– А тебе, дочь моя, лучшая лучница в Аланди, я дарю этот лук из ясеня, которым ты так хотела орудовать в детстве. – Я услышала легчайший намек на гордость в его словах. – Из всех моих детей ты единственная, кто мог его натянуть.

Лук был таким большим, что загибающаяся часть почти доставала до моей ступни. Его легкость меня удивила, но я все равно угрюмо поджала губы, когда кивнула в знак признательности. Я знала, что леди Сарнай не питала особого уважения к своему отцу.

– На подношении шаньсэня Процессия Даров подходит к концу! – объявил главный министр Юн.

Я едва смогла скрыть свое облегчение. Все гости упали на колени и поклонились императору, желая ему «здравствовать десять тысяч лет». Я уже начинала мечтать о том, чтобы никогда больше не слышать и не произносить эту фразу. Затем, наконец, я машинально последовала за императором из зала.

Не думая обо мне, он задал такой темп, что мне приходилось чуть ли не бежать за ним. Я держала голову опущенной и смотрела на золотые плиты, ведущие на улицу, игнорируя лица кланяющихся гостей. Но внезапно сверху раздался ястребиный крик и оторвал мое внимание от пола. Я посмотрела на окна и небо за ними.

Над дворцом парил ястреб, но его перья были серыми, а не черными, и глаза не сияли знакомой желтизной, которая преследовала меня во снах.

«Разумеется, это не Эдан, идиотка! – упрекнула я себя. – У него больше нет магии, чтобы превращаться».

Когда мы вышли из зала, ястреб по-прежнему летал наверху, задевая крыльями облака. Он следовал за нами, пока император не остановился у ближайшего павильона. Я отчаянно надеялась, что Ханюцзинь отпустит меня, чтобы я могла отдохнуть перед сегодняшним банкетом. От каблуков у меня сильно разболелись ноги.

Но что-то я размечталась.

Хлопнув в ладоши, он подозвал одного из слуг и приказал принести мне подарок шаньсэня.

– Тебе наверняка не терпится опробовать новый лук, – сказал император. – Видишь того ястреба в небе? Я прикажу поварам пожарить его к банкету.

– Охотиться – дурной тон, – напряженно произнесла я, – учитывая, что это день нашей свадьбы.

– О, теперь тебя волнуют приличия? Твоими стараниями в этом дворце хватает смертей. Наверняка боги закроют глаза на гибель одной жалкой птицы.

Он всучил мне лук, и мое сердцебиение ускорилось, из-за чего платье вспыхнуло ярче. Я сжала кулаки и попыталась успокоиться.

– Благодарю, но нет.

– Что ты такая мрачная, Сарнай? – потешался император. – Твой любовничек у меня в темнице. Разве тебе не любопытно, как он там поживает? И жив ли вообще?

Он обошел меня, преграждая мне дорогу.

– Сотня ударов хлыстом прошлой ночью и сотня этим утром. Большинство мужчин не могут столько вынести, но Сина по-прежнему жив. Едва. Он всегда был тихоней. – Ханюцзинь наклонился и прошептал мне на ухо: – Ему обещали прекратить избиения, если он закричит, но он воспротивился. Разве ты не хочешь его увидеть, Сарнай? Стены камеры заляпаны его кровью. Когда он потерял сознание, страже пришлось позвать двух служанок, чтобы вытереть эту грязь. Когда они закончили, мои стражи снова его разбудили для очередной сотни ударов. Интересно, сможешь ли ты его узнать? Теперь он больше похож на безобразное существо, чем на воина. Вот во что обходится гордость северянина.

Я задрала подбородок и прикусила язык, чтобы воздержаться от резкого ответа.

«Жалкое зрелище, Майя, – глумился голос в моей голове. – Зачем ты сдерживаешься? Попробуй на вкус свою силу. Император слаб. Поставь его на место».

Я напряглась и отмахнулась от голоса. Как бы меня ни искушала мысль, чтобы наказать Ханюцзиня – за то, что он сделал лорду Сине, Эдану и мне, – не стоило забывать, что в данный момент я не Майя, а леди Сарнай.

«Но дочь шаньсэня осадила бы его. Раздавила бы ему пальцы на ногах своим каблуком и поклялась бы убить императора во сне. Задушила бы золотыми цепями, висящими на его шее. Она бы отомстила».

Я запоздало поняла, что сдерживать свой гнев было ошибкой.

