Старого бармена звали Диззи. Тётя Кристофера говорила: это потому, что он делает головокружительные коктейли. Сам же Кристофер считал, что главный талант Диззи в его удивительных карточных фокусах. Поговаривали, когда-то он даже играл профессионально. Парень, правда, сомневался, что в Солнечной системе остались места, где можно заработать игрой в карты. В его родном Августграде о таком и не слышали.

   А ещё у Диззи была монета - восьмигранный памятный форинт. Почти вековой: времён избавления Августграда от колониальных пут Содружества. Кристофер после школы тайком захаживал в бар просто чтобы посмотреть на монету. А заодно - на какой-нибудь новый фокус. Если бармен был в настроении, фокусы не заставляли себя ждать.

   Однажды Кристофер застал Диззи в особенно хорошем расположении духа. В баре не было ни души, и тот сказал:

   - Решишь загадку - подарю тебе форинт.

   Парень не слишком поверил, но согласился:

   - Загадывай!

   Бармен выставил на прилавок несколько пластиковых стаканчиков - все разноцветные, каждый дном вверх.

   - Под одним из них монетка. Угадаешь - она твоя.

   Ну и ну, - подумал Кристофер, - стаканов тут раз, два... целых десять. Кто-то явно не хочет расставаться с монетой.

   Но делать было нечего, и он выбрал наугад.

   - Здесь. Под зелёным.

   - Не торопись, - ответил бармен. - Скажи лучше: каков шанс, что под твоим зелёным стаканом и вправду лежит монета?

   - Одна десятая, - пожал плечами Кристофер. - Это же очевидно.

   - Хорошо. А теперь? - Диззи поднял белый стаканчик (тот оказался пустым) и убрал с прилавка. - Какой теперь шанс что-то найти под зелёным?

   - Одна девятая, конечно!

   Глупый вопрос: сумма всех шансов должна быть равна единице. Или ста процентам - это в чём считать.

   Очередной пустой стакан отправился под стойку. И ещё один. И ещё.

   - Одна восьмая! Одна седьмая! Одна шестая! - радовался парень.

   На одной третьей его кольнуло чувство какой-то неправильности: уж очень высоки становились шансы - при том что на выигрыш минуту назад он даже не надеялся.

   - А теперь одна вторая? Пятьдесят на пятьдесят? - хохотнул Диззи, оставив на прилавке, кроме зелёного, лишь один нераскрытый стакан.

   Кристофер молчал.

   - Я отойду, - сказал бармен. - А ты посиди и подумай: что менялось всякий раз, когда я убирал пустышку? И что происходило с шансами твоего стакана?

   Кристофер никогда не считал себя глупым. У него неплохо шла математика, он любил задачки на логику и раздумывал даже о карьере следователя. "Старший инспектор Кристофер Лоун", - разве не звучит?

   И со всем присущим ему упорством он прикидывал так и эдак, пока не сгустились сумерки и с улицы не пахнуло сиренью. Странно: ночью сирень всегда пахла сильнее.

  * * *

   Гул двигателей усилился, заставив инспектора Лоуна очнуться от дремоты. Напротив обедал лейтенант Корп.

   - Ну и гадость же эти консервы! - пожаловался он.

   Лоун отвернулся к иллюминатору. Лучше видеть черноту космоса, чем как Майк истязает себя порченой рыбой лишь потому, что она когда-то плавала в мутных каналах Августграда.

   ...Города, которого больше нет.

   Перевестись отсюда к чёрту, - думал Лоун, - подальше от всего этого дерьма. Где-то внутри он и сам понимал, что держится немногим лучше Майка. Было тяжело лишиться дома, но, как выяснилось позже, ещё тяжелее видеть, чем он стал. А уж новое правление позаботилось, чтобы инспектор Лоун и лейтенант Корп летали мимо руин Августграда каждый божий день.

   И всё же, в отличие от лейтенанта, у инспектора была семья.

   Жена, дети - вот это всё, - твердил его старый дядюшка, - это якорь. Без якоря, сам не заметишь, как тебя унесёт куда-нибудь. Особенно, если нет мира в душе. Особенно - годами.

   С разгрома сопротивления минуло десять лет, а миром в душах тех, кто проиграл, так и не запахло. Инспектор не мог сказать, далеко ли уплыл разум Корпа, и много ли в нём осталось от прежнего Майка - добродушного парня и его друга.

   Лоун выудил из кармана монету. Восьмигранный памятный форинт. Никель и палладий, холодная чеканка. Таких осталось мало, а новых не будет совсем - бомба разнесла старый монетный двор на улице, где прошло его, Лоуна, детство.

   Кто-то считал эту монету символом борьбы, но инспектор ценил её просто как память о прошлой жизни. Горячие головы сказали бы, что полицейскому псу нового режима не пристало носить сувенир в честь павшей родины, но Лоуну было плевать.

   К тому же, - инспектор усмехнулся, - у него в напарниках был Майк, а уж его-то работу часто сравнивали с саботажем - не просто же так он годами ходил в лейтенантах. Впрочем, начальство и без того не спешило продвигать людей, когда-то воевавших с правительством, пусть и официально прощённых. В этом Лоун убедился сам.

   Пребывая в ранге следователя, он не помнил, занимался ли чем-то кроме монотонных дел о недогрузах и контрабанде прошлые лет шесть. Не считая случая, когда свободные горняки учудили войну за богатый кобальтом астероид, да вчерашней поимки мародёра, что сбывал награбленное в Августграде. Банку того награбленного сейчас довершал Майк. Вот, пожалуй, и всё.

   Может поэтому вызов на межпланетный лайнер по причине "вооружённое нападение: есть жертвы" так разволновал инспектора, всколыхнул его память о прошлой жизни - жизни беспокойной, но не бессмысленной.