И вот тут-то Бланди прижал два пальца к губам — вот что он сделал, когда в голову ему пришла идея.
— Будто овцы, — произнес он вполголоса, цедя слова сквозь сжатые губы. — Будто овцы, мы блуждаем в различных направлениях, не зная цели и не ища ее. Мы бредем без всякого понимания, бредем, пока не умрем…
Нет, не так. Это были очень подходящие слова для ударного момента речи, но только о смерти нельзя было говорить. Слишком много было вокруг смертей, чтобы лишний раз напоминать об этом. Бланди хмуро глядел на овец, пытаясь сформулировать пришедшую на ум идею по-новому: «…блуждаем без цели и направления. Как можем мы найти достойную нас цель? Что может вести нас с той же уверенностью, с какой радиосигнал ведет стадо к…»
Опять не так! Это была не позитивная идея. Совершенно неподходящий образ. Чаще всего радиосигнал вел овец на бойню. Опять он вернулся к теме смерти, а это было плохо.
И все-таки, у него оставалось чувство, будто здесь кое-что есть, и это кое-что еще можно будет использовать в качестве быстрой пояснительной метафоры, которые так нравятся всякого рода политическим собраниям: радиомаяк, что ведет овец к месту их назначения, мог бы привести избирателей к нему. И здесь же было нечто большее, еще ожидающее своего выражения. В его сознании бился образ заблудших овечек, какая-то фраза, уже слышанная ранее или прочитанная в какой-то старинной книге.
Может, Мурра знает?
— А, черт с ним! — сказал он сам себе, имея в виду, что можно будет расспросить Мурру. С ее разносторонним чтением мало что могло укрыться от ее внимания. Она поможет, и тогда, может быть, мысль сформулируется яснее.
Бланди огляделся по сторонам, радуясь виденному, радуясь тому, что возвращается домой после обязательной отработки. Глядя вниз на долину, он думал, что река, и так широкая, теперь стала еще шире с тех пор, как он в последний раз проходил этим путем. Река, носящая имя «Временами», до сих пор еще не вошла в свои летние берега, все еще неся сотни кубометров плодородного ила. Но сейчас ее поток уже не напоминал бешенство первого разлива после таяния льдов, которое он сам наблюдал четыре месяца назад. По леднику на Западной Стене было видно, что тепло держится долго; он уменьшился самое малое на полкилометра. Тут же Бланди заметил то местечко на берегу, где в конце прошлогоднего лета он в палатке проводил время с женщиной, что была для него в то время самой свежей и яркой любовью.
Только все это было так давно.
Теперь Мурра уже не была любовью свежей и яркой, а движущиеся льды совершенно затерли всяческие следы их стоянки.
Громкий лай заставил Бланди обернуться. Он присмотрелся к овцам и охранявшим их собакам. Длинная череда овец в нескольких местах прерывалась. Животные устали во время долгого пути и, несмотря даже на подгонявших их и кусающих за ноги собак, урывали момент, чтобы остановиться и пощипать траву. Бланди нажал кнопку на отвороте своей куртки.
— А ну-ка, подгоните их, а то овцы сбиваются в кучи, — приказал он Катиро; непосредственный помощник Бланди спал сейчас в трейлере (правда, парень тоже был бестолковый; ну почему это Петойн уехала так рано, чтобы заниматься своими непонятными делами и оставила его с этими идиотами?!). Через мгновение Бланди услыхал нестройное блеяние, когда радиосигнал, посланный в надетые на овец воротники, подстегнул их слабым электрическим разрядом. Животные недоуменно подняли морды, но Бланди повторил распоряжение. Едущему на тракторе оператору и самому следовало бы предусмотреть это. Вот если бы на трейлере ехала Петойн, такого бы не случилось. Она все время следила за отарой, без лишних напоминаний. Но сейчас у нее были какие-то личные дела, о которых Бланди даже не хотел спрашивать. Он отпустил девушку из самой любви к своей основной помощнице.
Но теперь, похоже, эта любовь к Петойн начинала становиться и ответственностью.
Бланди повернулся и пошел за трейлером, пытаясь вспомнить мелькнувшую было идею — кажется, это было связано с овцами… Но прежде, чем это ему удалось, он услыхал, как кто-то зовет его по имени.