Ханюцзинь схватил меня за запястье и притянул к себе. От жара моего платья его щеки раскраснелись, а на висках выступила испарина.

– Ты не Сарнай.

Моя маска спокойствия дала трещину.

– Я…

Под мой резкий вдох император сорвал с меня головной убор. Моя шея дернулась, а на мраморный пол павильона посыпались жемчужины и кисточки с драгоценными камнями. Ханюцзинь уставился на меня. Тогда его осенило, и он недовольно поджал губы.

– Тамарин.

– Ваше величество, я могу объяснить…

– Осторожно подбирай свои следующие слова, портной, – предостерег он, – или они станут твоими последними. Где она?

– У себя. Дело в платье, ваше величество… она не смогла его надеть. Оно… навредило ей.

Секунда молчания. Ханюцзинь обдумал мой ответ. А затем:

– И как она себя чувствует сейчас?

Я замешкалась. Как себя чувствовала леди Сарнай? Честно говоря, магия платья изменила ее до неузнаваемости. Я даже представить не могла, какую боль она испытывала. Только кто-то такой упрямый и черствый, как принцесса, так настойчиво цеплялся бы за жизнь. Однако я все равно сомневалась, что она доживет до конца недели.

Но если бы я сказала императору, что леди Сарнай при смерти, это поставило бы под угрозу их свадьбу. Мне нужно было время, чтобы придумать, что делать, – ради благополучия Аланди.

– Она… поправляется. Служанки за ней ухаживают.

Я ожидала, что он вспылит из-за обмана, но внезапно уголки губ императора приподнялись.

– Ты хорошо ею притворялась. Даже отец Сарнай не смог тебя раскусить.

Он наклонился, и его пересохшие губы коснулись моей щеки, что для всех остальных выглядело как поцелуй. Но на самом деле он грубо прошептал:

– Пожалуй, так даже лучше, но я настоятельно рекомендую тебе не уделять столько внимания птицам в небе.

Я сглотнула. Так вот что меня выдало. Я не знала, что Ханюцзинь так наблюдателен. С другой стороны, я вообще мало что знала о своем императоре.

– Эдан не будет в обличье ястреба, когда его найдут мои люди, – пропел он. – Он будет мужчиной, как Сина. И получит соответствующее наказание.

Ханюцзинь взял меня за плечо и так сильно сжал, что я вздрогнула.

– Я могу быть милосердным, Майя Тамарин. Могу показать ему больше милосердия, чем лорду Сине. Но все зависит только от тебя.

– Я не знаю, куда он ушел, – повторила я.

А даже если бы знала, все равно бы не сказала.

Ухмылка императора улетучилась, и он снова грубо сжал мое плечо, прежде чем наконец отпустить.

– Тогда молись, чтобы сегодняшнее пиршество прошло удачно.

На столе перед нами с Ханюцзинем стояла сотня разных блюд – их хватило бы, чтобы накормить тысячу людей. Художник мог бы блаженно умереть, если бы запечатлел своей кистью столь роскошное пиршество: все цвета и текстуры присутствовали, каждая тарелка – тщательно обдуманное произведение искусства как для глаз, так и для языка.

Прошлой Майе претило бы сидеть в центре этого кулинарного театра. Она бы закусывала губу, смотрела в пол и дергала за край рукава, чтобы отвлечься от урчания живота. Однако она бы истекала слюнками от пряного желе из зеленых бобов, слегка присыпанного орехами, древесных грибов, маринованных в уксусе с чесноком, и рыбы с имбирем под сливовым соусом.

Но не сегодня. Сегодня я сидела в своем ослепительном платье из солнца и хладнокровно игнорировала все взгляды в мою сторону. Каждый прожеванный кусочек еды давался мне с трудом.

– Ты почти ничего не ешь, дочка, – заметил шаньсэнь.

Я взяла кусочек жареного карпа. Проглотила его. В нёбо вонзилась косточка, но я и ее проглотила, чуть ли не надеясь, что подавлюсь ею, и меня отправят к себе в комнату.

Ханюцзинь усмехнулся.

– Она злится, потому что я отправил ее любовника в подземелье.

– Ей повезло, что лорда Сину просто посадили в темницу, – мрачно ответил шаньсэнь. – Будь решение за мной, его голова уже висела бы на пике по центру банкетного зала. И я бы заставил Сарнай выпить его кровь.