В марте 1818 г. император выступил в Варшаве на открытии польского сейма (парламента). В своей речи он заявил о введении в Польше конституции и о том, что вслед за ней подобный документ получит и вся Российская империя. Слова Александра I не разошлись с делами. В канцелярии старого друга царя Н.Н. Новосильцева к 1820 г. был подготовлен документ, получивший название «Государственная уставная грамота Российской империи». Согласно «Грамоте», законодательная власть в стране по-прежнему принадлежала монарху, при котором учреждался двухпалатный совещательный орган. Исполнительная власть передавалась Государственному совету, состоявшему из Общего собрания и Комитета министров. «Грамота» не была конституцией в полном смысле этого слова, но могла стать ощутимым шагом на пути к ней.
Конституционные устремления Александра I не встретили в России одобрения ни справа, ни слева. Передовая часть дворянства была оскорблена тем, что Польша, давний недруг России, воевавшая в 1812 г. на стороне Наполеона, получила политическую свободу (пусть и в урезанном виде) раньше россиян. К тому же дворянский авангард во второй половине 1810-х гг. уже не слишком доверял свободолюбию императора, да и знал об Уставной грамоте лишь понаслышке (страна познакомилась с ней воочию только в 1830 г.). Ретрограды же, по природе своей, воспринимали в штыки даже слухи о политических или социально-экономических нововведениях.
Столкнувшись с упорным сопротивлением традиционалистов освобождению крестьян и ограничению власти монарха, оставленный передовым дворянством, которое теоретически могло бы стать его союзником, император испытал новый приступ страха перед возможностью заговора, очередного дворцового переворота. Все чаще ему на ум приходили мысли о судьбе отца, и Александр I даже подумывал о переносе столицы империи в Варшаву, поближе к Западной Европе. Его страхи еще более усилились, когда он позволил дезинформировать себя осведомителям, наблюдавшим за становлением декабристских организаций. В 1824 г. царь, опираясь на сведения, полученные из разных источников полицейского характера, писал: «Есть слухи…что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах есть по разным местам тайные общества или клубы, которые притом имеют секретных миссионеров для распространения своей партии. Ермолов, Раевский, Киселев, Михаил Орлов, граф Гурьев, Дмитрий Столыпин и многие другие из генералов, полковых командиров; сверх сего большая часть разных штаб- и обер-офицеров…»
Положение складывалось угрожающее и, поверив в реальность существования столь сильной оппозиционной партии, разочаровавшись во всех начинаниях, исполнение которых Александр I считал своим историческим предназначением, он оставляет занятия реальной политикой. Монарх начинает вести странный для самодержца образ жизни. Он старался избегать людей, не являлся на официальные приемы, даже не принимал верительных грамот новых послов, «забывал» посещать протокольные празднества, много путешествовал по стране, вывозил на юг жену, больную туберкулезом. В новых заботах и разъездах заглохли последние отзвуки «дней александровых прекрасного начала».
Первую четверть XIX в. можно назвать временем неосуществленных надежд отечественных просветителей сверху. Все замыслы Зимнего дворца так и остались замыслами, а многочисленные проекты преобразований без всяких последствий постепенно превратились в архивные документы. В первые годы царствования Александр I, относившийся к крепостничеству и деспотизму с брезгливостью истинного европейца, никак не мог отважиться на решительные действия. После же Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов момент для начала преобразований был упущен. Россия, вышедшая победительницей в борьбе с Наполеоном, с революционной Францией, не ощущала нужды в кардинальных переменах своей жизни, они казались ей неуместными и странными.
Однако было бы неверным на этом основании не обращать внимания на попытки Зимнего дворца изменить социально-политические порядки в стране. Прежде всего важно понять, насколько верховная власть, все еще остававшаяся ведущей политической силой в стране, осознавала противоречия между российской действительностью и ходом мирового исторического развития. Кроме того, слухи о готовящихся преобразованиях постоянно будоражили общество, в первую очередь передовое дворянство. Упорно циркулировавшие по столице слухи вселяли в сторонников перемен ободряющие надежды на серьезность реформаторских задумок Зимнего дворца, побуждали составлять собственные проекты социально-экономических и политических преобразований страны.
