Он усмехается и ничего не отвечает.

Тут еще и Тим возвращается. Стах подается вперед, спрашивает у него кивком. Тим опускается вниз и шепчет:

— Арис, давай проводим Алену до дома?..

У Тима другой шепот. Не такой, как у Маришки. Его шепот пробирает до костей.

Стах спрашивает:

— Случилось что-то?

Тим кивает.

— А вы куда? — не понимает Маришка. — Еще рано.

Стах смотрит на часы: без десяти одиннадцать. Он подает Тиму куртку, поднимается, накидывает свою. В известность ставит Колю:

— Мы Архипову проводим, у нее какое-то ЧП.

— Вернетесь?

Стах спрашивает Тима взглядом. Тот сомневается. Стах кивает на его сомнения вместо ответа. Коля все понимает. Тянет руку. Стах задумывается — и всерьез. Потом щурится изобличительно.

— Шулеру не пожму. Бывай.

Коля поднимает взгляд на потолок, смиряется и смеется. Хлопает его по плечу, выталкивая вон. Прощается с Тимом жестом, но тот не то чтобы реагирует…

VI

Архипова ждет за пределами минного поля квартиры. Она заплаканная и молчаливая. Стах даже немного озадачен, не произошло ли у нее чего из ряда вон: не первая же встречная. Он спрашивает:

— Ты в порядке?

— Нет, — отвечает она. — И с тобой об этом я говорить не собираюсь.

Стах не претендует, он сдает позиции:

— Понял, принял.

Они провожают ее до дома. В тишине и в обидах. Стах следит, чтобы Тима сильно не заносило, и периодически ему улыбается. Тим очень занят: он сосредоточенно старается идти.

Прощается Архипова только со Стахом:

— До понедельника.

Тот повторяет за ней эхом, провожает взглядом. Проверяет, как Тим. Тот уставился вниз незряче и задумался о чем-то своем.

Пиликает домофон, скрывается Архипова. Тим не двигается с места.

— А ты — в порядке?

Тим оживает, поднимает взгляд — на секунду, не больше. Пожимает плечами. Возобновляет движение — почти успешно.

— Что у нее случилось?..

Тим слабо морщится. Говорит без охоты:

— Тяжелый день… Я не облегчил…

Похоже, Тим Архипову отшил. Стах не уточняет: это кажется не очень уместным в свете последних событий.

VII

Тим спотыкается на ступеньках. Стах ловит его и больше не отпускает. Сам открывает дверь, потому что Тим не смог даже ключи донести до квартиры и уронил по дороге. Тим заходит, прислоняется к первой же стене спиной и сползает вниз.

Он выпил прилично, но не так, чтобы чересчур. Стах знает, сколько пьют чересчур — и не пива, а чего покрепче. Хотя обычно с закуской. Стах что-то не уверен, что Тим поел перед тем, как идти, да и в принципе — в стабильных отношениях Тима с едой. Присаживается рядом на корточки.

— Ты с непривычки или натощак?

— М-м?..

— Не тошнит?

— Вроде нет…

Стах стягивает с Тима капюшон, расстегивает ему воротник. Тим позволяет вытащить себя из куртки и даже помогает, но не так, чтобы сильно.

— Разувайся давай. Принести тебе чего-нибудь? Воды?

Стах раздевается сам, пока Тим тупит. Когда он успевает закончить, Тим успевает только начать — расплетать свои шнурки. Вот же дурацкая привычка.

— Ты так до утра будешь возиться…

Тим, в общем-то, не против. До утра.

С горем пополам он заканчивает, стягивает ботинки. Поднимает на Стаха взгляд. Тот тянет руку, тянет с пола Тима. Тот, наверное, встает слишком резко, оповещает Стаха, что у него теперь:

— Все кружится…

— Да, — усмехается. — Пошли.

Стах доводит Тима до кровати. Тот ложится. Почти сразу сворачивается калачиком и утыкается в подушку носом. Зажмуривается.

Стах сверяется с часами. У него еще есть минут пятнадцать. Так что он опускается на пол рядом с кроватью. Смотрит на Тима — беспомощного и смешного. Ерошит ему волосы, чтобы еще раз их попробовать на ощупь. Затем почти чешет за ушком, как кота, шутливо и бестолково. Тим ловит его руку, удерживает рядом с собой.

— Ну чего ты?

— Ты теперь будешь обо мне плохо думать…

— Потрясающая дедукция, — усмехается. — И с чего, говоришь, ты взял?

