.

3

Будучи подростком и слушая рассказы старших товарищей, служба виделась мне увлекательным периодом и хорошим способом перейти во взрослую жизнь. Помню, как не терпелось принять новые вызовы. Их я совершенно не пугался. Глаза горели в предвкушении интересных задач для ума и тела. На деле же все оказалось прозаичнее. Первые полгода все мы были обычной бесплатной рабочей силой, большую часть времени, задействованной на работах в полях и на складах. К воинскому долгу все это не имело никакого отношения. Тем удивительнее было, что дело происходило в школе сержантского состава, но занимались мы далеко не армейскими науками. Последующее время я провел на отдаленных заставах, где кроме рутины не было более ничего. Там работала та же схема, что и во всех войсках: солдат должен быть чем-то занят. К сожалению, у командиров на этот счет свой специфичный взгляд. К тому же, частота всевозможных стычек и конфликтов выросла в разы, в основном с военнослужащими старшего призыва, но и со своими одногодками проблем хватало. Тут проявлялся все тот же мой непростой характер. Я постоянно ожидал удара, либо не дожидаясь наносил его сам. Общее впечатление от армии можно описать как скука и перманентный стресс. А так как мои нервы были уже слегка расшатаны, то нахождение там далось мне не просто. Могу точно сказать, что те два года значительно усугубили положение. Это явно было не лучшее место для спокойного пребывания. После отбоя, размышляя, я все больше нагонял жути на любую ситуацию. Выдумывал самые страшные картины, одновременно надеясь, что все разрешиться само. Все как раньше. Я чувствовал себя пороховой бочкой, готовой взорваться от малейшей искры. И буквально считал дни до увольнения в запас. Мечтал, как вырвусь из этого плена негатива. Но в последнюю ночь в казарме у меня возникла ссора сослуживцами, и как мне показалось были реальные основания опасаться за свою безопасность. Привычным образом я снова начал паниковать. Я ждал, когда со мной что-нибудь произойдёт и был уверен, что нужно готовиться к худшему. Паника из глубины расползалась медленным пламенем, заполняя собой абсолютно все. В те минуты я боялся, как никогда раньше. Я вспоминал бога, молил хоть кого-нибудь, чтобы избавить меня от этого. В какой-то момент даже физически стало невыносимо и скрутило живот. Я лежал в кровати и обливался потом. Уснуть мне так и не удалось. Странно, но обратиться за помощью я не рассматривал в принципе. Страх блокировал все мысли, кроме плохих. Но все прошло тихо и мирно. Ничего из того, что я себе так яростно представлял, не случилось.

Тогда это прошло как обычно без последствий. Я благополучно добрался до дома и увиделся с родными. Жизнь вернулась в спокойное русло и в ней наступала новая пора. На будущее я смотрел с оптимизмом. Но как оказалось, та самая ночь накануне увольнения была решающей. Сломав в себе последнюю защиту, я запустил обратный отсчет. Тогда я об этом и подумать не мог, но сейчас понимаю, что достаточно было мало-мальски стрессовой ситуации, чтобы произошло неизбежное. Так и вышло. Через пять дней после этих событий со мной случился нервный срыв. Все началось с небольшой уличной потасовки, в общем-то даже не серьезной. Через пару часов, когда все закончилось, я расплакался, и в ту секунду, почувствовал, как во мне будто нечто подломилось. Этот момент запомнился очень хорошо. Без боли, едва ощутимо, но ошибиться было невозможно – что-то явно изменилось.

4

Утром, успокоившись и придя в себя, я постарался забыть произошедшее накануне. В тот момент было решено бороться со страхами. Я понимал, что не смогу жить нормально, если не изменюсь и не начну самостоятельно управлять своими эмоциями. Но как же я заблуждался. Это было лишь началом, отправной точкой пути. Тот вечер стал в буквальном смысле переломным. Никогда ранее мне не приходилось задумываться о запасах собственной нервной системы. Но они были, и я их беспечно исчерпал. Жизнь для меня разделилась на до и после.

Уже на следующий день после перелома в моем организме произошли заметные перемены. Одни выявились сразу, другие – постепенно. Первое, на что обратил внимание – это на повышенное потоотделение. В медицине оно называется гипергидроз. Пот в больших количествах выступал на лбу, во вполне обычных ситуациях, даже при невысокой окружающей температуре. Раньше я не сталкивался с подобным, легко переносил даже довольно жаркую погоду. Теперь, как только солнце попадало на меня, вся голова моментально покрывалась испариной. Мною это не контролировалось. Тело словно разучилось адекватно реагировать на прежне привычные условия. Нахождение на улице в теплые и ясные дни отныне вызывало дискомфорт. Непредсказуемым было проявление потливости во сне. Обнаружить влажную подушку среди ночи стало нередким явлением. Так как объяснения не было, то приходилось строить догадки. Списывал на акклиматизацию, либо на некий нарушенный обмен веществ. О каком-либо лечении тогда еще не задумывался. И откровенно говоря, рассчитывал, что все пройдет само-собой. Поэтому вначале я было просто старался не придавать этому значения. Конечно, это казалось очень странным и беспокоило с самого начала, но всю серьезность проблемы мне еще предстояло узнать. Чаще потоотделение повышалось в помещениях даже с небольшим количеством людей. Оказавшись в них, мне в одночасье становилось душно. Размер был не важен. Это мог быть как маленький кабинет, так и огромный зал. Да и на открытом воздухе, при достаточном большом скоплении народа, случалось ровно то же. Более всего это проявлялось на лице, ладонях и подмышках. Капли пота сначала собирались где-то в верхней части лба. А затем по одной, медленно стекали вниз, оставляя за собой мокрые следы. И падали на пол или одежду. За ними тут же образовывались новые, не давая процессу остановиться. И продолжалось так до тех пор, пока я не покидал некомфортное мне место. К тому же, любая активность, будь то занятия спортом, танцы или физический труд – заставляли потеть значительно сильнее.