Исчезновение надежд на верховную власть катастрофически ускорилось с введением в России военных поселений – учреждения, ставшего своеобразным символом реакции. Самое странное заключалось в том, что Александра I привлекла к этой идее не только возможность постоянно иметь под рукой развернутую и в целом самоокупавшуюся армию, но и некая гуманная мечта. Император искренне верил, что если солдата посадить на землю с семьей, то он будет легче переносить тяготы армейской жизни. К тому же военные поселения, то есть расширение государственно-крестьянской системы, означали сокращение численности частновладельческих крестьян, давали возможность «нечувствительно» приступить к решению крепостнической проблемы. Идея, теоретически весьма заманчивая, на деле обернулась чрезвычайно мучительной для поселян утопией. Повторим хорошо знакомое: «добрыми намерениями вымощена дорога в ад».
Во главе военных поселений были поставлены генералы А.А. Аракчеев и И.О. Витт. О втором из них речь пойдет позже, а о графе Аракчееве стоит поговорить именно сейчас. В сознании многих поколений с этим именем связаны самые гнусные человеческие качества и не менее отвратительные поступки. Граф и впрямь немало потрудился для того, чтобы вторая половина царствования Александра I оценивалась историками как один из самых мрачных или, по крайней мере, тусклых, периодов в жизни России, однако записным злодеем он не был. В многочисленных исследованиях Аракчеев предстает этаким злым гением императора, фактическим правителем государства в 1822–1825 гг., человеком, подтолкнувшим Александра I к мракобесию и реакции. Подобные утверждения явно преувеличивают влияние Аракчеева на царя.
Граф не мог быть ни наперсником, ни даже советником монарха, да он никогда и не претендовал на эту роль. Аракчеев оставался лишь верным и не рассуждающим исполнителем воли Павла I и Александра I. Готов он был верой и правдой служить и Николаю I, но у последнего оказались свои любимцы. В гербе Аракчеева значится девиз: «Предан без лести». Если слова о лести вызывают обоснованные сомнения, то предан монарху Алексей Андреевич был безусловно. Совершенно неверно считать его, как это иногда делается, невежественным солдафоном, ведь он закончил Артиллерийский Шляхетский корпус в Петербурге, дававший серьезную подготовку, особенно в области точных наук, да и его библиотека в Грузино насчитывала более 10 тысяч томов. Не будем забывать, что при активном участии графа русская артиллерия в начале XIX в. выделилась в отдельный род войск и быстро вышла на одно из первых мест в Европе, что и доказала в битве при Бородино и других сражениях Отечественной войны 1812 г.
Умел Аракчеев грамотно и логично излагать свои мысли на бумаге, правда, обладал при этом странной особенностью мышления. Новые, иногда весьма радикальные идеи появлялись у него только по распоряжению императора. Так, в 1815 и 1818 гг. граф, по приказу Александра I, представил записки об изменении в государственном управлении и об освобождении крепостных крестьян. Его соображения оказались дельными и порой неожиданно смелыми, но они, как уже говорилось, никаких последствий не имели, если не считать того, что частично были использованы во время подготовки отмены крепостного права в 1861 г.
Вместе с тем граф Алексей Андреевич был беспощаден, честолюбив, любил грубую лесть и сам льстил не слишком тонко, распоряжения начальства были для него выше человеческого достоинства, а то и жизни. Он небезуспешно участвовал в придворных интригах и своих противников преследовал беспощадно, добиваясь их падения и удаления от двора. Однако иногда граф совершал поступки, вроде бы не свойственные людям его толка. После войны 1812 г., когда на армию хлынул поток наград, он отказался от орденов, предлагавшихся ему, мотивируя это тем, что не участвовал в боевых действиях. Аракчеев согласился принять лишь миниатюрный портрет императора на ленте для ношения на шее. Это была уже не боевая награда, а знак особого внимания монарха. С этим портретом Александра I граф не расставался до самой смерти.
