У Стаха щелкает в голове, как будто информация состыковалась. Он проводит по лицу руками. Коля ему не врал. Он просто… Стах вздыхает и поднимается с места.

— Что ты затеял, Сакевич?

Он не отвечает. Коля разворачивает его рывком и хватает за ворот.

— Убери руки, Шумгин.

— Наворотишь — потом будешь жалеть.

— Как ты?

Коля смотрит на него долго и пристально. Помедлив, разжимает пальцы. С вопросом. Стах усмехается — и черная дыра внутри начинает пульсировать злобой.

— Знаешь, чем я отличаюсь? — шипит он и наступает. — Хочешь знать? Я не собираюсь испоганить Тиму жизнь.

Коля — не пятится назад, он рычит в ответ:

— И что это еще значит?

— Я в курсе, что ты сказал моему брату. Кому ты скажешь еще?

— Теперь он хотя бы понимает, что натворил, что у его тупых поступков есть последствия. И хоть что-то — впервые за все эти годы — он сделал правильно…

— Да что ты можешь знать — про эти годы?!

Коля отступает. Стах обходит его.

Летит уже вслед:

— Ну поможешь ты Лаксину. А тебе — кто?

— Главное, чтобы не ты.

III

Стах видит знакомую темную курточку неопознаваемого цвета еще издалека. Ускоряет шаг. Ровняется с Маришкой. Она идет задумчивая и грустная — даже не замечает.

— Привет.

Она удивляется. Тут же — льнет и осматривает, склонив голову к нему. Берет под руку.

— Эй, рыжик, ты как?

— Да нормально, — он насмешливо хмурится, но ее лицо — слишком обеспокоенное. — Честно…

— Что произошло в бассейне? Тимми так и не сказал мне…

— Ничего…

— Ты оббежал всю гимназию?

— Нет. Я… Нет.

Маришка расстраивается. Зовет:

— Я иду к Тимми. Хочешь со мной?

Стах усмехается. Вспоминает последнюю встречу — и мотает головой отрицательно. Снова тянет пореветь. Тим — заразная плакса.

— Он весь испереживался. Ты бы пришел… Вам надо поговорить.

— Я приходил. В понедельник.

— И чего?

Стах усмехается:

— Ничего.

— В смысле — ничего?..

— В прямом, Марина. Он прогнал меня. Закончил со мной, ясно? Мы даже больше не друзья. Никто.

— Вы дураки. Вам надо помириться.

— Я попытался…

— Значит, плохо попытался.

Стах стискивает зубы — и молчит. А как — хорошо? Припереться с веником роз, на колени упасть? Стах выпутывается из Маришкиных рук на развилке. Говорит:

— Мне надо идти.

— Куда?

— Есть дело.

— Серьезнее Тимми?

Серьезнее Тима только его проблемы.

Стах не прощается. Сам не знает, зачем подошел. Может, чтобы услышать: Тиму не все равно. Стах и сам понимает, что не все равно. Просто хочется… какого-то подтверждения. И чтобы кто-то сказал: «Вы дураки. Вам надо помириться». Хотя бы один человек.

IV

В квартире пусто. Только разносится трель и стук — отражается от стен и смолкает. Стах ждет еще минуту.

Он прижимается к двери спиной — и съезжает вниз. Может, все на работе, а Денис — в какой-нибудь секции. Стах не знает. Но у него такое чувство, что он бьется головой о бетон — и уже весь мир говорит ему: «Оставь», а он продолжает.

Домой он опоздал. И лучше после такого возвращаться со сделанным, чем просто так…

Он удерживает взгляд запертым под веками. Мечется — по собственным мыслям, как в фазе быстрого сна. Иногда кажется, что не мешало бы проснуться. Проснуться и понять, что он все еще в больнице — и никакого Тима не случалось. Вот было бы забавно…

V

Стах открывает глаза на очередные шаги. Просто потому, что они замирают — перед ним. Он пробует подняться — и не выходит с первого раза: ноги затекли и отказываются повиноваться без сбоев.

— Ты Деньку ждешь? — спрашивает женщина. Она теряется, осматривает, говорит медленно и задумчиво: — Он на тренировке… Только через час придет.

Стах слабо кивает и отходит в сторону. Прячет руки в карманы. Она вроде открывает дверь, а потом снова уставляется, спрашивает еще:

— А ты Денькин друг? Никогда тебя не видела.

— Мы не знакомы, — Стах решает не вилять — и усмехается. — Я знаю его одноклассника. Тима Лаксина. Хотел кое-что спросить.

Женщина теряется — и как-то осязаемо.

