Что такое триггер, я испытала на себе. И больше не хотела бы сталкиваться с чем-то подобным. Это очень страшно и очень больно…

– После выхода «Триггера» в соцсетях прибавилось восторженных посланий и объяснений в любви. Многие пишут: «Ваша Лера великолепна! Я ею восхищаюсь!» Это, конечно, приятно, но немного странно и заставляет задуматься о том, что нужно современным мужчинам. Ведь Лера – очень неоднозначный персонаж.

Моя героиня совсем не такая, как кажется. И ее поступки продиктованы отнюдь не теми мотивами, которые лежат на поверхности. Многие из них далеки от норм человеческой морали. Хотя Лера сильный и цельный человек. У нее есть принципы. Этой двойственностью, неоднозначностью она меня и зацепила.

Играть ее можно было по-разному. В сценарии образ прописан достаточно подробно, но в нем нет конкретики, и для меня было очень важно понимать, как видят его режиссер и продюсеры.

Мы долго искали мою Леру, практически до конца съемок. Я не нравилась себе, комплексовала и без конца спрашивала продюсера:

– Ты видела материал? Видела?

– Вика, успокойся! Все хорошо!

Но я не верила. Столько слез пролила!

Впрочем, волновалась не я одна. Думаю, переживал и Максим Матвеев. Просто не подавал виду. У него таких ролей, как Артем Стрелецкий, тоже не было. «Триггер» – проект абсолютно новаторский.

Потом, когда приехали в Канны (мировая премьера сериала состоялась в мае 2018 года на рынке аудиовизуальной продукции MIPCOM. – Прим. ред.) и я впервые увидела материал на большом экране, поразилась – так это было здорово.

– По слухам, утверждению на роль Леры немало способствовал ваш внешний вид – короткая стрижка, светлые волосы.

– Думаю, он сыграл определенную роль. На тот момент такую прическу, пожалуй, не носила ни одна актриса моего возраста, и в дальнейшем она во многом определила характер и поведение героини. Интересно, что мой внешний вид зацепил и зрителей. Многие сравнивали с Шарон Стоун в «Основном инстинкте». Кэтрин Трамелл там тоже увлекается играми с ножом. Но мы не отталкивались от этого персонажа, и наша история с ножом родилась на площадке, в процессе съемок.

Все персонажи «Триггера» испытывают психологические проблемы и душевную боль. Мы с режиссером долго думали, как показать, что мучает Леру. Зритель ведь долго не догадывается, что ей мешает жить. Бо?льшую часть экранного времени Лера находится в офисе или с Артемом, играет определенную роль и только дома становится собой. Однажды я предложила:

– Давайте, она будет колоть себя ножом. Люди часто наносят себе раны, чтобы притупить или вытеснить душевную боль. Или наказать себя за что-то.

– Так и сделаем! – загорелся режиссер.

Постепенно зрителю становится понятно, за что себя наказывает Лера, насколько трудно ей изменить отношение к убийце мужа. Сначала она ненавидит Артема и мечтает отомстить, но в процессе общения у героини возникают к нему совсем другие чувства…

Стрелецкий у каждого пациента находит болевую точку – провоцирующий фактор, вызывающий переживание психологической травмы. Для Леры им становится сожжение вещей погибшего мужа. И я на съемках «Триггера» испытала настоящее потрясение вместе со своей героиней.

При чтении сценария сцена не произвела особенного впечатления, а на площадке, где стараниями художников была создана необходимая атмосфера, вдруг щелкнул спусковой крючок. Включилась память физических действий, как это называется у актеров. Ее может запустить что угодно: сущая мелочь отбрасывает в прошлое и ты все переживаешь заново.

Это был самый тяжелый момент за весь период съемок. Мне даже не пришлось ничего играть, потому что ситуация на площадке перекликалась с событиями собственной личной жизни. Труднее всего было сдержать эмоции, не рыдать раньше времени и каждый раз входить в очередной дубль в нужном состоянии.

