Вот так? Я провалила свое первое в жизни собеседование? Катастрофа! Это означает, что мне придется вернуться к… к чему? К работе в лучшем случае посудомойкой или прачкой. В худшем – попаду в каменоломни… или вообще никуда не попаду, и это ужаснее всего. Не думай об этом. Соберись, Элла!

Моя бабушка, у которой был девиз на все случаи жизни, говорит: «Если сомневаешься, подними голову, выпрями спину и будь сильным». Поэтому я вытянулась во весь рост, который был немаленьким, набрала в грудь воздуха и заявила:

– Я закройщица!

– Ты? – обернулась Марта. – Ты? Закройщица?

Закройщица – это портниха высшей категории, она разрезает ткань на куски, которые превратятся в настоящую одежду. И никакие способности швеи не смогут спасти одежду, если раскрой сделан плохо. Поэтому хорошая закройщица ценится на вес золота – во всяком случае, я на это надеялась. Золото мне нужно не было, мне нужна именно эта работа, чего бы мне это ни стоило. Это работа мечты, если бы вы могли мечтать в таком месте, как это.

До этого момента остальные портнихи не обращали на нас никакого внимания, но сейчас – я это почувствовала – прислушались к разговору. Ждали, что будет дальше, не переставая строчить.

– Да, – продолжила я. – Я опытная закройщица и портниха. Я… Я сама придумываю фасоны. Однажды у меня будет свое ателье.

– Однажды у тебя? Ха! Это шутка? – Марта усмехнулась.

– Нам нужна хорошая закройщица; Рода заболела и не может больше работать, – заговорила сидевшая за ближайшей к нам машинкой женщина, зажимая в зубах булавки.

– Это верно, – медленно кивнула Марта. – Ну, ладно, поступим таким образом. Ты, принцесса, отправляйся гладить и убираться. Твои нежные ручки должны слегка огрубеть.

– Я не принцесса, – сказала Белка.

– Быстро!

Затем Марта осмотрела меня и Кролика с ног до головы.

– Что касается вас, два жалких подобия швей, вы пройдете испытание. Скажу прямо: работа у меня есть только для одной из вас. Только для одной, понятно? Если не справитесь с моими требованиями – а они у меня очень высокие, – я вышвырну отсюда вас обеих. Я прошла очень хорошую школу.

– Я не подведу, – ответила я.

Марта выбрала из лежавшей неподалеку груды одежды полотняную блузку, окрашенную в такой свежий, мятный цвет, что ее практически можно было ощутить на языке.

– Распустишь ее и слегка расширишь, – распорядилась Марта. – Это жены одного офицера, она сливки пьет кружками, поэтому стала толще, чем ей кажется.

Сливки… сливки! Бабушка заливает ими клубнику в своей любимой кружке с зелеными цветами…

Я мельком увидела этикетку на воротничке, и у меня на секунду остановилось сердце. Там стояло имя одного из самых известных в мире домов моды. Такого знаменитого, что я даже в окна этого салона не посмела бы заглянуть.

– А ты… – Марта сунула мне в руки лист бумаги. – Еще одна наша покупательница, Карла, заказала платье. Вечернее, для субботнего концерта или чего-то подобного. Вот ее мерки, посмотри и запомни, я заберу листок. Можешь использовать манекен номер четыре, ткань выбери сама.

– Какую?..

– Выбирай то, что подойдет блондинке. Но сначала вымойся в той раковине и затем надень рабочий комбинезон. В моей мастерской чистота – непременное условие. Никаких грязных отпечатков пальцев, кровавых пятен и пыли на ткани. Ясно?

Я кивнула, из последних сил стараясь не заплакать.

– Считаешь меня суровой? – Ее губы дернулись в улыбке. Она прищурилась и указала кивком в дальний угол комнаты: – В таком случае не забывай о том, кто стоит там.

Там, прислонившись спиной к стене, стояла и внимательно разглядывала свои ногти темная фигура. Я взглянула на нее один раз и отвернулась.

– Так чего ты ждешь? Первая примерка в четыре.

– Вы хотите, чтобы я с нуля сделала платье до четырех? Это…

– Слишком сложно? Слишком мало времени? – презрительно усмехнулась она.

– Нет. Я смогу.

– Тогда вперед, школьница. И помни, я жду, что ты продуешь…

– Меня зовут Элла, – сказала я.

