– Добрый день, Саша, – сказал Федор и протянул ладонь для рукопожатия, – как вы себя чувствуете после ранения?

– Спасибо, все в порядке, Федор Константинович.

– Рад за вас. А медаль? Награда нашла своего героя?

– Так точно.

Благожелательно кивнув, Федор вошел внутрь и поздоровался с дежурным по городу по имени, и улыбнулся в ответ, когда тот расплылся в улыбке. Любит народ прокурора, считает, что он душевный мужик и люди ему небезразличны, а у него просто очень хорошая память. Иногда слишком хорошая.

После короткой череды солнечных жарких дней наступило хмурое ленинградское лето. Небо затянуло жемчужно-серыми тучами, такими тяжелыми, что порой они опускались до самой земли и обнимали дом пеленой тумана.

Однажды вечером тучи сгустились почти до черноты, на несколько минут все замерло, а потом разразилась такая страшная гроза, что Ирина испугалась по-настоящему, прижала к себе детей, и они молча смотрели в окно, как в небе змеятся толстые молнии, похожие на корни. Молнии будто раскалывали небо пополам, такой сильный раздавался гром сразу вслед за ними, Ирина с Егором вздрагивали и втягивали головы в плечи, зато Володя с Гортензией Андреевной сохраняли полное спокойствие.

Володя на руках у матери смеялся, а Гортензия Андреевна невозмутимо вязала носок и рассказывала Егору, как интервал между вспышкой молнии и ударом грома иллюстрирует разницу между скоростью света и скоростью звука.

Ночью гроза прошла, но до утра завывал сильный ветер, и Ирина понадеялась, что он нагонит хорошую погоду.

Она ошиблась.

Утром дождь лил стеной, с шумом падал на крышу и ручейком весело журчал в пожарную бочку на крыльце.

Лужи на дорожке кипели, а на небе не видно было даже крошечного просвета.

После завтрака Егор надел резиновые сапоги, куртку, взял черный мужской зонт Кирилла, с которым смотрелся, как мультяшный гриб-поганка, и отправился играть к своему приятелю, а Ирина, сварив обед, вдруг поняла, что ей нечем заняться. Володя сидит в манежике с игрушками, стирать большого смысла нет, потому что в такую погоду белье не высохнет, а будет только киснуть, и в саду под проливным дождем тоже не покопаешься.

Ирина вздохнула. Как досадно, выпала редкая возможность почитать, а читать нечего. Наташа ничего не смогла найти ей интересного. Гортензия Андреевна получила «Грозовой перевал» и нырнула в него с головой, еще не зная, что хеппи-эндом там даже не пахнет.

Она прошлась вдоль книжных полок. Все читано-перечитано, прямо хоть носок вяжи наперегонки с Гортензией. Ирина поднялась на второй этаж, в детскую комнату Кирилла. Там стояло два магнитофона – большой, с закругленными краями, солидный бобинный, и легкий серебристый кассетник. Ирина думать боялась, сколько он стоит, не то что спрашивать.

В коробке с записями царил творческий беспорядок. Большинство кассет были не подписаны, а остальные перепутаны, Кирилл опознавал их по каким-то одному ему известным приметам. Ну да ничего, главное, что у него вся музыка хорошая, бери да слушай любую. Вот на этой, с надорванной этикеткой, Стиви Уандер, а девяностоминутная sony заполнена песнями итальянской эстрады. Это «сладкое и бабское» Кирилл записывал специально для нее, сам он слушает более возвышенные произведения.

Хорошо бы включить, но придется идти с музыкой вниз, и Гортензия начнет возмущаться, какое это безобразие и ужас, и черт знает о чем эти люди вообще поют, во всяком случае, для малыша подобная музыка точно вредна и опасна. Разрушает детскую психику со стопроцентной гарантией.

Заведет про коров, которые под музыку Моцарта дают молоко, а от современного рока дохнут, и помидоры от него тоже не растут. Мор и голод, короче говоря.

И ничего нельзя будет ей ответить, чтобы не расписаться в своем дурном вкусе и в том, что она плохая, безответственная мать.

Лучше и не заводиться.

Она спустилась вниз и застала Гортензию Андреевну в полной экипировке. Учительница собиралась к соседям, подтягивать их туповатого внука по половине предметов школьной программы.

