— Эм, спасибо, — говорю я его спине.

Не поймите меня неправильно, я хочу забрать Лилли домой, но я также хочу, чтобы она восстановилась и получала лучший уход. Она просто хочет со мной домой. Я бесполезен в таких вещах. Черт! И какой выбор у меня есть… она не хочет оставаться здесь.

Уходит вечность, чтобы посадить ее в машину. Все в ней кажется таким хрупким. Я ломал ребра, поэтому знаю, как это больно. У нее же сломано много других костей, естественно она будет выглядеть больной.

Наконец-то она садится на заднее сиденье, ее лицо выглядит больным, и несмотря на боль, она все-таки в машине. Ее лицо меняет цвет на серый. Я хочу просто сгрести ее в охапку и унести обратно в больницу, но вместо этого закрываю дверь, делаю несколько глубоких вдохов и иду к водительскому сидению.

Я смотрю на нее через зеркало заднего вида.

— Ты в порядке?

—Ммммм. — Кивает она головой. — Мы можем уже ехать? — ее голос дрожит.

Чертова женщина! Она невозможна и упряма!

Следующие две недели череда поездок в больницу, визитов к физиотерапевту и приездов Кэрол, это медсестра, которую я нанял. Лилли технически переехала в мой дом. Я перевез ее вещи в комнату и распаковал некоторые, пока она была в больнице.

Кроме физического состояния у Лилли все действительно хорошо. Мне нравится, что она у меня дома. И мне очень нравится, что мой дом теперь наш.

Лилли становится все лучше и лучше. Ей все еще нужна операция на ее лодыжке. Меня беспокоит тот факт, что она может хромать, так что мы консультировались с лучшим хирургом-ортопедом. Я хочу, чтобы уход, который она получает, был самым лучшим. Конечно, она сопротивляется и говорит, что доктор Райкер более чем способен на это. Я знаю, почему она так говорит, есть у меня подозрение, что она пытается играть в сваху и хочет свести с ним Молли. Бесполезно, кстати, ей скучно.

В субботу вечером я сижу на диване, с ногой Лили на моих коленях. Под ее коленом подушка, и она красит ногти.

— Пожалуйста, накрась мои мизинцы, я не могу дотянуться, — указывает она.

Я поднимаю бровь.

— Есть пару вещей, которые я никогда не сделаю, и это — одна из них.

— Но они выглядят отвратительно, — ноет она.

— Детка, пусть Молли сделает это, это девчачье дерьмо.

— Это не тяжело… — ноет она.

— Нет, ни за что, даже если ты пригрозишь отрезать мои яйца. Нет.

Она выдвигает губу и вздыхает.

— Хорошо.

Я смеюсь над ее надутым лицом. Она красит ногти, так что все ее внимание сосредоточено на кисточке от лака в ее руке. Я беру ее голень и массирую ее мышцы, она стонет, и ее внимание моментально перемещается на меня.

— Черт, почему ты так чертовски хорош в этом? — выдыхает она. Я смеюсь.

Она не дает себе спуску и прыгает по всему дому, думая, что ее ноги не устанут, не говоря о костылях, которые ей приходится постоянно использовать.

Она откидывается назад и прижимается щекой к спинке дивана, с ногтями покончено. В комнате слышно только потрескивание дров в камине.

Я уже подумал, что она уснула, когда она говорит:

— Тео, я беспокоюсь о тебе, — говорит она тихо.

— Почему? — Я хмурюсь.

— Я знаю, что ты сказал, что не хочешь об этом говорить, но… — Она делает глубокий вдох.

Ну началось.

— Но ты не сказал ни слова ни о Кэсси, ни о ребенке после того, как это все произошло.

Мои пальцы застывают.

— Это в прошлом. Нет никакого смысла об этом разговаривать.

— Это случилось шесть недель назад. Ты прошел путь от того, что у тебя будет ребенок, к тому, что у тебя нет ничего. Это нормально так себя чувствовать. — Ее голос мягок.

Я встречаюсь глазами с ее.

— Лили, у меня почти не стало ничего, потому что я чуть не потерял тебя. Ты умерла… и как бы это ни звучало, но я бы отдал все, чтобы спасти тебя.

