- Ах, бедная!.. - произнес генерал с искренним чувством сожаления. - Но правда ли, что она очень красива собой?
- Была, а теперь тряпка, вымытая в соляной кислоте: подмазывается... румянится.
После обеда генерал и Янсутский перешли вместе в говорильную комнату, велев себе туда подать шампанского. Там они нашли Долгова, читающего газету, который обыкновенно, за неимением денег платить за обед, приезжал в клуб после своего, более чем скромного, обеда, в надежде встретить кого-нибудь из своих знакомых и потолковать по душе. Янсутский, взглянув на Долгова, сейчас припомнил, что он видел его в Собрании ужинающим вместе с Бегушевым.
Когда подано было шампанское и генерал с Янсутским выпили еще по стакану, то сей последний начал беседу с Траховым совершенно как с ровней.
- А в Москве, ваше превосходительство, нельзя так приятно провести время, как в Париже! - говорил он.
- Нельзя, - подтвердил генерал.
- Припомните Клеманс!.. Что за прелесть девочка!..
Генерал приподнял глаза к небу, и у него вырвался из груди легкий вздох.
Чтобы скрыть волнующие его чувствования, он начал усиленно курить свою дорогую сигару. Жена последний год решительно объявила ему, что он - русский человек и потому должен жить в России. Напрасно генерал жаловался на ожирение сердца, на подагру. Татьяна Васильевна на все отвечала ему: "Вздор, ты совсем здоров!" - и простым механическим способом не давала генералу денег на поездку за границу. Ссориться же с ней окончательно из-за этого генерал не хотел, да и было бы это для него очень нерасчетливо: оставшись на одном жалованье, хорошо не покушаешь!
Вспомнив о заграничной, или, правильнее сказать, парижской, бульварной жизни и сравнивая ее с настоящей своей жизнью, генерал впал в грустное настроение духа и, молча прислушиваясь к своему пищеварению, продолжал сосать сигару, так что Янсутский, не любивший ни на минуту оставаться без какой-нибудь деятельности, обратился с разговором к Долгову.
- Есть что-нибудь интересное в газете? - спросил он.
Долгов чрезвычайно обрадовался его вопросу, рассчитывая поговорить.
- Очень многое! - отвечал он с повеселевшим взором. - В Герцеговине восстание, - это начинающийся пожар!
- Читал про это восстание! - воскликнул, в свою очередь, Янсутский, разваливаясь на диване. - Но только пожара пока еще не видать.
- Пожар!.. - повторил громогласным голосом Долгов.
- Почему вы так уверены в этом? - спросил его генерал мягко вежливым тенором и в то же время, налив и пододвинув Долгову бокал шампанского, присовокупил: - Не угодно ли вам вина?
- Благодарю! - сказал тот и залпом выпил вино, не разбирая даже того, что он пьет. - С кем имею я честь говорить? - прибавил он.
- Я - Трахов, а это - господин Янсутский! - отрекомендовал генерал.
- А я - Долгов! - воскликнул Долгов. - Пожар оттого... - продолжал он без перерыва, - теперь Герцеговина... Там Черногория... Сербия... Румыния!.. Словом, весь славянский мир с Россией во главе...
- Но зачем же России тут ввязываться? - перебил его Янсутский.
- Для того, - закричал уже Долгов, - что это историческое призвание ее!.. Пришло время резко определяющих себя народностей: славяне, германцы, романские племена, англосаксы. Это выдумал Наполеон III и предугадал.
- Черт с ним, с его предугадыванием!.. Он лучше бы предугадал не драться с немцами, и Франция не поплатилась бы миллиардами... - возразил Янсутский.
- Я сам Наполеона всегда ненавидел и говорил, что он ничтожество, что в нем капли нет крови Наполеона Первого, но в этом он прав: Россия должна обособить славянский мир! - кричал Долгов.
- Позвольте-с! - тоже воскликнул не тише его Янсутский. - Какую же выгоду Россия получит через это?
- Выгоду торжества духа! - воскликнул Долгов.
- Это верно!.. - поддакнул ему генерал.
- Но еще восторжествуем ли мы?.. Бабушка надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет!.. - не уступал Янсутский.
- Восторжествуем!.. Турция - гнилой, разлагающийся труп!.. Страна невежества... деспотизма... страна узаконенного распутства! - валял на всех парах Долгов.
- А мне так это узаконенное распутство очень нравится, - подзадоривал его Янсутский. - А вы как, ваше превосходительство, полагаете? - отнесся он к генералу.
Тому не совсем понравился этот вопрос.
- Полагаю, что многоженство есть одно из величайших зол Турции, проговорил он явно недовольным тоном.
- Но почему, - я не вижу! - воскликнул Янсутский.
- Да потому, - старался придумать генерал, - что оно отнимает у турок время, расслабляет их умственные способности, наконец, беспокоит их этими каждодневными, вероятно, ссорами в серале между женами.
- Армия турецкая голодна, не обута, не одета... солдаты их возбуждаются только опиумом и водкой, а в душе они все трус на трусе, хвастун на хвастуне!.. - кричал между тем Долгов, не слышавший даже разговора своих собеседников, как совершенно не входящего в кругозор его собственных мыслей.
- Это неправда!.. Совершенная неправда! - начал уж покрикивать и генерал. - Я с турками сам в Севастопольскую кампанию дрался, это храбрейшие солдаты!..
- То было прежде, а теперь в Турции все деморализовано и все расшатано! - не унимался Долгов.
- Но откуда вы это знаете?.. Вы были в Турции?.. Путешествовали там? допрашивал его Янсутский.
"Был!.." - чуть было не хватил Долгов, но удержался.
- Я не был там, но я читал это и слышал от множества достоверных людей! - сказал он.
- Ну-с, а я был в славянских землях и в Турции и скажу вам достовернее ваших достоверных людей, что турки - честный народ, а славяне, по большей части, плутишки.
У Долгова от последней фразы Янсутского голос даже перехватило.
- Нет, вы не были там!.. Вы это врете, - произнес он совершенно низовой октавой.
Янсутский действительно врал: он не был в Турции и только однажды проехал по железной дороге славянские земли, и то ночью.
- Вру не я, а вы врете!.. - говорил он, уже вставая и озлобленно засмеявшись.
Генералу все более и более начинала становиться неприятною эта сцена: он ожидал, что, чего доброго, спорящие договорятся до дуэли.
- До свиданья, ваше превосходительство! - сказал ему Янсутский фамильярно.
