Существо решилось на исключительные меры — оно передало часть необходимой ему самому энергии передовым щупальцам, уже с трудом поддерживавшим свое существование.

Голосование закончилось.

Сидя возле полок с видеокассетами, Гарно смотрел на сына. Бернар снова увлекся «сумасшедшей коробкой». Шары с глухим щелканьем крутились внутри сосуда, а когда малыш нажимал черную кнопку, раздавалось пронзительное пищание.

Элизабет вошла в каюту и улыбнулась.

— Арнхейм опять вызывал тебя.

Он пожал плечами.

— Я свое дело сделал. Теперь вся надежда на Кустова.

— И все же сходи к нему…

— Ладно, схожу.

Гарно опустился на колени, легонько оттолкнул игрушку и взъерошил волосы сына.

— Я злюсь, — решительно заявил малыш и протестующе швырнул игрушку в угол.

— Вот и попробуй с ним сладить, — заключила Элизабет. — Он — дитя новой эпохи.

Гарно не спеша поднялся, рассеянно оглядел свой комбинезон.

— Забыл спросить… Малыш не лазил вчера в гипнориум?

Она улыбнулась.

— А какое значение это имеет теперь? По мне, лучше бы он спал в тот момент…

— Какого-то особого момента не будет, — обронил Гарно. — Результат голосования однозначен, и люди Кустова уже взялись за двигатели.

Она не ответила, и Гарно принялся собирать записи, которые несколько дней назад принес из отдела психологии. Сегодня они могли понадобиться.

Элизабет по-прежнему неподвижно стояла посреди комнаты. У ее ног сидел малыш с удивительно серьезным выражением на лице. Несколько секунд Гарно не мог найти нужных слов, потом нагнулся и поднял «сумасшедшую коробку».

— Она тебе разонравилась?

Гарно положил игрушку на ковер и быстро вышел.

Отдел психологии находился рядом с медблоком на «южном полюсе» корабля. К нему вели два коридора и галерея, которую прозвали «кладбищенской аллеей». Гарно не любил этого места и всегда спешил пройти мимо. Но сегодня он остановился и повернулся к левой стене, где на гладком металле чернел ряд клавиш. После секундного колебания он поднял руку и нажал одну. Когда за стеной стал разгораться призрачно-желтоватый холодный свет, его сердце забилось чаще. Глазам Гарно открылось «корабельное кладбище».

На самом деле место называлось просто «большой зоогипнориум». Громадное помещение соперничало размерами лишь с оранжереей, где росли деревья. Сводчатый потолок усиливал сходство с громадным белым склепом. Но там не было трупов, только застывшие тела спящих животных. Взгляд Гарно перебегал от лошади к корове, от собак к семейству кошек, которые словно мурлыкали, пристроившись в самом углу рядом с контрольным монитором.

По стеклянной бандерилье, торчащей в загривке грузного черного быка, поступала поддерживающая жизнь сыворотка.

В отдельной клетке спали закоченевшие змеи.

Звери спали с самого старта ковчега. Они не ведали страха, не чувствовали бега времени и не занимали слишком много необходимого человеку пространства.

Стада для будущих прерий, собаки для натаскивания на неведомую дичь, кошки-путешественницы, которым, быть может, придется переплывать бурные реки, лошади, которые наверняка снова превратятся в тягловую силу…

Каждый вид спал в своем собственном прозрачном загоне — то был самый большой гипнориум из созданных для колонистов звездных миров.

Свет медленно затухал и исчез, стоило человеку отойти от стены. Потрясенный Гарно сознавал, что совершает психологическую ошибку, отождествляя животных с людьми… Но на этот раз не стал анализировать свои эмоции.

Гарно подошел к своему кабинету. «Действительно, — подумал он, — все только начинается. Они проголосовали. И выбрали риск, конец путешествия, каким бы тот ни был. Почти все. Почти все. А с теми, кто испугался, возиться придется мне…»

Дверь скользнула в сторону. Он хотел было войти в крохотное помещение, как вдруг металлические панели затряслись, словно в лихорадке. Он потерял равновесие, попытался схватиться за раму двери, не сумел и растянулся на полу.