В общем, что такое триггер, я испытала на себе. И больше не хотела бы сталкиваться с чем-то подобным. Это очень страшно и очень больно… Хотя должна признаться: провокативный метод доказал свою действенность. Сейчас чуть не расплакалась, вспоминая ту ситуацию. Но тогда после бешеного выплеска эмоций избавилась от части душевной боли. Стало легче жить…

– Психология сейчас в большой моде. Многие проходят тренинги. Вы когда-нибудь обращались к такому специалисту?

– В общем-то я сама неплохой психолог. И знаю: зачастую чтобы справиться с проблемой, достаточно выговориться. Ну а если не подействовало – наедине разобрать ситуацию. Человек – сам себе лекарь, и об этом говорит наш проект. После того как запущен триггер, Артем Стрелецкий отходит в сторону и просто наблюдает за той работой, которую проводит пациент, оставшийся один на один со своими страхами и мучениями. Только он может с ними покончить.

– И с кем вы делитесь своими проблемами?

– В первую очередь с мамой. Именно она моя самая близкая подруга. Знает обо мне практически все. Иногда я делюсь не сразу, спустя какое-то время. Стараюсь не шокировать, не причинять боль. И с папой у нас крепкая связь.

– Родители тоже актеры?

– Да. И мамина судьба – яркий пример того, что женщина творческой профессии может прекрасно совместить семью и работу. Помимо актерской, мама сделала карьеру режиссера и педагога.

Родители мои из Казахстана. Познакомились в школе-студии при Государственном академическом театре драмы имени Лермонтова в Алма-Ате. Папа из этого города, а мама – из Павлодара. После окончания школы-студии они поженились и уехали в Актюбинск. Сначала на свет появилась я, а меньше чем через два года – брат Станислав. Мы – театральные дети. Выросли за кулисами Актюбинского драматического театра.

На сцену я вышла в четыре с половиной года. В нашем театре поставили пьесу «Золотой цыпленок», и режиссер неожиданно для всех решил взять на главную роль маленького ребенка. Я прошла нешуточный кастинг. Видимо, оказалась самой бесстрашной, непосредственной и смешной.

Пьесу мне читала мама, и мы вместе учили слова. На сцене я существовала по наитию. Дети, как правило, очень точно попадают в образ в силу природной органики. Они лучше чувствуют своего персонажа, чем взрослые. Просто играют в сказку.

– Мама и папа с детства видели вас актрисой?

– Не думаю. Большинство родителей-артистов не желают своим детям такой участи, мне кажется. И мои, наверное, думали, что это просто детские забавы: дочка поиграет в театр, поймет, как это непросто, и потеряет интерес.

В 1993 году наша семья перебралась в Россию, в город Шахты. Мама с папой устроились в местный драмтеатр, и я принимала участие в некоторых спектаклях вместе с другими детьми. Когда мне исполнилось четырнадцать, главный режиссер Михаил Изюмский решил поставить чеховскую «Чайку». Спектакль назывался «Сюжет для небольшого рассказа». В нем все было по тексту, без каких-либо выкрутасов. За одним исключением: роль Нины Заречной должны играть две актрисы. До двадцать первого эпизода, где Нина произносит свой знаменитый монолог, – совсем юная. После него – взрослая. Роль юной Заречной Изюмский решил отдать мне.

Узнав об этом, мама сказала:

– Роль такая тяжелая! А Вика совсем ребенок.

– Но в этом и состоит моя идея, – возразил Михаил Викторович, – Нина взрослеет по ходу пьесы.

– Ну, не знаю. Хотите – попробуйте. Препятствовать не буду.

Так я стала единственной на тот момент исполнительницей роли Нины Заречной, сыгравшей ее в четырнадцать лет. В театре еще не существовало таких новаций, как сейчас, когда любую пьесу можно развернуть куда угодно. К нам даже собирались представители российской версии «Книги рекордов Гиннесса», чтобы зафиксировать уникальный случай. С рекордом что-то не срослось, но я по сей день с гордостью несу по жизни неофициальное звание самой молодой в мире Нины Заречной.

Мне тогда завели трудовую книжку. В фойе театра повесили фотографию. Под ней значилось: Виктория Маслова, актриса вспомогательного состава.