Наши птицы жили в лёгкой клетке, сделанной из проволоки и деревянных рам и стоявшей в южном углу крыши. Они шумно забили крыльями, когда я откинул крючок, запирающий дверь, и вошёл внутрь. Самые смелые поклевали рукава моей рубашки, но быстро потеряли интерес, увидев, что я принёс пустое ведро. Упитанная голубка крапчатого окраса слетела с насеста и потыкала клювом пальцы моих ног.
– Привет, Бриджит, – сказал я.
Она заворковала. Я положил скребок на грязный пол и взял её в руки. Птица была тёплой, с мягкими перьями.
– Меня выставили, – пожаловался я. – Опять.
Бриджит сочувственно прижалась головой к моему большому пальцу. Я посадил её на сгиб локтя и вынул из кармана горсть ячменя, рассеянно наблюдая, как она клюёт зерно с моей ладони. Я по-прежнему раздумывал о разговоре, из-за которого меня выгнали из комнаты. Стабб всегда был скользким типом, но сегодня, после этого нового убийства, он осматривал нашу лавку каким-то особым взглядом, от которого в животе у меня всё сжималось. Ни для кого не было секретом, что бизнес моего учителя процветает. И ни для кого не было секретом, что Стабб не любит конкуренцию. Несколько лет назад он уже пытался купить нашу лавку, и, когда мастер Бенедикт отказал, Стабб обвинил его в краже рецептов. Никто не воспринял это всерьёз, но сегодня я поневоле задумался: сколь далеко может зайти человек, подобный Стаббу, чтобы получить желаемое?
И зачем он пришёл? Почему так вызывающе говорил об убийствах? Знает ли он что-нибудь о культе? Насчитывалось уже шесть жертв, трое из них были аптекарями, а последний погибший знал моего учителя. «Что-то близится, – подумал я. – Затягивается, как петля…»
Я вздрогнул, но не от холода. Там, внизу, говорят о важных вещах, а я застрял на крыше! Да, мастер Бенедикт мог отослать меня, раз уж он того желал. Но если я закончу свою работу здесь, то останется только вернуться в мастерскую.
– И если я случайно что-то услышу, – сказал я Бриджит, – это будет не моя вина. Верно?
Бриджит молчала. Я принял это как знак согласия и взялся за дело. Пол клетки был покрыт толстым слоем серовато-белой грязи. Бриджит, перебираясь с одного моего плеча на другое, пощипывала волосы за ушами, пока я соскребал с пола голубиный помёт и кидал его в ведро. Закончив, я отцепил Бриджит от своего воротника и посадил на насест в глубине клетки, подальше от сквозняков. Там ей будет тепло и уютно.
– Утром принесу тебе завтрак, – сказал я.
Она наклонила ко мне голову, попрощавшись.
* * *
Мы держали птиц не для забавы. Голубиный помёт – нужная вещь. Иногда мы продавали его огородникам: он полезен для выращивания спаржи. Но ещё мы делали из него нечто более ценное, чем удобрение.
Вернувшись в мастерскую, я распечатал бочку в углу. От зловония, ударившего в ноздри, я едва не потерял сознание. Зажав рот и нос, я кинул в бочку содержимое ведра, а потом расстегнул ширинку и помочился сверху – ещё одна обязанность ученика. Затем я вновь запечатал бочку. Она простоит так месяца три, а потом я вытряхну гадкое месиво, разложу его на поддоны и выставлю на солнце. И там, высохнув, оно превратится в колючие белые кристаллы селитры.
Управившись с этим делом, я подкрался к двери и приложил к ней ухо, понимая, что разговор мог давно закончиться. Но о чём бы они ни беседовали, это было, похоже, важно. Стабб до сих пор не ушёл. И, когда он говорил, его голос почти срывался на крик.
– Близятся перемены, Бенедикт, – сказал Стабб. – И на сей раз тебе нужно быть на правильной стороне.
– Я не выбираю сторону, Натаниэль, – отозвался мой учитель. – Эти свары мне не интересны.
– Тогда, может, заинтересует золото? Имея нужные связи и поддержку, мы могли бы сколотить целое состояние…
– Деньги – тоже не аргумент, – сказал мастер Бенедикт. – Я не буду в этом участвовать. Ты пришёл не к тому человеку.
Стабб фыркнул.
– Давай, притворяйся, если желаешь. Так или иначе, тебе придётся выбрать.