— Когда я был маленький, приходилось так с папой… я на него злился. Еще было жалко…

— Он пьет?

— Он как-то… ну… — Тим слабо морщится. — Я один раз подумал, что все. Пришлось звонить знакомым. Но я не понимал, что с ним, и поэтому в трубку ревел… Тетя Таня догадалась и пришла. Я тогда очень перепугался и перестал говорить. Месяца на три. Папа с тех пор не пьет… Совсем. Даже по праздникам.

— Это сколько тебе было?

— Не знаю. Не помню. Перед гимназией…

Соколов, конечно, вовремя всплывает со своим: «Что там у них в семье? Он алкоголик, наркоман?..» Чего-то у Тима детство было совсем отстой.

Тим говорит с сожалением:

— Я так и не понял… в чем прикол.

— И не надо.

Тим лежит с закрытыми глазами. Сжимает руку Стаха. Слабо хмурится, как от боли, и шепчет:

— Арис?..

— Чего?

— Ты такой хороший…

— Тиша, ты такой пьяный, — смеется.

— Ну правда…

— Ну правда, — дразнит.

— Дурак…

— Зато «хороший». Хороший дурак лучше плохого.

Тиму не нравится, и он сопротивляется улыбке. Но улыбка сильнее Тима в состоянии алкогольного опьянения.

— Ты не останешься?

— Мне домой к двенадцати. Но я еще не ухожу.

Тим затихает и, наверное, смиряется. Стах бы и сам хотел остаться. Чтобы он не засыпал один в квартире. И не просыпался один тоже. Иногда Стаху нравится мысль, что он будет жить отшельником, но Тиму он хочет компании. В основном, конечно, своей.

— Арис?.. Поговори еще…

— Хочешь уснуть под чей-нибудь голос? — усмехается. — Рассказать тебе сказку?

— Можно о Питере… Мне понравилось про верхнюю полку… и про комнату, залитую светом.

Тим словно произнес какое-то заклинание — и перенес Стаха в другое пространство. Поэтому Стах перестает смеяться над ним и в целом. Обещает про себя, обещает, наверное, в сотый раз: они уедут. И это никакие не сказки, так и будет. Он освобождается от паучьих пальцев и проводит рукой по темным волосам.

Тим приоткрывает глаза. Стах делает вид, что ему такое — раз плюнуть. Улыбается. Но все равно Тима отпускает — и больше не касается.

— Ты рано встаешь?

— А что?..

— Бабушка по утрам все время что-нибудь печет. Мне интересно, будешь сидеть на кухне с нами или просыпаться к завтраку.

Тим очевидно тает. Шепчет:

— В каникулы я просыпаюсь к ужину…

— Нет, не выйдет. А то мы с тобой видеться только на ужине и будем. И по ночам надо спать. О, — Стах вспоминает, — если поедем сразу, в конце мая, сделаю тебе ночник. У меня там нет настольной лампы — не включить.

— Сделаешь — как скворечник?

— А ты хочешь скворечник? — усмехается.

Тим тушуется, снова закрывает глаза, утыкается носом в подушку. Делится:

— Я в детстве думал, что люди делают скворечники, чтобы птицы в них жили, как в домиках…

Стах веселится, спрашивает Тима шепотом:

— Хочешь — построю тебе домик?

Тим соглашается и пытается закивать, но ничего у него не выходит. Стах улыбается и стихает. Наблюдает за Тимом. Тот, конечно, ничего не делает, но почему-то взгляда от него не отвести.

Хотя вот он медленно теряет улыбку. Это, конечно, никуда не годится: улыбка Тиму к лицу. Стах берет его за руку — возвращает ее обратно. Проводит пальцем по угловатым костяшкам. И оставшиеся минуты просто сидит — так.

Успокоенный и притихший Тим не вызывает никаких нездоровых реакций. Только большое-пребольшое чувство тепла и уюта. Может, Тим обладает таким свойством, что даже шумная вечеринка запоминается только теми моментами, где он был рядом.

Стах смотрит на часы, серьезнеет, отслеживая стрелку: она торопливо тикает вперед.

Он должен приготовить себя к мысли, что вечер кончился — и надо возвращаться.

Стах снова смотрит на Тима. Чувство уюта испаряется, заменяется нежеланием, заменяется необходимостью. Он поднимается и отпускает руку, которую впервые отогрел.

========== Глава 21. Принципы союза ==========