- Господин Бегушев, хороший знакомый госпожи Меровой, желает ее взять к себе... Распорядитесь, чтобы она покойно и тепло одетою была перевезена! приказал ему его юный начальник.
Ординатор в знак повиновения склонил перед ним голову.
Перехватов с прежнею важностью пошел далее.
- Я просил бы вас сегодня же перевезти ко мне госпожу Мерову в дом... Я пришлю за ней карету и теплую одежду, а также и вас прошу приезжать к ней.
- Но ей только что поставили мушку! - возразил доктор.
- Она еще не ставила ее... Можете ли, доктор, вы это сделать и у меня продолжать пользовать госпожу Мерову?
- Я освобожусь из больницы не ранее четырех часов, а после этого могу перевезти.
- В четыре часа поэтому я могу прислать за вами карету?
- В четыре! - разрешил ему доктор.
Бегушев полетел из больницы на всех рысях на Кузнецкий мост, где в магазине готового женского белья и платьев накупил того и другого; зашел тут же в английский магазин, отобрал шерстяных чулок, плед и кончил тем, что приторговал у Мичинера меховой женский салоп, строго наказав везде, чтобы все эти вещи немедленно были доставлены к нему. Возвратясь домой, Бегушев свою ленивую и распущенную прислугу пришпорил и поднял на ноги; прежде всего он позвал Минодору и велел ей с помощью мужа, лакеев и судомоек старательно прибрать отделение его покойной матери, как самое удобное для помещения больной. В отделении этом он сам осмотрел все щелочки в окнах, что не дует ли где-нибудь, осмотрел все вентиляторы, еще с болезни старухи там понаделанные... Лакеи и Минодора сначала недоумевали, что такое барин затевает; наконец это объяснилось, когда Бегушев объявил Минодоре, что привезут больную, умирающую дочь графа Хвостикова и что она должна быть при ней безотлучно!
Минодора хоть по наружности и приняла с покорностью приказание Александра Ивановича, но была не очень довольна таким его распоряжением и, придя в девичью, сказала мужу:
- У нас скоро новая жилица будет!.. Больная дочь графа!.. Барин приказывает мне за ней ходить!
- За потаскушей-то этой? - заметил со злобою Прокофий.
- Кто знает, потаскуша она или нет, - посмягчила приговор мужа Минодора.
- Как же не потаскуша: она вон жила с этим инженеришком, что к нам ездил... В Петербурге, говорят, с Ефимом Федоровичем Тюменевым путалась!.. объяснял с той же злобой Прокофий.
Маремьяша, слышавшая разговор этот, не преминула пойти и слово в слово передать его госпоже своей.
- Какую дочь графа?.. - спросила Аделаида Ивановна, не знавшая даже о существовании Меровой.
- Да так, какую-то распутную! - отрезала Маремьяша.
- Ах, Маремьяша, как ты всегда гадко выражаешься! - почти прикрикнула на нее Аделаида Ивановна.
- Как же мне еще выражаться! Вся прислуга здешняя говорит это! ответила Маремьяша грубым тоном.
Вскоре начали привозить вещи, купленные Бегушевым для Меровой. Минодора принимала их и, несмотря на свою сдержанность, усмехалась и слегка покачивала головою, а Маремьяша просто пришла в неистовство. Она опять вошла к Аделаиде Ивановне и гневным голосом выпечатала:
- Вы мне говорить не приказываете, а Александр Иванович целое приданое накупил...
- Кому приданое? - произнесла с удивлением Аделаида Ивановна, начинавшая уже ничего не понимать.
- Этой дочке графа!.. Вам по пяти да по десяти рубликов выдает, а на чужих ничего не жалеет.
- Ну, пожалуйста, прекрати твои рассуждения!.. Я не хочу их больше слушать!
Но Маремьяша, уйдя в свою комнату, долго еще брюзжала.
Слух о переезде Елизаветы Николаевны в дом к Александру Ивановичу дошел, наконец, и до графа, спавшего крепчайшим сном после всех перенесенных им накануне хлопот и неприятностей. Известие это до того было неожиданно для него, что он сошел вниз узнать, вследствие чего произошла такая перемена.
- Вы Лизу, я слышал, перевозите к нам? - спросил он Бегушева, встретив того в зале.
- Перевожу! - отвечал ему Бегушев коротко.
Граф на несколько мгновений позамялся, придумывая, как бы выразить ему свою мысль, которая, собственно, состояла в том, что если Бегушев предположил взять себе в дом Елизавету Николаевну, то должен был бы прежде всего посоветоваться с ним, графом, но высказать это прямо он, конечно, не решился и только бормотал:
- Вы, по крайней мере, позвольте мне рассказывать, что вы это делаете для меня и по моей просьбе!
- Рассказывайте!.. Мне решительно все равно, - проговорил Бегушев и явно рассмеялся.
Встретив такие сухие и насмешливые ответы, граф счел за лучшее плюнуть на все, - пусть себе делают, как хотят, - и удрал из дому; но, имея синяк под глазом, показаться в каком-нибудь порядочном месте он стыдился и прошел в грязную и табачищем провонялую пивную, стал там пить пиво и толковать с немецкими подмастерьями о политике.
Больную доктор привез в карете Бегушева часам к пяти; она была уже одета в посланное к ней с кучером новое белье и платье и старательно закутана в купленный для нее салоп. Доктор на руках внес ее в ее комнату, уложил в постель и, растолковав Минодоре, как она должна поставить мушку, обещался на другой день приехать часов в восемь утра. За все эти труды доктора Бегушев заплатил ему сто рублей. Скромный ординатор смутился даже: такой высокой платы он ни от кого еще не получал.
Добрая Аделаида Ивановна, услыхав, что больная так слаба, что ходить не может, исполнилась жалостью и за обедом же сказала брату:
- А ты еще доброе дело делаешь: взял к себе больную дочь графа?
- Да! - отвечал тот.
- Ах, как бы я желала познакомиться с ней, - продолжала старушка, - и даже сегодня, если только это не обеспокоит ее, сходила бы к ней.
- Можно и сегодня!.. Вероятно, она теперь отдохнула!.. - разрешил ей Бегушев.
Аделаида Ивановна так спешила увидать поскорей Мерову, помимо чувства сострадания, и по любопытству взглянуть своим глазом, что это за дама. Встав из-за стола, она немедленно отправилась к больной, отрекомендовала себя сестрой Александра Ивановича и просила полюбить ее.
Добрый вид старушки произвел приятное впечатление на Мерову.
- Вы, не правда ли, не очень больны и, верно, скоро выздоровеете? Что у вас больше всего болит? - спрашивала ее Аделаида Ивановна ласковым-ласковым голосом.