— Но…

— Я не хотел этого ребенка сначала, — говорю я. — Чувствую ли я себя виноватым… да, конечно. Я мог сделать больше, и я это знаю. Возможно, если бы я больше поддерживал ее, то она бы не сотворила это дерьмо. Может быть, один из них или оба были бы живы. — Я пожимаю плечами. — Я не могу этого изменить. — Я буру ее руку. — Я могу только сделать счастливой тебя.

— Ты ошибаешься… Ты не смог бы это изменить, — выдыхает она.

— Когда она была в той машине, те вещи, которые она говорила… она потеряла себя не потому, что ты не заботился о ней, Тео. Она съехала с катушек, потому что ты не любил ее и никогда бы не полюбил. А ребенок был просто способ остаться с тобой, — говорит она. — И это не значит, что ты не должен ничего чувствовать.

Я действительно чувствую. Я чувствую себя виноватым и злым, потому что невинный ребенок умер из-за дерьма Кэсси. Я чувствую потерю. Чувствую потерю того, что могло бы быть, но в тот же момент это было просто мечтой, мечтой в откровенно плохой ситуации. Лилли страдает из-за смерти Кэсси, я знаю это. Она скорбит по Кэсси, по ее ребенку. Лилли не сидела в комнате ожидания, пока человека, которого она любит, пытаются реанимировать. Ничего не сможет сравниться с этим. Я могу скорбеть по Кэсси и по ее ребенку только потому, что Лилли жива.

— А нечего больше чувствовать, Лилли. Все кончено. Ты жива, и за это я благодарен. — Я сжимаю ее ладонь. — Я чуть не потерял тебя. Все остальное просто идет в сравнение. — Я пожимаю плечами.

Она какое-то время изучает мое лицо.

— Хорошо, — шепчет она.

— И с этого момента, мы движемся только вперед.

— Идет. — Кивает она.

— Я люблю тебя, Сладкая.

— Не достаточно сильно, чтобы покрасить мои мизинцы, — ухмыляется она.

Мы вернулись к физиотерапии, это помогает Лилли держать ее мышцы в тонусе, даже несмотря на то, что она не использует левую ногу. Я говорил с ее физиотерапевтом и докторами, она разрешили ей перелет.

Я отвез ее в ее любимую пиццерию. Это дыра, но она любит это место. Она так радовалась, когда мы приехали туда. Несмотря на то, что они подают огромные куски пиццы, она заставляет меня покупать четыре, потому что не может выбрать, какой она хочет. Она везучая, потому что я могу съесть четыре куска пиццы.

Лилли откусывает от куска пиццы и кладет его передо мной, чтобы я доел.

— У меня есть сюрприз для тебя, Сладкая.

Она вытирает руки.

— Какой сюрприз? — Маленькая улыбка появляется на ее губах. Швы на ее лице затянулись, и цвет лица вернулся к нормальному. Она почти вернулась.

— Хороший, — я ухмыляюсь.

— Тогда расскажи мне. Я тут умираю! — ждет она.

— Я забираю тебя. — Она такая нетерпеливая.

— Серьезно? Куда? — Она улыбается шире.

— В твой новый дом.

Она визжит:

— Капа Верде! — Я киваю.

— Когда?

— Сегодня.

— Не может быть! Я не упаковала…

— Я упаковал, — обрываю я ее.

Мы поедем в аэропорт, как только закончим тут.

— О, мой бог! — кричит она.

— Просто заверни это с собой, — начинает она суетиться.

Она сумасшедшая, но я люблю ее.

ГЛАВА 17

ЛИЛИ

Тео держит меня на руках, отказываясь позволять мне ковылять самостоятельно. Он настаивает он том, чтобы я закрыла глаза, тем самым не смогла наблюдать за дорогой.

После того, как прилетели на Капа Верде, мы сели в вертолет до нашего дома. Остров не необитаемый, но складывается ощущение, что дом единственный на острове. Сейчас раннее утро, но я все равно чувствую влажный теплый воздух на своей коже. Я слышу, как он вставляет ключи в дверную скважину, и меня обдает прохладным воздухом от кондиционера.

— Хорошо, открывай глаза, — шепчет Тео мне на ухо.

Я медленно открываю глаза.

— Это прекрасно, — выдыхаю я.

Так оно и есть, мы в просторном холле, передо мной спиральная лестница, которая ведет вверх, и она сделана из стекла. Посередине холла висит огромная люстра, больше похожая на произведение искусства, чем на люстру. Пол мраморный, лестница украшена металлическими виноградными лозами, и если холл такой, то я не могу представить, какими будут остальные его части.