– Куда вы в такую погоду? – промямлила Ирина.

– Ребенок должен видеть, что для исполнения долга не существует помех, – изрекла Гортензия, с хлопком открыла свой цветастый зонт и отправилась в путь.

Прежде чем она исчезла в белой пелене дождя, Ирина успела заметить, что одна спица на зонтике сломана и печально висит.

Она еще немного задержалась на пороге и вдруг увидела, как к воротам, переваливаясь на ухабах, подъезжает светлая «волга». Наверное, кто-то заплутал, подумала она, но тут машина остановилась, из нее вышел человек и, натянув на голову воротник куртки и сильно горбясь, принялся стучать в калитку.

Ирина поскорее накинула дождевик и выскочила навстречу. Сердце екнуло, когда она узнала Михаила Семеновича. Зачем он здесь?

– Что-то случилось?

– Не тревожьтесь, не тревожьтесь! – смеялся Башмачников, пока они бежали от калитки до крыльца. – Женщины любят видеть угрозу во всем непонятном, но я скорее с добрыми вестями…

Психиатр не успел сильно промокнуть, но Ирина все же подала ему чистое полотенце и занялась его курткой, явно импортной и, похоже, очень дорогой.

У Ирины никогда не было вещей такого высокого качества, но она догадывалась, что нежная лайковая кожа куртки должна бояться воды, поэтому быстро встряхнула ее и на плечиках повесила на люстре посреди веранды. Получилось смешно и жутковато.

– Витенька сказал, что вы заинтересовались моими скромными трудами, – Михаил Семенович слегка поклонился, – так я решил сам привезти, не дожидаясь оказии. Правда, вышло слегка с подмоченной репутацией.

Действительно, уголок книжечки отсырел, и на обложку упала крупная капля, отчего первые буквы фамилии автора слегка расплылись.

Ирина смутилась:

– Спасибо, но зачем же было ради нас так трудиться… Тем более вон дождь…

– Надеюсь, вы позволите мне переждать?

Вспомнив о долге хозяйки, Ирина захлопотала насчет чая.

– Мы можем даже предоставить вам ночлег, – улыбнулась она.

– О, я не хотел бы вас компрометировать, – протянул Михаил Семенович так томно, что Ирина смутилась и слегка покраснела.

– Я так мечтала прочитать вашу книгу, – быстро сказала она, – так интересно.

– Боюсь, вы будете разочарованы. Я ведь планировал развить свои идеи в серьезном научном исследовании, но, как это почти всегда бывает, нестандартную тему не утвердили, поэтому пришлось оформлять в виде научпопа, чтобы все это не кануло в небытие совсем уж незамеченным.

Ирина сочувственно покачала головой, не зная, что тут можно сказать.

– Нет, я в итоге получил свое: и степень, и звание, но единственное, чем я по-настоящему горжусь, это вот, – он показал на книжечку, – и больше уж ничего, наверное, не успею в этой жизни, только если Витьку вытолкаю на орбиту настоящей науки…

– Непросто вам будет это сделать, – усмехнулась Ирина.

– Зато инерция большая, может, далеко пойдет.

Смеясь, она достала банку прошлогоднего варенья. Позорище, конечно, но ничего не осталось в доме такого, что могло бы сойти за угощение. Придется брать сервировкой, решила Ирина и принесла из серванта вазочку тонкого стекла, которую из страха разбить использовала крайне редко, а вернее сказать – никогда.

– Неужели вы специально приехали в такую даль, чтоб вручить мне книгу?

– Не только за этим, дорогая Ирина Андреевна, не стану лукавить. Я знаю, что вы приняли живое участие в Витиной работе, и, честно говоря, хотелось бы напрямую выслушать ваши соображения.

– Михаил Семенович, я сделала для него один телефонный звонок, и все.

Он взглянул лукаво:

– Прямо все-все?

– Нет, думала, конечно. Тема-то интереснейшая.

– Ирина Андреевна, давайте посмотрим правде в глаза. Нашему замечательному Вите голову в последнюю очередь приделали, и то только для того, чтобы понимать, где верх. Никто не знает, зачем он пошел в науку, и в первую очередь он сам.