И приснился ей сон. Будто собралась в просторном, богато убранном помещении куча людей в длинных золоченных одеяниях, расшитых камзолах, сверкающих доспехах, блестели короны, позвякивали мечи, звенели голоса, все говорили по-армянски, а была это тронная зала византийских императоров, и обсуждали все эти дипломаты и военачальники, что опять царство Армянское поднимает голову и хорошо б напомнить ему в очередной раз, кто в регионе хозяин. Но не успела присутствовавшая при сем Пенелопа возмутиться и пристыдить зарвавшихся бывших соотечественников, как встала с места мать императора, в которой Пенелопа не без изумления признала собственную маму Клару, встала и принялась честить на все лады собравшихся, обзывая их предателями и прислужниками сатаны.
– Да оглядитесь вы вокруг, – вещала она своим хорошо поставленным голосом профессиональной певицы, отдавшей тридцать пять лет жизни служению Верди и Доницетти, пусть и в качестве хористки, – неужто вы не видите, что делается? Только отступили арабы, а с востока уже движется новое чудовище, турки. Нам надо всячески помочь Армении стать на ноги, чтобы было кому остановить их, иначе они рано или поздно придут сюда, в Константинополь, и растопчут нас. Ограбят, изнасилуют, перебьют, разрушат храмы наши и сам наш город переименуют на свой лад…
Собравшиеся захихикали, загоготали, в десятом веке от рождества Христова поверить в падение Константинополя?.. Пенелопа подумала в сердцах, что хорошо бы сунуть этим идиотам под нос учебник истории, но прихватить его с собой в сон она, увы, не догадалась. Однако мама Клара добавила:
– Вспомните хотя бы, кто вы по крови! Неужели византийское богатство и почести настолько вас ослепили, что вы забыли вкус материнского молока?
Это уже перебор, подумала Пенелопа, кто же упомнит его, этого молока, вкус, даже если вскормлен им, а не взращен, как ныне водится, на детском питании, но, как ни странно, гипербола оказалась превосходным ораторским приемом, все загалдели теперь уже воодушевленно, забряцали оружием и стали клясться, что не дадут царству Армянскому сгинуть, а, наоборот, приложат все усилия и прочая, прочая…
Пенелопа проснулась на рассвете, наверно, так, поскольку в квартире было тихо, интеллектуалы, надо полагать, дрыхли без задних ног… странно, неужели это выражение изобрели четвероногие?.. Впрочем, даже проснись они… интеллектуалы, конечно… мир услышал бы их не скоро, пока они не постояли бы на гениальных головах, во всяком случае, муженек, жена, кажется, дальше шеи не шла, ограничиваясь вульгарной свечкой, имевшей, к счастью, и йоговское название, пока Ник не принял бы холодную ванну… Зятек закалялся, как сталь, да не простая, а легированная, что не мешало супругам без конца болеть гриппом… не гриппом то есть, а тем, что недавно называлось ОРЗ, как теперь, Пенелопа вспомнить не могла, давно не брала бюллетеней, правда, с виду все это едино, но есть разница, у гриппа вирус позадиристее, не испанка, конечно… Вспомнилось семейное предание о том, как дед подцепил эту самую испанку, пришел домой весь красный и с высоченной температурой, выгнал жену и детей вон, дабы не заразились страшной хворью, а сам со старой армянской присказкой, мол, будь что будет, если по ту сторону не окажусь, значит, останусь по эту, выпил пару литров доброго винца и завалился спать. И проснулся здоровым… Теперешний гриппец, он попроще, хотя недавно Пенелопе довелось слышать выступление медиков по Евроньюз, она с недавних пор только их и смотрела, Евроньюз то бишь, готовилась то ли к поездке, то ли к вступлению Армении в Евросоюз (только армян там и ждут, стоят наготове с большими букетами и ракетницами, чтоб сразу фейерверк). С загадочными, но довольными лицами представители ВОЗ или еще какой-то схожей лавочки растолковывали изумленным корреспондентам, что недолго им осталось гоняться за жалкими мелкими новостишками, ибо грядет большая Новость, зреет, зреет в недрах пандемия, его Величество Случай крутит в руке трубочку калейдоскопа, где складываются в узоры гены, и недалек день, когда они сойдутся в такой вирусище, что небо покажется не с овчинку, а с кожуру креветки, сотни миллионов покинут этот неуютный (или, наоборот, очень даже комфортный, в зависимости от места жительства) мир, точнее его покинут их души, а тела, в смысле трупы, останутся, разлагаясь на просторах всех пяти или шести, сколько их там, континентов… Словом, доктора отдали дань глобализации, насмотрелись голливудщины, или просто сенсация им понадобилась, все в этом таком-сяком мире хотят, чтобы их заметили, посему стараются придумать нечто убойно-свеженькое, чего не видел никто, от акушера до гробовщика, и от историка до, само собой, сценариста… Тем более, что докторские сенсации совершенно беспроигрышные, случись гриппочума, они, прежде чем переселиться в иные сферы, успеют гордо напомнить, что