— Эй, Бланди!
Трактор, тянущий за собой платформу, груженную протеиновыми добавками для окотных овец, оставшихся на пастбищах, притормозил рядом; водитель махнул рукой.
— Там тебя ожидает целый приветственный комитет, — крикнул он и показал большим пальцем за себя, вниз по склону холма, по направлению к летнему городу. Когда Бланди отошел в сорону, чтобы его собственный трактор, отъехавший уже на полкилометра, не заслонял вид, он убедился, что это была сущая правда.
И его наполовину сформировавшаяся идея, которая так могла бы пригодиться в будущем, безвозвратно улетела…
Бланди встречало человек пятьдесят — он уже спустился с холма и направил тракторы прямо к загонам — люди самого различного вида; женщины и мужчины, старики, которым уже исполнилось четыре — пять лет, и дети, ну ладно, наполовину дети, как, например, его почти уже взрослая помощница Петойн, которая сейчас бешено махала руками, желая привлечь его внимание.
Он спокойно поднял руку, приветствуя всех собравшихся. Он не улыбался им, но и не пытался утихомирить, когда все добровольные помощники с гомоном обступили его со всех сторон. Подбежала Петойн и с отчаянием зашептала на ухо:
— Бланди, ну пожалуйста, ну сделай мне одолжение. Ты же мой лучший друг, и я могу попросить одного тебя. Ты помнишь моего пса, уже старого? Так вот, мне совершенно не по душе была идея убить его только потому, что он уже далеко не щенок. Так вот, наверное я сделала глупость…
Тот тряхнул головой.
— Боже, Петойн. Еще одну глупость? Расскажешь попозже, — сказал он, не желая слушать девушку.
Бланди повернулся к ожидавшей его группе людей, собирая мысли. Рядом, на обочине, лежал громадный валун, принесенный сюда рекой во время весеннего паводка. Бланди залез на него, чтобы лучше видеть встречавших. Это его политические сторонники или поклонники телепостановок? Он решил, что и те, и другие. Тогда он решил действовать как политик, желая, чтобы те, кто любил его за деятельность в жанре телетеатра, превратились и в последователей его политических идей.
Что ж, поехали…
— Граждане, — произнес он, по ходу импровизируя, — вы знаете, где я был. Я отрабатывал свое налоговое время и спросил себя: почему это должно длиться так долго? Что делают губернаторы со всей этой массой труда? Разве зимний город стал больше или комфортабельней, после всей этой обязательной отработки, на которую мы тратим свои силы? Много лет мы говорим о том, чтобы основать еще один город у Глубокой Бухты. Мы хотя бы начали это строительство? Да и вообще, имеется ли у нас хотя бы план?
Он отрицательно покачал головой, чтобы указать на ответ, после чего в толпе собравшихся раздался одобрительный гул — они пока еще не вполне понимали, к чему Бланди ведет, но уже были готовы следовать за его мыслями, чтобы добраться до решения.
— Так почему же все-таки так много отработки? — настаивал тот. Почему обыкновенный гражданин обязан проводить двадцатую часть своей жизни, отрабатывая для государства, если ничего к лучшему не меняется? Я уже не говорю про налоги, все мы периодически платим деньги; согласен, никто не сомневается в их необходимости. Но когда от вас требуют еще и налоговое время, чтобы вы отдавали долгие часы государству — и всегда в самое лучшее время года, когда мы можем прекрасно проводить время — зачем? Ведь это же рабство!
Громкий одобрительный гул.
Ритм собственной речи уже увлек Бланди, поэтому он выпустил на лицо долго сдерживаемую улыбку.
— Только мы не можем сейчас обсуждать этот вопрос столь долго, сколько он этого заслуживает, — сказал он. Завтра вечером, — тут он глянул на Петойн, а та кивнула в ответ, — завтра вечером я буду выступать на ассамблее и надеюсь увидать всех вас там. А сейчас… ребята, я четыре месяца не был дома. Так что вы уж простите…
Он мягко спрыгнул с камня, направляясь к людям, пожимая руки, целуя некоторых молоденьких женщин, в то время как Петойн с хмурой миной тащилась за ним следом. Как же, все это отнимало у нее время. Когда Бланди уже справился с последними встречающими, девушка потянула его за блузу.
