– Да…, это, други мои, Храм Знаний, и этим все сказано… Как много в этом слове для сердца нашего слилось, как много в нем отозвалось…

– Интересно, а подвал с припасами тут где? – не выдержав высокопарных речей, изрек Верега.

– Да…, для кого-то все-таки слилось и отозвалось немного больше чем для другого, – захохотал старый лекарь.

К нему присоединился и Рагнир.

– Ба…, не может быть… мне знакомо это гоготание, воспоминаниями юности веет оно… Габринус, друг мой, не ты ли это? – послышался со стороны лестницы голос немолодого, по всей видимости, уже человека.

За голосом появился и сам его обладатель. Это был закутанный в черный балахон тучный старичок со смеющимися глазами. Шаркающей и слегка раскачивающейся походкой он весьма бодро спустился навстречу путешественникам:

– Ну, здравствуйте, гости дорогие! Давненько нас тут никто не навещал. Баньку не обещаю, истопником сегодня не я, но накормить и напоить вас мне вполне по силам.

– Что-то не узнаю вас в гриме, молодой человек, возможно, конечно, лишний вес, обильные послеобеденные возлияния и распущенность мыслей сделали свое дело. Но есть в вас что-то неуловимо знакомое… – и Габринус стиснул в объятиях встретившего их и улыбающегося во весь рот представителя Хэнджнагорэ.

– Позвольте вам представить одного из настоятелей Храма Знаний и моего друга юности, Луи. Ой, простите за панибратство, Луидора. А это мои верные друзья и соратники – Верега и Рагнир.

– Луидор… это как золотая монетка из древности?

– Рагнир, ты сама тактичность.

– Ничего, Габринус, вспомни… твой первый вопрос при нашем знакомстве был точно таким же. И да, мое имя созвучно названию этой монеты. Смею надеяться, что и металл из которого ее чеканили, нашел свое отражение в слепящем блеске моих сегодняшних завоеванных добродетелей.

– И что же это за добродетели?

– Скромность, конечно, разве это не очевидно, ну, и самокритичность, как без этого, – с робкой улыбкой произнес Луи.

– Похоже у вас с Верегой иерархия добродетелей весьма схожа, – рассмеялся старый лекарь.

– Это значит, что я найду в тебе брата по оружию, о могучий незнакомец, с которым меня свело провидение.

– Конечно, найдешь! Только сразу после приема пищи.

– Золотые слова. Позвольте сопроводить вас в трапезную – и Луидор провел друзей за лестницу, где находилась еле заметная дверь, ведущая, как оказалось, на кухню. Конечно, мы могли бы отобедать в зале, но я предпочитаю все-таки находиться в непосредственной близости к этому волшебному месту.

– Не поверите, достопочтимый Луидор, я считаю точно также, – оживился Верега. Ваши высокопарные слова – это музыка для моих ушей.

– Рад слышать это, многоуважаемый Верега.

Пройдя по затемненному коридору компания слегка оголодавших путешественников попала в Святая Святых Храма Знаний, по мнению Луи, да и не только его одного. Это было довольно большое помещение с очагом в центре, на котором прямо в эту минуту на трех изогнутых вертелах жарился целый выводок кроликов. Вокруг очага на небольшом от него отдалении стоял огромный дубовый стол, некоторые секции которого откидывались, формируя сквозные проходы из разных частей кухни к огню; по стенам же располагалось великое множество деревянных резных шкафов цвета сочной весенней зелени со всевозможными благовонными травами, приправами и специями. Все это вместилище вкусов и запахов дурманило, манило и создавало вокруг себя ауру, вылеплявшую в сознании вошедших совершенно четкую систему образов и ближайших целей, служащую лишь необузданному и бескомпромиссному инстинкту, инстинкту самой жизни.

– Это бес-по-добно волшебное место… – мечтательно пропел дрожащим голосом Верега. Чары его проникают в мою душу так стремительно, что у меня перехватывает дыхание. Я не могу совладать с собой. Как говаривала одна легендарная особа:" Ваня, я ваша навеки!"

