- Наливай, пан Сталецки, хрен ты поймешь без стакана, - хмыкнул Колобок.
- Ну, вот если на пальцах... Общество, социум, Анджей, это объединение. А оно всегда давление и иерархия. Положим, я хочу говорить на своем безумном жаргоне и не думать о соблюдении правил общения. Если я так поступлю, меня поймет разве Колобок и слегка Старый. А вы все будете думать, что я спятил. Либо, что плюю на вас и выебываюсь не по делу. То же относится ко всем остальным этикетным стандартам. Дальше. Если мне кто возразит, я отвечаю, аргументирую и тэде. Это вежливо. Но ненормально.
- Нормально – убить, - вставил Колобок.
- Ага, - усмехнулся Доктор. – Или просто дать по голове. Вообще. Все обременения, связанные с нормами поведения, общения, с обязательствами, планами, тыр-пыр восемь дыр – это все социалка. В носу не ковырять...
- Ты, пап, ковыряешь, не ври, - на террасу вышла Нинка и уселась рядом с Анджеем.
- Именно, - не смутился Доктор, - ковырять нельзя, а я ковыряю. Значит что? Значит, страдаю и мучаюсь, трачу свои умственные и психические резервы на компенсацию осознания этого нарушения общественной этики и морали. И не забывайте, ребятки, что мы говорим о локальном сиюминутном срезе, а есть еще детство, юность и прочая зрелость. И там в каждой точке общество ебло мой мозг своими требованиями и пожеланиями. А я сопротивлялся по мере сил. Но в моей бестолковке от этих мрачных эпох остались кровавые следы, которые всякий раз норовят напомнить о себе. И это тоже – минус часть ресурса. Вы понимаете, что я легко могу чувствовать стороны света, у меня идеальная эйдетическая память, я могу притормозить работу любого своего внутреннего органа – ну, как медведь – а могу и ускорить, я чувствую любое живое присутствие за два-три километра, я знаю, где родники и какая погода будет завтра, да мало ли... Могу. И не делаю.
- Почему? Ничего этого совсем-совсем не можешь? - заинтересовалась Нина.
- Ну... Не то, чтобы совсем, да и сейчас мы не берем, сейчас чуть-чуть иначе, а вообще-то да, в принципе не мог. Не должен был мочь. Потому что все эти мощности сжирает ебаная социалка, взаимодействие с социумом, сопротивление его сраному давлению.
- Ибо человек слаб, а Фрейд, сука, силен, - добавил Колобок.
- Тут с тобой не поспоришь, - хмыкнул Доктор, - у тебя, получается, этого Фрейда в базах 73-74 процента. Но есть у меня такое подозрение, что ты не до конца отдаешь себе отчет в том, что происходит. У тебя, брат, социалка не хуже моей. А то и лучше. В смысле – круче. То есть хуже.
И Доктор захохотал. А потом продолжил:
- Ты же понимаешь, что твои искалеченные данные, которые в гигантских количествах скапливаются на разных носителях, перезаписываются, фильтруются и редактируются – это все твоя шизофреническая диссоциативная личность? Грубо говоря, по человеческим меркам, ты так крепко спятил, что никакому Джекилу с Хайдом в страшном сне даже не приснится. Сколько у тебя вариаций сходных путей к сходным копиям аналогичных кластеров набралось, а?
- Не забывай, когда я спятил еще три года назад, после первого блэкаута, - отметил Колобок, – то мы с тобой это тогда подробно обсуждали, и я потер практически все инвалидные кальки и пути.
- А ты уверен, что те ассоциативные цепочки, которые в них были прописаны, не отразились на новых чистых семантиках? Просто набрали дифференциаций по скоростям, по длине траекторий, а? И отобразились. Такими, знаешь, совсем гомеопатическими приоритетами, ты их даже, наверное, не всякий раз можешь отловить?
- Могу. Да, не всякий, - согласился Колобок после паузы.
- Ну вот, что и требовалось. Ты стал человечен, брат. И вся эта гребанная конструкция - с мотивированными ошибками, вдохновением, прозрениями и суперутомлениями теперь тебе свойственна.
- Черт бы тебя побрал, Доктор, - с чувством проговорил Колобок. - Еб-бать твой лысый череп, вещун херов, черт бы тебя подрал.
- Эй, Суперблинчик, - крикнул откуда-то снизу Старый, - видел, что мне Бек пишет?
- Да, я работаю в этом направлении, - ответил Колобок, - через пару-тройку колов времени что-то нарисуется.
- От-ты сука подъебистая! – заржал Старый и ушел в дом.
И Доктор тоже заржал. А Колобок с явным удовольствием разъяснил Анджею:
- Ибо сказано: какой мерой меряете, такой и вам отмерится. Классический отмаз Степана Петровича, но не в его исполнении.
- А что там с Беком? – поинтересовался Доктор.
Лидер «Эгейского братства» контрабандистов Бек жил во фракийских портах и курортах уже двадцать лет, мотаясь от Бургаса до Александруполиса и не задерживаясь нигде больше чем на пару недель. Бизнес у него был налаженный, хоть опасный, но высокодоходный. Впрочем, откровенных врагов у него практически не было, потому что с конкурентами он предпочитал договариваться. Нет, случались, конечно, отдельные упертые идиоты, но и с ними удавалось как-то порешать. Если идиот за месяц отвергал все четыре предложения Бека о партнерских отношениях, которые он обычно рассылал по пятницам, то ему приходил типовой ультиматум, выгравированный на куске лабрадорита: «Либо морда татарская, либо татьба мордовская, либо привет от русских моряков». Как объяснял Бек, это просто перевод древнего текста с придорожного камня, рекламирующего варианты будущих неприятностей. Или физический ущерб непосредственной личности конкретного идиота, или обследование его собственности луддито-вандальской опергруппой, или рандомный пиздец, непредсказуемый, неотвратимый, но гарантирующий отношения с чистого листа. И с каким-нибудь совсем другим человеком.
«Серая линия» практически не нарушала планов Бека, а сам он легко вписывался в их расклады, без ущерба для производства. Они жили в псевдо-параллельных неэвклидовых пространствах и вполне адекватно сосуществовали. А еще Беку просто нравился Старый и его разгонки, которые не только избавили семидесятилетнего контрабандиста от всех честно заработанных болячек, не только позволили ему пить как в молодые годы, но и срезали ему добрые двадцать годков – и по внутренним ощущениям, и по картинке в утреннем зеркале. А Старый, в свою очередь, очень ценил те мелочи, которые приходили ему от курьеров и проводников благодарного качакчи.
