Плитка. Белая плитка, утратившая свой блеск. Штукатурка в швах уже раскрошилась. В некоторых местах ее заливали силиконом. Их было семь, пока на одной не образовалась трещина, напоминавшая звезду. Один кусок вывалился. Впереди, на четырнадцать плиток дальше, висело пыльное полотно, которое когда-то прежде было паутиной. Подсвеченная горящей табличкой аварийного выхода, она отбрасывала причудливые тени. Глухой звук слышался все ближе. Через равные промежутки времени к нему добавлялся скрип. Шаги становились громче и снова тише. А потом все опять стихло. Этот звук уже трижды проносился мимо двери. И за ним каждый раз следовала та же самая тишина. Однако на четвертый раз кто-то все же остановился. Зазвенели ключи. Что-то пискнуло. Дверь распахнулась. Порог переступил пожилой мужчина в сером комбинезоне. Тут же сработал датчик движения, включая неоновые лампы на потолке. Шаркающим шагом мужчина подошел проверить мусорную корзину рядом с письменным столом, затем опустил свою швабру на кафельный пол. Его тележка для уборки с чистящими средствами осталась за дверью. Несмотря на то что снаружи не было ни души, в коридоре можно было заметить выбоины от пуль и следы пожара. Все это выглядело как-то смутно знакомо. Из темных углов поползли воспоминания, которые в действительности больше не имели права на существование. Здесь произошло сражение.

И я тоже была тут.

Я. От этого слова я замерла. Раньше были лишь образы. Впечатления. Но сейчас тонкая линия отделила эти образы от моих мыслей. Я. И откуда только взялось это слово?

Коридор вел в холл. Запах обрел форму. Пыль, дезинфицирующее средство и ментол. За стойкой регистрации большими буквами было написано: «Корпорация «Омега»». Вообще-то надпись должна светиться. По крайней мере, в последний раз она светилась. Со мной кто-то был. Внезапно все мое существо пронзило острой тоской. И болью.

Я знала, что не должна быть здесь. Это неправильное место. Не только потому, что ничего здесь не придавало смысла моему присутствию, нет, меня неожиданно наполнило давящее чувство, что я нужна где-то еще. Чувство. Шторм над неспокойным морем.

Вдруг надписи «Омеги» размылись. Вместо этого я последовала за тем штормом. Он увлекал меня сквозь черную пустоту, безостановочно раздирая мою сущность, пока наконец не выбросил меня в совершенно ином месте.

Там он обрушился на величественные ворота, которые рухнули под его натиском. В образовавшийся разлом хлынуло пламя, и из разверзнувшегося ада вышел мужчина с темными вьющимися волосами. Глаза его сияли ослепительно-белым светом. А я ощутила такую злость и отчаяние, как никогда за всю свою жизнь. Его эмоции проникали в каждую клеточку внутри меня.

Мир дрожал, мосты рушились, здания полыхали в огне. Хижины, церкви, небоскребы и храмы падали с неба. Все казалось настолько нереальным, и тем не менее это был не сон. Люди кричали, разбегались… И только один светловолосый мужчина встал на пути у разъяренного бога мщения.

– Что ты творишь? – заорал он, перекрикивая пылающий рев силы. – Приди, наконец, в себя, Люциан!

Что-то царапнуло мою память. От этого имени нечто во мне пришло в движение. И вновь эта тоска – настолько сильная, что в ней можно было бы задохнуться.

– Уйди с дороги, Бел!

Этот голос. В нем так много боли.

– Не уйду. Ты разрушишь не только Патрию, но и уничтожишь всю Лигу. – Бел выпустил свою силу, погасив ею огонь Люциана. Тот отреагировал низким рычанием. Его глаза засветились еще ярче.

– Мой отец иного и не заслужил.

Между бровей Бела образовалась упрямая складочка. Ему с большим трудом удавалось блокировать Люциана.

– Смерть твоего отца не вернет ее к жизни, – процедил светловолосый праймус, понемногу сдавая позиции. – Считаешь, она бы этого хотела?

