В армии Лёха быстро сориентировался и начал бодро подниматься по карьерной лестнице. Молнией пролетев ефрейтора и сержантов, он получил звание старшины и был назначен бригадиром на одну из столичных строек. Тут же наладил бизнес. Ведро краски – туда, мешок гвоздей – сюда. Вот и на сигареты собралось. Лёха почувствовал, что наткнулся на золотую жилу и всерьёз задумался о контракте.

В подчинении у старшины оказалась бригада, наполовину состоявшая из выходцев из Средней Азии и Кавказа. Среди них Лёха быстро навёл порядок. Но вскоре к бригаде добавили пятерых «блатных». То есть солдат, до армии имевших проблемы с законом. Лёха и сам был таким, поэтому решил наладить контакт. Его тут же послали. Слово за слово – дошло до открытого конфликта. Лёха понял, что отступать нельзя. На них смотрят остальные «бандерлоги». Если сейчас дать слабину – прощай репутация. Его начнёт посылать последний узбек. И старшина бросился в бой.

Как рассказывал мне потом сам Лёха, один из «блатных» успел полоснуть его бритвенным лезвием «Нева» зажатым между пальцев. Отсёк, между прочим, мочку знаменитого лёхиного уха. Но и сам свалился от удара в челюсть. А потом Лёха подхватил из раствора шуфельную лопату и погнал оставшихся блатарей по стройке. «Бандерлоги» в восторге заорали.

Оставшиеся без главаря уголовники были деморализованы. Поэтому пробежав пару кругов вокруг котлована, взмолились о пощаде. Победа была полной.

Лёхина армейская карьера кончилась внезапно. Однажды вечером в одном из углов стройки раздался шум, крики и звуки ударов. Через минуту «бандерлоги» приволокли бригадиру на расправу какого-то старичка в лыжной шапочке и синем спортивном костюме.

– Что за дед? – грозно спросил Лёха.

– Вот, старшина-джан, этот гражданин доски у второго котлована п…л.

– Дед, ты чего? Это же военная стройка! – принялся допрашивать вора Лёха. Обида его была искренней. Он ещё вчера договорился продать эти доски мужику из соседнего дома. И дед фактически посягнул на его собственность.

– Да я вас – сгною! – неожиданно рявкнул дед. – Да вы знаете, кто я?!

– Не перебивай старшину, – ткнул вора в бок один из «блатных».

Дед согнулся от боли.

– Завтра же все под трибунал пойдёте! – прохрипел он.

– Какие мы грозные слова знаем, – съехидничал Лёха. – Трибунал, сгноит. Кино про войну смотрел?

– Да я генерал Иванов!

– Иванов? Не слышал о таком, – Лёха чуть сбавил тон. Кто их знает, этих столичных дедов. Может у него и вправду связи. Хотя спортивный костюм, доски. Трындит дед. Точно трындит.

– Вот что, бойцы, – наконец решил бравый старшина. – Выбросьте-ка этого генерала с территории стройки и пару пенделей ему дайте. Пусть своей бабкой дома командует.

«Бандерлоги» подняли генерала на руки и вынесли за забор.

Стоит ли говорить, что наутро возле КПП части остановился чёрный автомобиль с «нулевыми» номерами и из него вышли два полковника из Министерства Обороны. Дед действительно оказался генералом, правда уже лет десять, как в отставке. Но связи сохранил.

Лёху разжаловали в рядовые, лишили должности бригадира и для дальнейшего разбирательства поместили на гауптвахту. Место, кстати, историческое, выступающее в данной роли не одну сотню лет, но от этого не менее тоскливое. Сидел Лёха один, и от этого одиночества чуть с ума не сошёл. Спасало то, что большую часть дня, свет, падавший через решетку на пол, создавал какое-то подобие шахматной доски. Так Лёха налепил из хлебного мякиша шашек и играл сам с собой в выдуманные игры – обрезанные варианты шашек и нард. К вечеру доска уползала с пола, и узнику оставалось только зубрить выданный Устав, да сочинять матерные частушки.

– Самая большая пакость – это стены, – рассказывал потом Лёха. – Тот, кто их ровнял – наверное, раньше в гестапо подрабатывал. Вся поверхность стены была покрыта цементными шипами. Их никто не сгладил, а наоборот, старался побольше сделать. Так к стене не прислониться, не присесть. А лежать на койке днём запрещалось.

