Это было лишь начало.

Обрадовавшиеся моему пробуждению женщины мигом оказались рядом и мне в рот воткнулась ложка полная темного густого супа с волокнами мяса и какой-то растительности. Вкусно. Горячо. Удивительно.

Настолько удивительно, что я от легкого шока и тотального непонимания – где я?! – покорно сожрал целую тарелку похлебки, выпил горячего сладкого чая и лишь затем поинтересовался судьбой своих бойцов.

Меня успокоили – все живы. Отлеживаются в соседних шатрах. Показать?

Я кивнул.

Мне помогли подняться, помогли впихнуть задницу в починенные штаны, накинули на голые плечи мягкую шкуру, подвели к дощатой двери и распахнули ее передо мной. В лицо ударил яркий свет. В спину мягко толкнула женская рука. Шагай, гоблин. И я шагнул.

Шагнул. И примерз к земле. Да. К земле. Не к стальному полу. Не к решетке. Не к токсичной луже дерьма и кислоты. Нет. К земле. К серому крупному песку, если точнее.

В лицо бил солнечный свет. В глазах плескалось свинцово серое море. В ушах шумел прибой и кричали грязные белые птицы, бродящие по песку и что-то клюющие. На мгновение мне почудилось, что я оказался в борделе нимфы Копулы и стою перед тем экраном с несуществующим миром.

Но нет…

Не экран.

Настоящий берег. Настоящее море. Настоящий ветер. Солнце…

Мимо прошел настоящий олень. Гребаный олень!

Ноги подкосились, и я мягко осел на песок. Успокаивающе забубнили женщины, в четыре руки оглаживая мою голову, щеки, массируя шею, удивленно что-то спрашивая – язык понятен, но я просто не слышу. Сознание не принимает ничего кроме окружающего мира.

И лишь через несколько минут в голове возникла трезвая злая мысль – нет! Не верю сука! Что-то тут не так! Эта мысль разом изгнала вялость, придала сил и снова поднявшись, я оглядывался уже с предельной внимательностью, перестав изображать из себя восторженного щенка собаки динго, впервые выпершего свою задницу из темной норы и узревшего мир.

И эта решимость тут же дала плоды. Мне хватило минуты, чтобы понять – нет, не свершилось. Мы по-прежнему заперты среди стальных стен. Вот только размеры стен потрясают.

Высокий берег – песок и галька. На нем несколько десятков шатров из выделанных шкур. Кое-где на песке сами собой горят почти невидимые в солнечном свете костерки. Вокруг костров и котлов суетятся женщины, лениво сидят поодаль полураздетые мужчины, с нескрываемым интересом наблюдая за мной.

Что за берег?

Это какая-то вытянутая коса, тянущаяся на несколько километров в стороны от… от стойбища? Лагеря? Поселения?

С трех сторон коса окружена серым морем. А сзади… сзади, примерно в километре от стойбища, виднелись деревья. Самые настоящие на вид хвойные деревья. Но все они какие-то изломанные, припавшие к земле, стелющиеся. Будто кто наковальню уронил на небольшой лесок.

Позднее я узнал, что та рощица называется Смертным Лесом и туда уносят всех умерших. Туда же отправляются те, кто не хочет больше жить. Там, на небольшой полянке, растет Добрая Лиственница. Стоит сесть под нее и пробыть там чуть больше минуты – колючие ветви оживут, мягко сомкнутся вокруг пожелавшего умереть и утащат его в открывшуюся у корней темную дыру. Как только дыра закроется, дерево ласково запоет старую-старую погребальную песню – вроде бы. Ведь никто не понимает того языка, на котором поет Добрая Лиственница. Почему жутковатое дерево называют добрым? Потому что вонзающиеся в тело колючие ветви по неизвестной причине не причиняют боли.

Что за Смертным Лесом?

Стена. Стальная стена окрашенная снизу в темный, медленно светлеющая кверху, а затем голубеющая и медленно переходящая в высокий небесный свод, что находился метрах… ну наверное метрах в двухстах, а может и выше над моей ошеломленной головой.

Далеко от нас под потолком ярко полыхало слепящее солнце. Легкий ветер ерошил волосы, обдувал лицо, принося с собой запах соли, йода и гниющих водорослей.

Такой вот почти настоящий мир…

Мир с названием.