Повисла пауза.
– Ты мне угрожаешь? – спросил учитель.
Голос Стабба стал сладким, как патока.
– Нет, конечно, Бенедикт. В конце концов, какое отношение я могу иметь к этому грязному делу? Никакого. Ровным счётом никакого.
Я услышал тяжёлые шаги Стабба, затем скрип и стук входной двери. На мгновение наступила тишина. А затем раздался голос Хью – такой тихий, что мне пришлось изо всех сил прижать ухо к двери, чтобы разобрать слова.
– Что же нам теперь делать?
– Соблюдать осторожность, – ответил мастер Бенедикт.
– А если Пемброк всё рассказал?
– Он бы не поступил так.
– Мало кто может молчать под пытками, – заметил Хью.
– Да, но в любом случае Натаниэль ничего не знает наверняка. Он просто предполагает.
– Чертовски хорошее предположение.
– Стабб – не проблема, – отозвался мастер Бенедикт. – Кого надо остерегаться, так это ученика.
Я похолодел. Какого ученика? О чём он?
– В трёх случаях из шести они попали в точку, – сказал Хью. – Мы уже не можем убеждать себя, что это просто совпадение. Если Стабб сумел догадаться, догадаются и другие – тут только вопрос времени. Саймон уже сбежал из города.
– Куда?
– Во Францию. В Париж, вероятно. Он больше не желает иметь с нами ничего общего.
Вновь последовала пауза.
– Ты тоже хочешь уехать?
– Ты ведь знаешь, что не уеду, – сказал Хью. – Но так не может продолжаться вечно. Тут Стабб был прав. Нам придётся сделать выбор. В ближайшее время.
Мастер Бенедикт вздохнул.
– Я знаю.
* * *
Когда мой учитель открыл дверь в мастерскую, я сделал вид, будто только что закончил с бочкой.
– Боюсь, мы сегодня не сможем вместе поужинать, – сказал он. – Мне нужно уйти.
Ничего необычного. Учитель часто уходил из дома по вечерам и возвращался поздно, когда я уже спал.
– Да, мастер.
Он уловил надлом в моем голосе.
– Что случилось? Ты расстроился из-за сегодняшней истории? Иди сюда.
Учитель обнял меня за плечи.
– Мне жаль, что пришлось поступить с тобой сурово, но видит Бог, Кристофер, порой ты заставляешь меня гадать: будет ли ещё аптека стоять на своём месте, когда я вернусь домой. Нужно думать головой, прежде чем действовать.
– Я знаю, мастер. Вы правы. И я расстроился не из-за этого. Хотя мне и не улыбается драить полы.
– Тогда в чём дело?
– Чего хотел Стабб? – спросил я.
– Мастер Стабб, – мягко поправил учитель. – Того же, чего и всегда. Лёгких денег.
– Тогда почему он говорил об убийствах?
– А! Так вот что тебя тревожит.
Теперь, когда я наконец произнёс эти слова вслух, все остальные тоже потекли из меня, несясь бурным потоком, как Темза после весенней оттепели.
– Где-то здесь есть последователи культа, и никто не может остановить их. Том думает, что это католики, а его мать – что пуритане, но я считаю: тут что-то гораздо худшее, чем те и другие. Даже сам король напуган. И вы знали последнюю жертву. И они убивают аптекарей.
Я перевёл дыхание.
– И что ж с того? – спросил мастер Бенедикт.
– Ну… мы аптекари.
– Мы? – удивлённо переспросил он. – Стало быть, «мы». Как это мило с нашей стороны.
– Вы, мастер.
Он мягко рассмеялся.
– Не бери в голову эти убийства, мальчик. У страха глаза велики. Нет никакого культа. А Натаниэль Стабб безвреден.
«Но он угрожал вам!» – чуть не крикнул я, но успел сообразить: учитель поймет, что я подслушивал. Я мучительно подбирал слова и наконец выдал:
– Так мы в безопасности?
– Как королевские бриджи, – сказал он. – А теперь успокойся. Мне ничего не грозит. И до тех пор, пока ты не станешь делать огнестрельное оружие – тебе тоже. Всё будет в порядке. – Мастер Бенедикт похлопал меня по плечу. – Я обещаю.
* * *
Мне хотелось верить ему – особенно в том, что никакого культа нет. Однако не верилось. То есть кто-то ведь убил тех бедных людей. И если это не культ демонопоклонников, тогда что?