Пламя становилось все горячее, и вместе с коснувшейся меня стеной жара вернулись осознание и воспоминания. Бел говорил обо мне!

Я была… мертва.

– Убирайся, Бел, – прорычал Люциан. Энергия бессмертного пламени сжигала все на своем пути. Энергия моей души. Я уже не смогла увидеть, что сделал Бел, так как языки огня молниеносно отправили меня в черное ничто.

Плитка. Белая плитка, утратившая свой блеск. Штукатурка в швах уже раскрошилась. В некоторых местах ее заливали силиконом. Их было семь, пока на одной не образовалась трещина, напоминавшая звезду.

Стоп! Что это такое?

Люциан! Мне нужно к Люциану! Прямо сейчас он совершал огромную ошибку. Его можно понять, ведь он думал, что потерял меня. Но я до сих пор здесь. Я не умерла.

Или умерла?

В воздухе появился легкий аромат костра и снега. На своей шее я ощутила вес чьей-то руки. А потом почувствовала, как холодный металл вонзился мне меж ребер. Дыхание сбилось. Он вернулся.

– Мне так жаль, – пробормотал мне на ухо Тристан.

В его голосе было сожаление.

Он рывком выдернул из меня клинок, только чтобы еще раз вонзить его мне в бок.

Я чувствовала, как из меня утекало тепло. Руки Тристана крепко держали меня, словно я для него что-то значила. Сладкая ложь…

Он на самом деле это сделал. Он убил меня, чтобы спасти Мару.

Вот только… если я мертва, где тот самый покой, о котором все твердили? Почему я ощущала такую тревогу? Превратилась в призрак, обреченный на вечные скитания? Я посмотрела вниз, на себя. Ничего. У меня не было ни тела, ни рук, ни ног, ни даже глаз, которыми я могла бы на себя смотреть.

Но я чувствовала ярость. Тристан заплатит за то, что сделал со мной и Люцианом. И Пиппо! И мистером Росси! И… Боже мой…

Лицо Аарона ничего не выражало. Пустота. Лишь в глазах светилось неизбежное осознание. Мне было слышно, как его сердцебиение замедлилось и… стихло. А потом рыжий охотник соскользнул с клинка Тристана.

Он убил и Аарона. Меня охватила боль. Она подняла меня. Вокруг опять сомкнулась эта черная пустота. Теперь прошло больше времени, прежде чем она отпустила меня под невероятно синим небом. Я парила над внутренним двором лицея. Тут мы получали свои аттестаты. Тут должны были казнить Танатоса. Сейчас сюда вынесли десятки трупов. Их уже плотно обернули черной тканью и облили какой-то жидкостью. Это тела охотников, которые отдали свои жизни во время нападения на лицей и в битве среди вечных льдов. Во всяком случае, так сообщал седой мужчина, стоящий на трибуне, выстроившимся перед ним членам Плеяды. Повсюду стояли венки, фотографии и свечи. Прямо под собой я обнаружила фото Аарона. На нем был запечатлен один из редких моментов, когда всегда серьезный охотник смеялся.

Неизвестный на трибуне продолжал бормотать. Что-то о необходимых жертвах и долге охотника, о тяжелых временах и обязанности защищать людей.

– Тристан за это поплатится, – прошептал такой родной голос. Прошептал едва слышно, но я не сомневалась, что девяносто процентов присутствующих все равно услышали обещание Лиззи. Даже оратор, казалось, был выбит из колеи не только потому, что его прервали, но и из-за суровых лиц и кивков некоторых охотников.

– Мы все понимаем твое горе, Фелицитас. Тем не менее это призвание Плеяды – бороться за человечество, – нарушил тишину человек с седыми волосами. Очевидно, он пытался взять ситуацию под контроль. – Изменения – часть этой зада…

Фигура моей подруги отделилась от первого ряда. Покрасневшие глаза говорили о слезах, что она пролила, но глубже всего меня ранило ее ледяное лицо. На нем не осталось ни следа радости и беззаботности. Ужасный шрам у нее на шее был лишь слабым отпечатком того, что, должно быть, творилось внутри.