– Так чего же мы ждем! К столу! – и Луидор, на правах хозяина прошел к очагу, сорвал с огня вертелы и бросил их как знамена поверженных врагов на стол перед рассаживающимися друзьями. Через секунду на столе появился боченок хмельного меда, деревянные кружки, малосольные огурцы и хлеб. Ешьте, пейте, други мои, старые и новообретенные, други новые и не менее значимые! Рад я вам до изнеможения души. Истосковался я по обществу людей достойных, к моей радости сюда занесенных, по свежим взглядам и сильным мыслям, по жарким спорам и минутам отдохновения после них. В общем, счастлив я от присутствия вашего в обители знаний, что Хэнджнагоре зовется.

– А что же ты не ешь с нами, хозяин радушный, раздели и ты с нами трапезу знатную, проговорил Верега, жадно разрывая зубами нежнейшее мясо кролика, покрытого хрустящей ароматной корочкой.

– Благодарю за столь щедрое предложение, преломить с вами хлеб – есть честь для меня!

– О, Предки, как восхитительно вкусно! В чем же секрет!? Хотя подожди… я не хочу знать, ведь волшебство может исчезнуть!? Нет… я хочу знать, я определенно хочу знать!

– Свиной шпиг и чеснок, – расплылся в улыбке Луидор, довольный признанием его кулинарных способностей.

– Конечно, же, я так и знал, все дело в сале! Всегда все дело в сале!

– На будущее, мой друг, – усмехнулся Габринус, – если ты имеешь намерение польстить этому чудаковатому кулинарному гению, то не говори ему, что он лишь подтвердил твои догадки, но скажи ему, что он открыл для тебя нечто новое, доселе неизведанное, мир, полный загадок и тайн, таким образом ты определенно найдешь путь к его тщеславию.

– Узнаю знатока человеческих душ…Уж, не ревнуешь ли ты друга своего к этакому чудаковатому кулинарному гению,– парировал храмовник.

– Ничего не ускользает от твоего всевидящего ока Луидор… надо признать, что чувство это мимолетом пролетая над гнездом сердца моего, все же нашло в нем некий отзвук, пусть хоть и кратковременный.

– Ценю твою правдивость, совесть юности моей. Ох, как я рад тому, что вы все здесь, а то я все один да один?

– Ну, допустим, человек в одиночестве никогда не бывает один… в разговорах с собой вас уже как минимум двое. Но постой, вас же здесь трое было? Ты, Мариус и Верона. Где они?

– Мариус, как ты помнишь, никогда не отличался терпением и умением ждать, он не выдержал первым… сказал, что лучше погибнет в борьбе, чем будет смотреть как жалкие и ничтожные твари оскверняют природу человека. Это я практически процитировал конец его последней пафосной речи здесь, в этих стенах, дальше он собрался и ушел в закат, ругаясь и кляня все по дороге. Верона же, как тебе наверняка тоже известно, пылала страстью безутешной к Мариусу, и вот, обуреваемая сим неутолимым чувством после ухода оного, решила идти вслед за ним, взяв с меня слово, что я никуда не уйду и останусь здесь, наливаясь все больше соками знаний, которые, по ее выражению, в скорости сгустятся во мне, потемнеют как дождевые тучи от обилия влаги и в конце концов прольются фонтаном новых истин на все человечество, дальше по ее плану, последнее должно прозреть и скинуть, наконец, с себя тиранию зловредных и больных на голову чудовищ. Ну, вот как-то так.

– И сколько ты уже здесь один?

– Почти два года, – вздохнул Луидор.

– Ну, как… солнце мудрости твоей переполнило чашу познания.. готово ли оно пролиться через край и опрокинуться на наши головы всей своей неукротимой мощью, – сочувственно, но смешливо прошептал Габринус.

– Ах, оставьте, мой друг, оставьте… какая чаша…? Кружка, разве что…, да и то небольшая… или, может быть, пиала – уже веселее ответил последний настоятель храма.

– Ну, это уже кое-что!

– Ах, не утешайте меня, мой друг, не стоит, – чуть откинув голову назад и подняв ко лбу тыльную поверхность ладони продолжал он, но увидев слегка приоткрытым краем глаза, что нужный эффект уже достигнут, Луидор, почти молитвенно сложа руки у себя на коленях, скромненько присел одним полупопием на край скамьи, опустил глаза, чуть вздрогнул ресницами, и мезансцена завершилась бурными аплодисментами.