Далекий рев отозвался в голове мучительной болью…

Энергия поступала по тысячекилометровым щупальцам, чтобы новые отростки могли подняться в космос, передавая главному мозгу самые разнообразные сведения, которые все усиливали тревогу Существа.

Ему оставалось жить определенный отрезок времени, равный уже прожитому, если исходить из размеров породившего его мира. Для Существа, привыкшего мыслить в категориях вечности, такой вывод звучал смертным приговором. Открытие новых источников энергии, плотной материи становилось вопросам жизни и смерти.

Отростки из микроскопического размера клеток разбежались по всей поверхности планеты, устлали ковром дно пустых океанов, глубокие долины и островерхие хребты гор, где произрастали чахлые мхи.

Передовые щупальца поднимались в космос, выбрасывая отростки в разные стороны во все более и более бедной среде, пока не достигли пустоты.

Пришло время покинуть пределы атмосферы. Когда-то Существо предугадало наличие поверхности своего мира, а теперь догадывалось, что где-то в пространстве есть богатые энергией плотные тела, источники излучений, которые улавливали его отростки, но до них еще было невообразимо далеко.

В глазах посветлело, и тут же вернулась боль. Гарно лежал в своем кабинете. Он приподнялся и почувствовал тошноту.

— Спокойнее… — послышался голос доктора Мартинеса. — В вас пока никто не нуждается.

Вокруг царила тишина, словно ничего не произошло. Все на корабле казалось тихим и обычным. Но лицо Мартинеса застыло в напряжении — таким Гарно видел доктора впервые.

— Что-то взорвалось?

— Генератор, — ответил Мартинес. — Это еще не катастрофа, но многим досталось побольше вашего. Медблок переполнен.

Гарно осторожно ощупал бинты на голове, встал, держась за стенку.

— Я ведь сказал, что у вас пока нет пациентов, — нахмурился Мартинес. — Они понабивали себе шишек и обратились в другое ведомство. Думаю, что эта встряска излечит их от психологических сдвигов.

— Вы предупредили мою жену?

Мартинес кивнул.

— С ней все в порядке. А вам лучше бы вернуться к себе…

— Меня ждет Арнхейм.

В рубке управления, кроме Арнхейма, были Вебер и Сиретти — их головы закрывали экран. Сиретти что-то вполголоса объяснял, отчаянно жестикулируя.

Гарно заметил Шнейдера не сразу. Представитель правительств Европы молча сидел у второго экрана. Гарно подошел ближе и увидел оранжевый шар в желтоватой дымке атмосферы. Корабль шел в двух миллионах километров от восьмой, внешней планеты системы Винчи.

— Даже выглядит довольно неприятно, — хмыкнул Шнейдер, когда Гарно оказался рядом, — а еще хуже угодить на нее.

В этом голосе всегда сквозили злость и презрение, и Гарно не мог отделаться от неприязни к представителю, хотя прекрасно знал о его порядочности.

— И все же однажды придется заняться ею, — снова заговорил Шнейдер. — Как и прочими планетами этой системы. Развивающейся колонии наверняка понадобится метан, да и лишние минеральные ресурсы не помешают. Но разберутся с этим наши потомки. Если, конечно, нам повезет, и мы доберемся до места живыми.

— Что вы хотите сказать? Колония проголосовала и сделала выбор. Мы остановим двигатели, и полет на этом закончится.

В проницательных глазах политика мелькнул огонек иронии:

— Вы так уверены? Или… вы не боитесь?

Гарно пожал плечами. Он покосился на Арнхейма, надеясь, что тот окликнет его и избавит от неприятного разговора. Но Сиретти продолжал свои разъяснения, и капитан не обернулся.

— Да, я боюсь, как и все, — выдавил он. — Но я тоже голосовал за остановку двигателей.

— А я голосовал против, — тихо проговорил Шнейдер. — Это — мой политический долг, если хотите. Экспедиция потребовала невообразимых затрат, не говоря о потерянном времени и чьих-то амбициях…

— Я знаю все это, — перебил Гарно. — Но что бы вы выбрали как человек?