Естественно меня это все сильно напрягало, тем более что я не мог понимать разговоров носильщиков у вечерних костров, перебиваемых раскатами чужого громкого смеха. Этот смех был явно в привычке у негров. Понятно, что моими верными друзьями, в данных условиях становились пес и обезьянка, которые не только снимали пробы с моей пищи, но и спал я с ними обоими исключительно в обнимку, надеясь на их чуткий слух и нюх. Моим самым незаменимым помощником и дегустатором для еды стала капская обезьянка по кличке Юнга – зверек – очень ласковый, зоркий и преданный хозяину. Большой лакомка, Юнга обладал неким чудным инстинктом: одни плоды сжирал с удовольствием, другие же, рассмотрев, с негодованием отбрасывал; человек на его месте никак не определил бы, хорош этот плод или дурен. А уж с обязанностью сторожа – по остроте его органов чувств, особенно ночью, пес Ворюга не мог с ним сравниться. Иногда Юнга проводил время со мной фамильярно усаживался на плечо, но больше всего любил скакать верхом на собаке.
Тут, справедливости ради, нужно заметить, что и Юнга и Ворюга, тоже недолюбливали наших чернокожих попутчиков. Когда по утрам носильщиков я поднимал работать, то они еле двигались. С большим трудом удавалось гнать их вперед; все время поторапливая. Днем они и вовсе брели нехотя, вперевалку, и являли собой картину полной безнадежности. Негр смертельно устает уже от одной мысли о работе! К тому же по вечерам я заметил, что мои Кафры непрестанно курят коноплю. Слава богу что мы пока двигались по центральной местной дороге, между двумя столицами бурских республик а не по дикой и незаселенной местности. Впрочем, такой путь нам предстоял почти до самого конца, и лишь в финале в горах предстояло немного отклониться с проезжей дороги. Но впрочем, местность была почти не населена. Буры колонисты, занимались в основном исключительно скотоводством и для стад им требовался простор, так что они мало того, что были привязаны к воде но и при этом стремились отселиться друг от друга как минимум на день пути, мы же стремились идти напрямик и никуда не отклоняться, все кроме воды у нас было с собой.
В середине второй недели пути, я почувствовал, что постепенно втянулся. Я стал меньше уставать, мои мышцы привыкли к нагрузкам и стали каменеть, взор прояснился и стал подмечать ранее ускользавшие от меня малозначительные детали вдали. Еще бы здесь нет ни телевизора, ни книг, ни компьютера не смартфона (вернее есть, но неработающий) и негде портить глаза. В дневнике же я каждый день делал надпись, что все нормально все здоровы. Я и правда, чувствовал себя абсолютно здоровым хотя и продолжал каждое утро начинать с принятия горького порошка хинина, для поддержания соляного баланса съедал щепотку соли и воду всегда обеззараживал каплей крепкого бренди, но тем не менее желудок меня не беспокоил. Спал я как убитый, понадеявшись на своих четвероногих сторожей, но при этом сжимая заряженное ружье в своих руках. Моя голова весь день оставалась ясной и свежей.
В общем, физически я стал чувствовать себя просто великолепно, у меня было такое впечатление, что я помолодел лет пять. Поскольку я не расставался с ружьем, то постарался полностью освоиться с ним. Я просыпался на стоянках до рассвета и шел к воде, пытаясь подстрелить какую-нибудь глупую антилопу, пришедшую на водопой. Ну а не подстрелю, так хотя бы попрактикуюсь с оружием. Наконец-таки раза с четвертого мне удалось сильно ранить небольшую антилопу, которую потом я добил вторым выстрелом. Негры до этого момента уже привыкшие к моим неудачам этому искренне обрадовались и устроили настоящий праздник. Как я уже упоминал, негры не любили растительную пищу и больше всего на свете ценили возможность набить до отвала свои животы мясом. Как они говорили если лишиться такой возможности, то лучше сразу умереть. Слова "мясо" и "есть" в их дикарском языке даже звучали одинаково.
В Южной Африке очень и очень многие совсем не знают хлеба – для них он неизвестная роскошь. Большинство туземцев никогда его не едят, да тысячи живущих на границе колонистов тоже прекрасно без него обходятся. Население Южной Африки – как туземцы, так и колонисты – не занимается землепашеством; в основном это скотоводы, и потому возделыванию полей здесь уделяют мало внимания. Стада крупного рогатого скота, лошади, отары курдючных овец и козы отнимают все их время, и земледельческие работы им не по душе. Долго лишенные своей привычной пищи, мои негры при виде тушки антилопы, буквально обезумели, и не ожидая моего разрешения, с воплями кинулись на тушку, подобно разъяренной своре собак.