— А что?.. Что-то случилось? С Тишей?.. Или его папой?

Стах реагирует на «Тишу», как на протянутую руку, как если бы позвали — к себе, как если бы одно это имя содержало всю его тоску.

— Мне просто надо понять, что у них в классе… А вы?..

— Так Денька же там больше не учится… И я, насколько знаю, они толком и не общались уже с садика… Оба такие тяжелые…

Стах смотрит вопросительно. Женщина вздыхает. Открывает дверь, а потом кивает Стаху, чтобы заходил. Тот проскальзывает внутрь, а она снова вздыхает:

— Господи, такой несчастный мальчик…

VI

Хозяйка дома усаживает Стаха за стол, спрашивает, не голоден ли он. Стах голоден, но не сознается. Качает головой отрицательно. Осматривает обстановку, полную разных мелочей. Вот, например, весь холодильник — в магнитах и фотографиях. На одной из них ровесник Стаха — иногда с командой, иногда — один.

— Ваш сын?

Женщина теряется, присаживается напротив. Ее губ касается улыбка — она кивает.

— Да, футболом занимается… Они в этом году заняли третье место по области.

На фотографиях не «отмороженный» старшеклассник, а скорее, второй Антоша. Его более темная версия, в смысле — темноволосая. Умница, спортсмен и победитель олимпиад…

— А ты, значит, с Тишей дружишь?

Стах отвлекается на разговор. Не знает, что у него — с Тимом. Говорит:

— Вроде того…

Она кивает — и словно о чем-то своем.

— Как говоришь, тебя зовут?

— Стах.

Она не понимает, слабо хмурится. В общем-то, не первый раз и не последний. Приходится объяснять:

— Стах. Аристарх.

— А разве так сокращается? Я думала как-нибудь… Аря, Арик.

Стах в жизни ничего хуже не слышал — и мотает головой.

— А вы?

— Татьяна. Можно просто тетя Таня.

«Я один раз подумал, что все. Пришлось звонить знакомым. Но я не понимал, что с ним, и поэтому в трубку ревел… Тетя Таня догадалась и пришла. Я тогда очень перепугался и перестал говорить. Месяца на три. Папа с тех пор не пьет… Совсем. Даже по праздникам».

— А вы Тишу с детства знаете?

— Да как же не знать… — она опять вздыхает. — Все знали. Такая трагедия…

— Какая?..

— Так… — она беззвучно разлепляет губы. — У него же мама выпрыгнула из окна… оставила включенным утюг… и Тиша был в той же комнате. Повезло, что соседи спохватились вовремя…

Что?..

«А где твоя мама?»

«Папа говорит, что уехала. Она шлет мне подарки и никогда не пишет».

«Зачем ты носишь вставшие часы?»

«Они… напоминают о маме».

«У тебя были кошки?»

«Да, пока не сгорели…»

«Что?»

«Ну… у нас был пожар. В квартире».

«А сколько тебе было?..»

«Года три…»

— У него же потом папа-то запил…

Стах бы сказал: «Остановитесь», но ему сдавило горло.

— …и Тиша часто бывал у нас, ночевал вот… Жалко было, конечно… Иногда задержусь на работе, в садик позже приду, особенно в морозы, когда не гуляют они, а Тиша сидит на скамеечке, развязывает и завязывает эти шнурочки свои… Была у него такая привычка… когда уже все ребята разошлись почти, а он вот… в раздевалке — и занят… И так долго завязывает, старается. Я как-то ему хотела помочь, а он же гордый, ничего мне не сказал, только отодвинулся… Я его один раз спросила: «Тиша, зачем ты это делаешь?» А он, значит, поднял на меня глазки и говорит, что, мол, помогает папу ждать… А папа где? Нет папы. Ну и не оставишь же ребенка… А у них больше и не было никого. Ни бабушек, ни дедушек.

Стах не знает, куда деться — от слов, куда спрятаться — от правды. Он не за этим пришел… Он уже не знает, зачем…

— Тиша, он всегда такой напряженный, как струночка, прямой-прямой, и смотрит так — ну как поживший уже, все понимает. И такой он независимый мальчик, а сядешь рядом — он прижмется, как котеночек, и затихнет. Все время сидел то со мной на кухне, то с моим мужем. Иногда ночью приснится что-нибудь, напугается — и придет к нам. Денька, конечно… ревновал так сильно, что, мол, его любите, а меня нет. И не объяснишь же ему, что жалко мальчика, не виноват же он, что мама… Денька-то неласковый у меня совсем. Придешь обнять, а он как ощетинится: не трогай — и все… И дрались они, конечно, всякое было…