Татьяна Васильевна терпеть не могла гастрономических восторгов мужа и с отвращением всегда говорила, что он не для того ест, чтобы жить, но для того живет, чтобы есть. С приближением к Любаньской станции генерал, впрочем, не вытерпел и, как-то особенным образом встрепенувшись и взяв Бегушева за руку, проговорил ему почти нежным голосом:
- Вы пойдете со мной поужинать?
- Непременно! - утешил его тот.
Когда поезд остановился, они отправились в вокзал.
- Пришли мне чаю! - приказала Татьяна Васильевна мужу.
- А хлеба белого хотите?.. - спросил он ее.
- Нет, я с просфорой буду пить!
Войдя в вокзал, генерал прежде всего исполнил приказание супруги и отправил к ней в вагон огромный чайник чая с приличным количеством сахара.
- Татьяна Васильевна по-прежнему любит чай? - спросил его Бегушев.
- Целые ведра его выпивает с своими монахами, - отвечал генерал, махнув рукой, и быстро устремился к главному буфетчику.
- Готово? - спросил он.
- Готово-с! - отвечал тот, показывая на стоявшее особняком закрытое блюдо.
Генерал и Бегушев сели около этого блюда. Оказалось, что там была мерная, жирная разварная стерлядь.
- Когда вы успели заказать это? - поинтересовался Бегушев.
- По телеграфу!.. Выезжая, дал знать, чтобы заранее приготовили: нельзя же есть эту дрянь, которая стоит у них на столах! - отвечал генерал.
По возвращении в вагон они нашли Татьяну Васильевну выпившую чашки четыре крепчайшего чая и потому пришедшую несколько в экзальтированное состояние.
- Александр Иванович, сядьте со мной рядом, а муж пусть пересядет к окну! - распорядилась она.
Бегушев поуперся было, но генерал, согласно приказанию супруги, занял его место, так что Бегушев по необходимости должен был сесть рядом с Татьяной Васильевной и при этом тщательно старался, чтобы ни одной точкой своего платья не прикоснуться к ней. Татьяна Васильевна хотела серьезно побеседовать с Бегушевым, потому что хоть и не любила его, но все-таки считала за человека далеко не дюжинного, - напротив, за очень даже умного, много видевшего, но, к сожалению, не просвещенного истинно; и с каким бы удовольствием она внесла в его душу луч истинного просвещения, если бы только он сам захотел того!
Прежде всего она начала с ним разговаривать об Европе.
- А вы и нынешний год не утерпели и были в этой Европе?
Татьяна Васильевна обыкновенно никогда не говорила: Париж, Лондон, Франция, Германия, - все это было для нее безразлично, и она, совершенно соглашаясь с довольно ходячим мнением, считала, что весь Запад гниет или даже уже сгнил!
- Был в этой Европе, - отвечал ей насмешливо Бегушев.
Он, как мы знаем, далеко не был большим поклонником Европы, но перед Татьяной Васильевной, назло ей, хвалил безусловно все существующее там.
- Удивляюсь вам! - сказала она.
- Отчего ж вы мужу вашему не удивляетесь? - заметил Бегушев. - Он тоже был за границей, и еще дольше меня!
Генерал сделал Бегушеву легонький знак рукою и глазами, но тот как будто бы этого не видел.
- Я на мужа давно махнула рукой! - произнесла Татьяна Васильевна.
Она, в самом деле, давно считала генерала за дурака набитого и безвозвратно падшего нравственно.
- Но неужели же Москва, куда мы теперь едем, лучше больших европейских городов? - поддразнивал ее Бегушев.
- Москва!.. Наша Москва? - воскликнула Татьяна Васильевна. - Это город святыни нашей!.. Город народа!..
- Но таких святых и народных городов, по-своему, конечно, и в Европе много!
- И вы полагаете, что мы и европейцы - одно и то же?
- Полагаю!.. С тою только разницей, что те племена постарше нас, поумней и больше нашего сделали!
- Те?.. - произнесла Татьяна Васильевна и далее говорить не могла: у ней прервался голос.
- Те!.. - повторил Бегушев, и хоть в это время генерал уж толкал его ногой, умоляя не сердить больше Татьяны Васильевны, он, однако, продолжал: Насчет этого существуют довольно меткие афоризмы.
- Какие? - спросила Татьяна Васильевна.
- Такие, что... Где немец, там интрига...
Татьяна Васильевна в знак согласия мотнула головой.
- Где француз, там фраза!
Татьяна Васильевна и на это одобрительно кивнула головой.
- Где поляк, там лесть!
Татьяна Васильевна и это выслушала благосклонно.
- Где англичанин, там лукавство и корысть!
- Так!.. Так!.. - произнесла она с восторгом. - И послушайте, вот что мне рассказывал один священник, - продолжала она с одушевлением. - Раз его призвали к умирающему человеку - очень хорошему, честному, самобытному, но, к несчастью, неверующему!.. - Тут Татьяна Васильевна сделала на груди небольшое крестное знамение. - Священник стал увещевать его и говорить ему: "Причаститесь, иначе вы лишитесь царствия небесного!" - "Царствия небесного нет!" - закричал несчастный. - Татьяна Васильевна снова слегка перекрестилась. - "А если бы оно было, так англичане давно бы туда пробрались и заняли бы все места!" - Не правда ли, что как ни безумны эти слова, но они ярко и верно характеризуют англичан?
- Да, конечно! - отвечал вежливо Бегушев. - Но вы позволите, однако, мне продолжать мои афоризмы?
- Даже прошу вас о том! - разрешила ему Татьяна Васильевна.
- Где итальянец, там le soleil и far niente!*.
______________
* солнце и ничегонеделание! (франц. и итал.).
- Так!.. - согласилась и с этим Татьяна Васильевна.
- Где русский...
- Слушаю!.. Слушаю!.. - произнесла Татьяна Васильевна, навастривая уши.
- Где русский, там либо "терпи", либо "авось"!
Татьяна Васильевна задумалась над ответом Бегушева; главным образом она недоумевала, что это такое: порицание или сожаление?
- Что вы хотели сказать последним афоризмом? - спросила она.
- Право, не знаю, не я автор этих изречений, - отвечал Бегушев.
- Ну, это неправда, - вы автор; во всяком случае я все-таки вижу, что Россия, по-вашему, лучше Европы!
- Нет, хуже! - возразил Бегушев.
- Чем?
- Хоть бы тем, что тот же спиритизм, - это великое открытие последнего времени... (Бегушев прежде еще слышал, что Татьяна Васильевна сильно ударилась на эту сторону), - разве Россия, а не Европа выдумала его?
- Но и не Европа, а Америка! - воскликнула Татьяна Васильевна; к Америке она была еще несколько благосклонна и даже называла американцев, по примеру своих единомышленников: "Наши заатлантические друзья!"