Мне с гордостью сказали название этого места и удивились, когда услышали мой захлебывающийся горький смех.

Край Мира – вот как называлась эта песчано-галечная вытянутая коса поросшая обильно мхом и прижатыми к земле деревьями. Остров прижавшийся к замаскированной стене. Остров с высоким берегом, с цветущей тундрой в центре и Смертным Лесом у стены. Кое-где пятна снега и льда. А еще тут имелась бурая Скала-Мать, к которой здешний люд относился с огромным уважением и благоговением. Еще бы нет – ведь это умело обрамленные диким камнем технические блага и достижения цивилизации.

Три медблока. Несколько торгматов. И ящики, дарующие оленят и спящих новых сыроедов, что приходят на смену умершим.

Сыроеды – так называли себя жители фальшивого северного острова. Еще они называли себя спасенными, сохраненными и этносом.

Спасенный-сохраненный этнос сыроедов живущий на Краю Мира.

Что я сказал, услышав это?

Ничего действительно стоящего. Но что еще ожидать от грязного гоблина? Мы то не этнос, живущий на Край Мира. Мы вылезли из Задницы Мира, едва не сдохнув при этом.

Высказавшись, вырвавшись, я окончательно пришел себя и взглянул на море. За горизонтом – смутные очертания земли. Вроде бы горы, вроде бы лес. Расстояние от острова до земли, что выглядит чуть ли не материком, не особо велико. По сторонам – скальные непрерывные гребни вздымающиеся из воды и тянущиеся к той далекой земли. Этакий огромный прямоугольник океана с высокой каменной рамкой. В одном месте скальная стена приподнята, образовав что-то вроде покоящейся на двух каменных колоннах высокой арки. Куда она ведет? Не знаю. Из моря в моря…

Вот такой вот чудесный мир…

Зрительно «нажравшись», я вернулся в темную ярангу, рухнул на постель и отрубился, проспав еще несколько часов. А как проснулся – начал расспрашивать охотно отвечающих женщин, а затем и присоединившихся мужчин. От них и узнал все это дерьмо про Край Мира, Смертный Лес, Скалу-Мать, этнос сыроедов и старого мудрого вождя Гыргола – вот про него рассказывали уже с крайней неохотой.

Спустя три часа расспросов я думал, что меня уже ничем не удивить. Но как раз тут-то и началось самое интересное и удивительное. И попав в струю, я продолжал расспрашивать, а доброжелательные, хотя и несколько медлительные сыроеды с готовностью отвечали.

У них не было шрамов на руках и ногах, комплект конечностей выглядел полученным при рождении. Но я все же спросил. Меня не поняли. Я уточнил. И наткнулся на неприкрытое испуганное изумление, а затем и первый эмоциональный вопрос-ответ с добавлением пары здешних ярких словечек, звучащий примерно так: «Как это твою мать у тебя могут забрать собственные руки-ноги, вместо них выдать другие, а потом и те забрать, если не платишь за них. Охренели что ли?!».

Поразительно… но чудеса на этом не кончились.

Вы кто, островитяне?

Мы сыроеды. Мы сохраненный этнос номер семнадцать.

Есть ли зеленые буквы перед глазами?

Случается, что и мелькают. При рождении так точно, а потом бывает и за всю жизнь ни разу. Хотя вот у старейшины Гыргыра и прочих до него – зелень письменная почаще перед взором появляется. Ну так вождь же. Высокая персона. Он получает сведения от Матери-Скалы – о прибытии новорожденных оленят, о появлении новых сыроедов после того, как погребены старые, о начале новой кочевки. Получив известие сам, вождь извещает и остальных сыроедов.

Ага…

Новорожденные оленята?

Ну да. Приходится выкармливать некоторое время. Но на ягель переходят быстро.

Прямо маленькими появляются?

Само собой. А какими еще? Даже оленям расти надо.

Но ведь сыроеды появляются и взрослыми.

Собеседники закивали – бывает так чаще всего. Но и дети ведь появляются.

Как это?! Дети?! Реально?!

Конечно! Вот она, она, он, а там еще те трое – все появились детьми в возрасте от двух до десяти лет. Тоже выкармливали всем племенем и воспитывали. И в этом особая радость, ведь стойбище прекрасно, когда яранги полны детских голосов.