Готовился Лёха к самому страшному. Погибнуть в цвете лет в какой-нибудь «горячей точке», которую специально для него создаст мстительный генерал. Сгнить в дисбате. И даже тёмной ночью получить пулю в затылок.

Но почему-то обошлось. Через месяц его выпустили и даже отправили на ту же стройку, где Лёха и дослужил тише воды, ниже травы до самого дембеля.

Вернувшись из армии, Лёха восстановился в родное училище. Препод, павший жертвой его предприимчивости, к тому времени уволился, а больше никто про уголовное прошлое бравого вояки не вспомнил.

В начале двухтысячных я, студент медицинского университета, приехал в гости к родителям и, проходя мимо соседнего подъезда, услышал, как кто-то меня зовёт. Это был Лёха. Повзрослевший, серьёзный. Он сидел на ступеньках с кульком семечек, в окружении стайки пятнадцатилетних подростков и обнимал за «пятую точку» пышную крашеную блондинку. Мы поздоровались, и я присел рядом.

Лёха «толкал рОман». Один из тех, где он залпом выпивал неимоверное количество алкоголя, а потом ничего не помнил. Подростки угодливо хихикали и кивали. Блондинка липла к Лёхе с нежностями. Я посидел, послушал. И словно в прошлое меня забросило. Словно не было этих семи лет. Словно окружающие меня люди те самые, из моей юности, так и просидевшие всё это время на ступеньках.

Мне стало тоскливо. И я потихоньку попятился в темноту.

Лёха догнал меня возле моего подъезда.

– Ты куда?

– Да хочу к родителям наведаться, у меня поезд уже завтра. Не хотел тебя перебивать.

– А-а, – расплылся в ухмылке Лёха. – Понятно. Как тебе моя?

– Шикарная, – я догадался, что Лёха говорит о блондинке.

– Зову её 66–88. А она, то смеётся, то психует. Говорит, что 90-60-90.

– Почему 66–88? – удивился я.

– Ну ты чё, в школе не учился? – Лёха достал из заднего кармана безжалостно скомканную и грязную полуобщую тетрадь. Конспект по всем училищным предметам.

И раскрыл на первой странице, где традиционно размещалась таблица Менделеева. Лёха и Менделеев – поразительное сочетание. Ага, 66 – Диспрозий (Dy), 88 – Радий (Ra). А ларчик-то просто открывался. Если даже Лёха так её называет, то интеллектом девушка явно не отличается.

– Ну, бывай, – Лёха стиснул мне руку и отправился обратно к стайке и блондинке. А я пошёл домой.

На этом история не кончилась. Недавно спешил вечером с работы и на людной минской улице внезапно столкнулся с Лехой. «Кореш» пополнел, остепенился, купил себе дорогую дубленку и массивную золотую печатку. Постояли, покурили. И солидный дядька с лицом Моргунова и с кожаным портфелем, посмеиваясь, рассказал мне о своём очередном приключении.

В прошлом году поехал Леха в Польшу на заработки. В какой-то там полуподпольный швейный цех. То ли хозяин цеха обманул его, то ли пропил Леха деньги и не сознается, но факт в том, что остался «кореш» на улице Кракова без копейки денег, без крыши над головой и пустым брюхом. Что сделал бы обычный человек в такой ситуации? Пошел бы в консульство своего государства, принялся бы просить мелочь на билет, сдался бы полиции? И это понятно.

Но Леха не такой. Он дождался вечера и замер в засаде у ряда небольших баров. Смеркалось. Из ближайшего питейного заведения на нетрезвых ногах выбрался одинокий поляк. Леха прокрался за ним до ближайшего темного переулка, где сбил с ног поставленным ударом в челюсть, снял часы, вытащил бумажник. Денег хватило и на билет, и на пиво, и ещё немного осталось. Документы и карточки Леха благородно положил сверху на стонущего европейца. Так что вернулся из поездки с прибылью.

Передо мной стоял солидный дядька в возрасте, с намечающимся пузом и вальяжными жестами. И с шуточками рассказывал мне эту историю. А потом пожал руку, и мы разошлись.

Все-таки гопник – это не спортивный костюм и кепка. Гопник – это образ мыслей и состояние души.