Таким вот образом прошло два года совершеннейшего счастья, какое только можно себе представить. Я встаю рано утром и работаю до позднего вечера, прерываясь лишь затем, чтобы поесть и поспать. Джованна привыкла пребывать со мной в комнате, где я занимаюсь своими исследованиями. Она сидит у окна, безразличная ко всему, что не является ее гребешком или же едой, которую в этот момент подносит ко рту. И хоть не раз чувствовал я печаль Пигмалиона, желания которого исполнились только наполовину, вид ее божественной красоты доставляет мне удовольствие. Когда наступает ночь, я прячу рисовые зерна в шкаф и ящичек с перегородками, в котором их раскладываю, потом ложусь в постель, мечтая лишь о том мгновении, когда вместе с чтением найду смысл Пути. Но с каждым днем все сильнее начинаю я понимать срочность своих трудов и тяготеющую на мне ответственность. Меня мучит один вопрос, которого никак нельзя отогнать: что случится со мной, когда мне удастся прочитать все возможные версии "Памяти"? Этим вечером я поверяю пергаменту ужасно опасное безумие, но разве не самого ли Бога пересеиваю я между неуклюжими пальцами?...
9 июля года 1348
Шестнадцать месяцев минуло с тех пор, как я написал предыдущий текст, шестнадцать месяцев счастья, невысказанных обещаний, сегодня закончившихся ничем не заменимой утратой. Уже несколько недель безумствует чума вместе с голодом и нуждой, которые ведет она за собой, а я ни о чем не знал, ничего не предчувствовал, настолько чтение отгородило меня от всего происходящего вокруг!
Сегодня утром, после пробуждения, я открыл шкаф, чтобы взять свою "книгу". На полке лежал кожаный мешочек и ящичек с перегородками, но они были пусты... Чудовищное предчувствие заставило меня побежать в комнату, где обычно я работал. Джованна сидела на своем обычном месте. У нее на коленях стояла фарфоровая пиала, где лежало забытое, последнее зернышко "Памяти риса". Даже не глянув на девушку, я кинулся, чтобы спасти последний остаток своих надежд. Катастрофа свершилась! На поверхности зерна, помытого и набухшего при варке, от всей мудрости мира остался всего лишь один знак, от жестокой иронии которого глаза наполнились слезами: "мо", то есть "ничего"... Утраченный текст. Затертый удивительный след, что вел меня, навечно замурованный выход из лабиринта! Я резко вскочил, готовый в отчаянии обрушить град ударов на невинное создание, что стала причиной всего этого несчастья...
Когда я приблизился, Джованна повернулась ко мне. Первые лучи солнца загорелись в ее волосах. Ее глаза встретились с моими и задержались на них впервые за столько времени. И впервые услыхал я грохот телеги вместе с голосом стражника, приказывающего жителям, чтобы те выносили своих умерших.
По мнению профессора Анакарсио ди Баттиста, который, как обычно, никак не вспомнит, где встречал это упоминание, одна из тосканских поэм XIV века рассказывает о мужчине, который последние годы жизни провел с девушкой, не до конца нормальной, но красивой будто сама Мадонна. Их можно было видеть в окошке домика на Понте Веккио: она медленно и тщательно расчесывала волосы, в то время как он неслышимо бормотал какие-то слова, глядя в ее глаза. "И было, - профессор заверяет, что цитирует последнюю строку дословно, - ужасно жалко видеть такую чудную даму и такого ученого молодого человека, сгорающих в таком блаженном безрассудстве..."
Л. Гримальди, 1903 г.
1 Катай или Индия - древние названия Китая.
2 В тексте - "татарин" (монгол). Но имя Шань явно указывает на китайское происхождение.
3 Когда Дэвид д'Эшби пишет это под впечатлением вполне понятного изумления, все же очень ошибается. Мы знаем о том, что каллиграфия и даже выполнение гравюр на рисовых зернышках в Китае практиковалось довольно часто. Опять же, румын Солер, который сам себе присвоил титул "короля микрографов", доказал недавно (в 1895 году), что он в состоянии, наряду с другими такими же бесполезными шедеврами, переписать притчу о Сеятеле на пшеничном зерне или же полный текст министерской речи на обрезке визитной карточки, причем, с помощью обыкновенного гусиного пера, очиненного соответствующим образом.
4 Все перечисленные д'Эшби авторы известны, но их оригинальные произведения уже не существуют. Скорее всего, они были сожжены в 213 г. до н.э. при императоре Цинь Ши Хуаньди. Впоследствии конфуцианские ученые написали эти тексты заново, бесстыдно подделывая их. Но один очень древний каталог упоминает произведение Кон Суэна, где говорилось о "белом коне, который, на самом деле, не конь", равно как о "подобном и неподобном".
