"Здравствуй, мой мальчик.- Сергей чуть приподнялся, чтобы дать Александре себя поцеловать.- Рад тебя видеть, а в такой великолепной компании - в особенности. Начинаю опасаться, что нарушу семейную традицию и умру не в одиночестве". "Немедленно перестаньте разговаривать и закройте глаза! - Сестра выключила верхнюю лампу, оставив маленький ночник над кроватью.

Я вернусь через полчаса, а пока оставляю вас на попечение фрейлейн Юнг". "Проститутка",- сказал Сергей, когда она вышла.

Август падал в забитую клочьями серого тумана расщелину прошлого. Еще до обеда, в квартире отчима Сергея, он стал различать за осатанелым индивидуализмом Сергея (куда уж там Максу Штирнеру до него!) особенное направление его личности - стрела, пущенная своей же рукой. Но куда? "Не куда, а откуда,- продолжал объяснять Сергей.- Главное - прочь от всего этого, а там посмотрим".

Нет, из лука стреляют, чтобы попасть, а не ради удовольствия натянуть тетиву. Сергей был - тогда по крайней мере - камнем, брошенным куда попало, единственным желанием которого было избавиться от бросившей его руки. Весь обед отчим, барон Леконтэр,- тихий, маленького роста, с красивыми, слегка подкрученными на концах усами, в коротком элегантном смокинге с матово-пепельными отворотами и огромной сверхкоротко остриженной по-штрохеймовски головой,- говорил о явно обожаемом им пасынке. Позднее, за кофе и коньяком, раскуривая давыдовскую сигару, он рассказал, как, когда его пришли арестовывать в 1943 году ("под занавес"), маленький Сергей стал стрелять в гестаповцев из игрушечного маузера, и они побоялись смеяться. "Потому что,- заключил свой рассказ барон,- в глазах мальчика была не ненависть - к ней они привыкли,- а ОДНА ХОЛОДНАЯ СИЛА".

Когда же Август, желая сказать приятное барону, заявил, что судьба или природа одарила его нового друга редчайшим инструментом - феноменальным интеллектом, барон печально улыбнулся и заметил, что инструменты тоже предают.

"У тебя привычка такая - раз в тридцать лет появляться, притом именно тогда, когда я наконец нахожу нужную женщину. Не так ли, мой мальчик?" Сергей чуть приподнялся на подушке.

Немного позднее, в еще не завершенной юности, работая в Перу, Август случайно напал на одну задачу - чистая механика, ничего особенного,- решить которую он был совершенно не в состоянии. Он уже стал сомневаться в возможности ее положительного решения, когда один его коллега, прикладной математик из Филадельфии, сказал, что она давно решена его товарищем по курсу. Через три дня Август, просмотревший все дипломные работы выпускников факультета механики Филадельфийского технологического колледжа за три выпуска и твердо установивший, что именно эта, одна-единственная, здесь была, но неизвестно куда исчезла, сидел на ступеньках факультетской библиотеки и размышлял в своей несколько отрешенной манере, стоило ли лететь три тысячи километров из Лимы в Филадельфию, чтобы еще раз убедиться, что ты идиот. Кто-то тронул его за плечо.

"Простите, пожалуйста, вы не могли бы дать мне сигарету?" - Это была необыкновенно худая девушка лет двадцати пяти с крашенными в цвет платины, начесанными надо лбом волосами, в очень короткой черной юбке и жакете с накладными плечами. Они спустились в сквер покурить.

"Откуда вы? Вы не похожи на американца".- "В настоящее время я - из Перу".- "Вы не похожи на перуанца, но определенно похожи на человека, у которого я бы решилась попросить взаймы пять долларов. Я их вам верну завтра, в одиннадцать утра, на этом же месте". "Я охотно предоставлю в ваше распоряжение эту гигантскую сумму,- улыбнулся он, протягивая ей десятидолларовую бумажку.- Но со своей стороны пригласил бы вас поесть со мной где-нибудь. Только выберите место сами, я впервые в этом городе".

Так произошла его встреча с Викторией.

В кафе она рассказала, что вылетела из Беркли. То есть не вылетела, конечно, а просто декан написал отцу, будто ее поведение "бросает тень на репутацию учащихся (там) девушек". Немедленно отозвавший ее отец прямо спросил, не означает ли это, что она - просто шлюха. На что она ответила: если декан считает шлюхой женщину, которая спит с кем хочет, то это так и есть. Отец, профессор Шэрне, заявил, что не хочет с ней иметь ничего общего и прекращает платить за ее обучение. Теперь она учится на авиаконтролера, и мать тайком посылает ей триста в месяц. Она забыла взять вчера деньги, а сегодня воскресенье, поэтому...

"Спора нет, профессор Шэрне как шведский протестант,- прервал ее объяснения Август,- выказал некоторую односторонность в этическом истолковании вашего заявления. Но, простите меня Бога ради, постоянно цепляться за слова моя болезнь. Так, значит, вы еще до того, как начинаете спать с человеком, УЖЕ ЗНАЕТЕ, что хотите спать именно с ним? Или все-таки приходится идти на риск и экспериментировать?" - "Конечно, знаю! А вы нет?" - "Определенно нет. У меня плохо с интуицией".

Он врал. С момента, когда он зажег ей сигарету в обсаженном липами сквере перед факультетской библиотекой, он уже знал, что хочет быть с ней всегда, и нечего даже думать об отъезде из Филадельфии, и какая там к черту задача. Они доели кальмаров в красном соусе и перешли к кофе. Он ее спросил: не покажет ли она ему город, ну, хотя бы историческую, колониальную его часть? Но Виктория объяснила, что воскресенье - ее единственный свободный день, она еле ноги волочит от усталости ("Даже читать не могу, только слушать музыку"), и пусть лучше он ее проводит, а заодно и посмотрит, как живут изгнанные из Беркли шлюхи в этом оплоте протестантской этики.

Виктория была медлительна и неуклюжа, можно бы было сказать - до неопрятности, если бы не исходящая от ее движений непреодолимая притягательность. Август досчитал до ста шестидесяти, пока она безуспешно пыталась сначала повесить свой жакет на плечики в шкафу, а потом, когда они сломались, развесить его на спинке стула. Когда она стала расстегивать юбку, он, поняв, что быстрее, чем в полчаса, ей не управиться, сделал это сам. Последующие минуты, часы и дни были наполнены наслаждением его абсолютного растворения в ней. Удивительно, она этого вовсе не замечала - или ему так казалось. Утром он ее провожал в колледж, возвращался, купив по дороге еду на день, ложился на диван, поставив перед собой часы, чтобы всегда знать, сколько времени осталось до ее прихода, и читал "Волшебную гору", пока не засыпал в изнеможении от любви и длиннот манновских описаний. Только раз, на третий или четвертый день, он разложил на маленьком столике вырванные из старого блокнота листики с выкладками и попытался вернуться к брошенной задаче, но формулы мелькали в глазах и исчезали. В тот вечер - было еще совсем рано - она сказала, что хочет быть с ним в постели до ужина. Когда они лежали в объятьях друг друга, в дверь постучали. Виктория набросила халат и пошла открывать. На пороге стоял Сергей Селиверстов.