Стоянка располагалась далеко от общежития, надо было ехать на маршрутке, но Иван ходил пешком, за что Катя его ругала. "Не экономь, мы же таких денег после девяносто второго года не видели, а сейчас в руках держим. Мы с тобой больше десяти тысяч не проедаем, привыкли экономить. За комнату пятнадцать тысяч. И получается, что одну зарплату сможем откладывать. Сергей, Юля поправятся, вернутся к нам.
- Катя, а не будет неприятностей, что без регистрации?
- Гражданство российское, просто живём в Москве. Накопим денег, регистрацию купим, как все делают. Регистрация важна Сергею с Юлей, им надо официально работать, чтобы пенсия была.
- Что ты про пенсию? Им в девятнадцать лет об этом думать!
- Надо думать, жизнь по-разному может повернуться.
- По новому закону тебе бы ещё работать пришлось до пенсии. Устроили весёлую жизнь! Обнаглели! Вчера этот, спикер Госдумы, сказал, что зарплаты депутатской хватает только на пиджак и галстук! Вот какие у них пиджаки. На нашу зарплату жить можно, а на их нет. Парадокс. Чем больше денег, тем больше жалуются на плохую жизнь. Вспомни, Ангелина мне сказала, что куртку за два с половиной миллиона купила, осталась без денег.
Вечером Катя, как начала выкладывать из сумки продукты, то Иван глазам своим не поверил. "Что это?" - спросил он. - "Директор магазина, наверное, по согласованию с хозяином, отдаёт просроченные продукты работникам". - "Зачем взяла отравиться?" - "Все берут, едят, никто не отравился. Мне женщины сказали, что дня три-четыре их ещё есть можно. Мы такого и не пробовали лет двадцать, а то и больше. Сервелат! Помнишь, при Союзе к празднику палочку покупали. Буржуйский ужин устроим!" Иван с опаской смотрел на роскошные упаковки, надел очки, чтобы посмотреть срок годности. "Смотри, Катя, у сыра срок годности только завтра заканчивается, а у рыбы копчёной сегодня, у остального вчера вышел" - "Я буду есть всё! Мне хочется попробовать. Бедные радуются, когда им такое отдают. Не всем везёт. Редко отдает хозяин". - "Я тебя одну не оставлю, тоже буду всё есть, помирать, как говорится, так с музыкой".
Катя давно не накрывала стол с таким удовольствием. Вспоминала, как это делала на 1 Мая. На демонстрацию ходили с дочками, все вокруг веселились, пели, танцевали. У всех в руках были веточки с распустившимися маленькими листочками. Недели за две-три до праздника срезали веточки тополя, ставили в воду, они давали листочки к празднику. Всей семьёй придумывали, какие цветочки к ним прикрепить. Почему-то всегда выбирали розовый цвет. Красили бумагу в розовый обычными акварельными красками. Вырезали маленькие цветочки, чтобы было красиво, собирали по нескольку цветочков вместе, разукрашивали сердцевину. Потом тонкой проволокой цветы прикрепляли к веточкам с зелёными листочками. Получалось, будто зацвели уже яблони. К таким букетам маленькие красные флажки дочкам давали. А Иван всегда нёс какой-нибудь транспарант типа "Пролетарии всех стран соединяйтесь". Колонна демонстрантов медленно двигалась, было много гармонистов на комбинате, они играли, а люди плясали. "Как давно это было, - подумала Катя, - в другой жизни". - "А помнишь, как на демонстрации ходили, а потом к нам в гости заходили, ты стол накрывала!" - "Мы с тобой два сапога пара, я только что об этом думала". - "Пара это хорошо! Давай, наляжем на недиетическую еду!" - "Сервелат не тот, как будто искусственный, - сказала Катя, - а вот скумбрия копчёная хороша!" - "А мне всё нравится. Неужели кто-нибудь может себе всё это позволить?" - "Иван, я же работаю в магазине не для богатых, обычный супермаркет, есть люди и по 100 тысяч получают". - "Сто тысяч и не богатые?" - "Это же Москва, здесь сто тысяч многие получают. Богачи в такие магазины не ходят. Возьми отгул, договорись с напарником, в субботу съездим к Сергею с Юлей, звонил Алексей, сказал, что можно увидеться".
<p>
***</p>
Сергей быстро приходил в себя, а Юля сильно страдала. К вечеру первого дня, как они попали в центр реабилитации, она стала просить Сергея достать хоть что-нибудь. "Юля, мы же в Москве, в центре, здесь ничего нет, как я достану? Надо терпеть. Завтра станет лучше, переболеешь, терпи". Она слушала его, потом начинала кататься по кровати, её худенькое тельце выкручивало. Потом резко вскакивала, начинала метаться по комнате. На другой кровати лежала девушка чуть постарше Юли.
- Юля, со мной неделю назад ещё хуже, чем с тобой было. Думала, сделаю с собой что-нибудь, так выкручивало. Сейчас - слабость, но легче, соскочила. Думаю, что завтра будет лучше и так день за днём.
- Не хочу завтра! Сергей, достань что-нибудь! - закричала Юля.
В комнату вошёл Алексей.
- Сергей, надо построже. Будешь миндальничать, толку не будет. Юля, ты свободна, можешь хоть сейчас уйти отсюда, но через год, может раньше, ты умрёшь. У тебя есть характер?
Юля не ответила.
- Думаю, есть, раз вы с Сергеем пришли сюда добровольно. Впереди у вас счастливая жизнь, будешь дочке косички плести.
Юля заплакала, легла на кровать.
- Укрой её.
- Да она сбрасывает одеяло.
- Её то в жар, то в холод бросает, это естественно. А ты, смотрю, молодцом!
- Да я всего два раза попробовал, бабушка заметила и стала за мной следить. Они крепко за меня с дедом взялись. Слово дал, что не буду.
- Это он из-за меня, - сказала Юля. - Сказал, что если я буду, то и он.
- Терпи, - сказал Алексей. - Наташа, соседка твоя, неделю назад пришла к нам. А уже ничего, на кухне помогает.
Неделя далась Юле трудно, но ломку пережила. Заходили девушки, ребята из центра, такие же наркоманы, разговаривали, подбадривали. Но всё это было как во сне. Сергей кормил её из ложечки, уговаривал, как мама в детстве съесть ещё одну, потом ещё одну ложку бульона. Она заплакала, вспоминая маму. Мама была такой молодой, счастливой, пока не ушёл отец. Он работал вахтовым методом, однажды не вернулся, позвонил, сказал, что встретил другую женщину. Юле было четырнадцать лет, когда отец их бросил, и мама стала выпивать, потом новый ухажёр посадил её на наркотики. Юля ругалась с ним, мамой, думала, что сможет справиться с ситуацией. Но даже смерть от передозировки ухажёра не привела маму в чувство.