«Плевать» – было написано на ее равнодушном лице.

Раковина в мастерской была одной из тех массивных керамических приспособлений с рыже-зелеными подтеками, где под кранами плачут трубы. Мыло едва мылилось, но это лучше, чем ничего, чем то, что у меня было последние три недели. Здесь было даже полотенце, полотенце! Я завороженно смотрела на чистую воду из крана.

За моей спиной Белка ждала своей очереди.

– Похоже на жидкое серебро, верно? – сказала она.

– Тсс! – нахмурилась я, вспомнив о застывшей в дальнем углу комнаты темной фигуре.

Я неторопливо умывалась. Белка подождет. О том, как важно быть чистой и прилично выглядеть, я знала и не будучи аристократкой. Внешность важна. Бабушка всегда ругается, если видит грязь на руках, под ногтями или в других местах. «У тебя за ушами картошку сажать можно!» – говорит она, и я снова иду к умывальнику.

«Чистые руки – залог чистой работы» – еще один любимый девиз. Еще бабушка бормочет: «В хозяйстве все пригодится».

И если случается что-то плохое, она пожимает плечами и говорит: «Все лучше, чем мокрой селедкой по лицу!»

Я никогда не любила копченую рыбу. Ее запах стоял в доме несколько дней, и в ней всегда попадались кости. Даже когда бабушка говорит: «Не волнуйся, она без костей». А потом начинаешь задыхаться, когда одна из тонких костей застревает в горле. И необходимо взять салфетку и аккуратно вытащить ее, не привлекая к себе внимания других за столом. Вытащить, положить на тарелку и не смотреть на нее до конца трапезы. Стараться не смотреть, хотя знаешь, что она рядом.

Здесь, в Биркенау, я решила видеть только то, что хочу. Каждая секунда из прожитых мной трех недель была ужасной, намного хуже любой селедочной косточки. Я чувствовала себя какой-то бездушной куклой, которую толкают то туда, то сюда, заставляют ждать, стоять, идти, сидеть на корточках. Я не находила слов, чтобы спрашивать о том, что это за место и что здесь творится. Впрочем, мне не хотелось знать ответы. Теперь, оказавшись в швейной мастерской Марты, я вдруг снова почувствовала себя живой, вдохнула свежего воздуха. Забыла о том, что окружало меня. Мир сузился до платья Карлы.

Итак, с чего же начать?

Первая примерка уже в четыре. Невозможно. Придумать фасон, выбрать ткань, раскроить ее, сметать, отпарить. Я собиралась провалить испытание, как и ожидала Марта.

«Не думай о том, что можешь потерпеть неудачу, – сказала бы моя бабушка. – Ты можешь сделать что угодно. Кроме выпечки. Тосты у тебя паршивые».

Я стояла в близком к панике состоянии и чувствовала на себе чей-то взгляд. Это Белка смотрела на меня, склонившись над гладильной доской. Скорее всего, смеялась. А почему нет?

Я повернулась к ней спиной и потопала в своих дурацких, слишком больших башмаках к полкам с тканью. Подошла ближе и моментально забыла о Марте с ее угрозами. До чего же радостно и приятно было видеть цвета, кроме коричневого. Три недели ничего, кроме древесно-коричневого, грязно-коричневого и других, слишком ужасных, чтобы вспоминать.

Теперь перед моими глазами предстал целый калейдоскоп ярких красок. Марта сказала, что Карла – блондинка. Что же мне выбрать для блондинки? По контрасту с царящим во всем Биркенау коричневым первым мне в голову пришел зеленый. Блондинкам идет зеленый. Я начала подбирать оттенок. Там был мшистый темно-зеленый бархат. Светло-зеленый шифон, блестящий, как в серебристом лунном свете. Яркая хлопчатобумажная зеленая ткань с узором из листьев. Атласные, словно светящиеся изнутри ленты… И мой любимый изумрудный шелк, напоминающий прохладную воду под пестрыми деревьями.

Мысленно я уже видела платье, которое сошью для Карлы. Мои руки уже обрисовали в воздухе фигуру, коснулись невидимых плеч, прошлись по швам, очертили юбку. Я оглянулась. Мне нужен был стол. Стол и бумага для раскройки. Карандаш, булавки, ножницы, иголка, нитка, швейная машина и завтрак. Боже, так голодна…