вычислили, предвидели, предупреждали, а не случись, что ж, вряд ли разочарованное человечество набросится на них с кулаками, требуя выдать обещанный мор… В любом случае, репортаж уже показали, каждые полчаса в течение целых суток, чем не слава… Ох уж эта слава! Чего только ради нее не сделаешь!.. И Пенелопа вспомнила свой сон… Нда. О Византии она почти ничего не знала, в школе ее действительно проходили абы как, единственное, что она достаточно хорошо помнила, это сцену из оперы «Аршак II», где Гоар Гаспарян нежным своим голосом пела о том, что покинула прекрасную страну Византию ради царя Аршака, а тот взял да и разлюбил… времена совсем уж стародавние, четвертый, кажется, век или пятый… Тогда еще главными врагами армян были персы, арабы пришли потом, а уж турки еще и на свет не родились, и нет, чтобы вовсе не рождаться или, по крайней мере, отправиться в другую сторону, в Китай, где китайцы, не моргнув глазом, их ассимилировали бы, не дав причинить особого вреда… Но увы, какой-то черт понес их на запад, а не на восток или там юг, а перегрызшиеся между собой христиане расступились и взяли под козырек, ибо в качестве врагов предпочитали друг друга. И чего, спрашивается, не поделили? Пенелопа была на сей счет совсем без понятия, и наверняка большинство всех этих католиков, протестантов, православных сами ведать не ведали, что в них такого правильного, чего в других нет, ну положим, одни читали молитвы на латыни, другие на собственном языке, а что до прочего, тонкости всяческие знают и всегда, наверно, знали только религиозные деятели, которые тратили свои малоценные жизни на их, этих тонкостей, изобретение, занятость, как любил говорить Ник, занятость – вот что движет миром. И потому вместо того, чтобы наподдать туркам и им подобным, христиане жгли друг друга на кострах так истово, что существуй небесная твердь, бог и все его крылатое воинство целый день только и занимались бы тем, что смывали с нее копоть…
Послышался звук открывающейся двери, потом в коридоре раздались легкие шаги, несомненно, sister идет на кухню вынуть из холодильника творог и сметану к завтраку, «гнусная семейка» бережет горло. Холодильник, потом… да. Пенелопа без труда вспомнила очередной местный ритуал, хотя в последний раз присутствовала при его отправлении достаточно давно… ну конечно, Анук наливает воду в фильтр, хотя вообще-то это обязанность Ника, в семейке каждый знает свое дело, просто поскольку в доме гость, кое-что сместилось… Однако надо бы встать, пока они еще валяют дурака на своих циновках, а то займут ванную, иди жди, подумала она озабоченно, вылезла из-под одеяла, накинула короткий ей халат Анук и прошествовала в санузел.
Пенелопа намазала тост маслом, положила сверху сыр и с наслаждением откусила. Она любила завтракать, не вообще, а именно здесь. Среди странностей «гнусной семейки» была и такая: в этом доме никогда не ели на кухне, а только в комнате, лорд и леди чинно восседали напротив друг друга за не очень большим, но зато дубовым столом, которому толстенная, так и хочется мерить не в сантиметрах, а в дюймах, столешница и фигурные ножки придавали старинный вид. Саксонского или севрского фарфора, правда, на столе не наблюдалось, вообще никакого, фарфор остался в Ереване, но Анук обзавелась французскими сервизами из матового стекла, белым и синим с цветами, носившим гордое имя «Матисс» (последнему крупно повезло, что он не злоупотреблял автопортретами, а то на неказистом лице Ван-Гога давно уже едят), и все было честь по чести, вилки и ножи, тарелки и чашки с блюдцами, салфетки непременно в тон, к тому же на стол никогда не попадали пластиковые упаковки и банки, масло перекладывалось в масленку, джем в вазочку, и даже для сметаны имелась специальная посудина. Конечно, подобным образом обставлялся не только завтрак, прочие трапезы тоже, однако Пенелопа, никогда не забывавшая известную поговорку, ужин отдавала символическому врагу, гордо отказываясь от положенных ей бутербродов и ограничиваясь одним йогуртом, а за обедом ей было не до эстетики, ее переполняли муки совести, ибо отдать половину другу никак не получалось, поскольку, особенно после неизбежной многочасовой беготни по большой деревне, до жути хотелось есть, голод не тетка и даже не кузина Мельсида, отношения с которой сложились не самые теплые… А хорошо все-таки заниматься сочинительством, подумала она, глядя, как Анук неторопливо попивает кофеек. Спокойно накрываешь на стол, убираешь, моешь посуду, готовишь обед, стираешь, ходишь по магазинам, правда, платят мало, а то можно было бы тоже сесть и написать роман, особого ума для такого дела не надо, даже горшки и те не боги обжигают, а ведь пару-тройку персонажей куда проще вылепить, чем хороший, добротный горшок, горшку полагается быть круглым и ровным, а из персонажей может торчать что угодно, чем они нелепее, тем лучше. Литературнее.