Глава 19
В исступлении они сверлили, кололи, рубили, резали – несчастное животное – топором и ножами. Они толкались, падали, даже чуть не покалечили друг друга – невольно, даже не замечая этого. Засовывают свои руки прямо внутрь брюха, вырывают истекающие кровью кишки, рвут руками и зубами жир. И вот уже красные окровавленные негры изо всех сил отрывают куски мяса, с непрестанным воплем бегом уносят их прочь и с еще пущим воплем возвращаются, хватают мышцу, кость, сухожилие, жадно грызут…
Тут же началась драка – кровь так ударила в голову, что Бык и Носорог были готовы зарезать друг друга. Забыв обо всех приличиях, они, вцепившись в один кусок, злобно смотрят друг на друга, рычат, словно волки, скрежещут зубами, как крокодилы. И вот Бык издал отчаянный вопль – ему глубоко порезал руку нож его чересчур нервного приятеля. Бык тут же начал скакать, судорожно размахивая поврежденной конечностью над головой. Здесь уже я, что бы прервать ссору выстрелил в воздух и лихорадочно стал перезаряжать ружье. Вот так работнички, они скорее похожи на пациентов психушек. "Костер" сказал я – "жарить". Птица быстро высек целый сноп искр. Трут воспламенился. Носорог обложил его несколькими стружками, которые он не без труда снял с куска твердого дерева, подул и через минуту уже горел костер, на котором и жарились жалкие остатки антилопы. Этот случай наглядно показал мне с кем мне приходится иметь дело, но сейчас предпринимать было нечего, мы были только на половине пути, и этот путь нужно было продолжать. Насколько я знаю, у этих негров даже нет в языке слова спасибо, так как все решает грубая сила как у диких животных.
Охотой я в дальнейшем старался не сильно увлекаться, но за третью неделю удалось подстрелить еще пару антилоп мы все ближе подходили к реке Вааль, и уже пару – тройку раз пересекали его обмелевшие притоки. Местность становилось все более плодородной, и мы довольно таки быстро продвигались вперед. Через обмелевший Вааль мы переправились без особого труда. Лишь в одном месте было относительно глубоко, и вода поднималась по грудь, в остальном мы переправляли вещи по пояс в воде. Проблемы были только с осликом, он то не хотел заходить в воду, то плыть через реку и нам пришлось тащить его вчетвером через реку, подсунув ему под брюхо одеяло. Но переправа прошла без потерь, остальные вещи мы даже не намочили. И вот в начале четвертой недели мы уже бодро приближались к плоскогорью, маячившему впереди, отклонившись от дороги в Преторию немного восточнее. Но, так по мне, окружающий меня пейзаж не намного изменился, просто на высоте стало не так жарко. Открытый – ключевое слово для высокогорного вельда. Плоский и пустой, поросший травой, он так же тянулся, сливаясь вдалеке с горизонтом, как и равнинный буш до этого. Незадолго до очередного ночлега мы наткнулись на брошенную негритянскую деревню.
Война и голод, прошедшие за два десятилетия до этого из-за набегов зулусов – превратили эту обширную область в настоящую мясорубку, чем и не преминули воспользоваться буры занявшие эти места и прогнавшие захватчиков Мзиликази далее на север. Здесь я немного расскажу о истории Трансвааля. В период правления великого вождя зулусов, их черного диктатора Чаки один из известнейших его военачальников, Мзиликази, по прозвищу Лев, бежал от него с большим отрядом воинов. Они двинулись в северо-западном направлении и обосновались где-то в районе нынешней провинции Трансвааля Марико. Местность, по которой шел Мзиликази, была в то время густо заселена туземными племенами басуто и макати, на которых зулусы смотрели с большим презрением. Мзиликази выразил чувства своего племени достаточно практично – он истребил каждого, кто попался ему тогда под руку. Об огромном числе убитых и свидетельствуют до сих пор (в 1865году) многочисленные остатки жилищ басуто, разбросанные по всей территории. Шедшие в этот период войны, вошедшие в историю как Мфекане (измельчение, иначе геноцид) , серьёзно ослабили племена сото и тсвана, что облегчило последующую европейскую колонизацию этих земель.
