Григория перевели в соседний больничный барак - там до крайности требовался фельдшер, а я занял его место. Впервые за многие годы заключения у меня появились стол и стул. Я по-своему расположил на столе бумаги, банки с термометрами. Усердно занимался на медицинских курсах. Смелее работал шприцем, делая в день до пятнадцати вливаний.
Многие больные перед смертью не могли есть, порции их доставались санитарам, мне тоже перепадало пшенной каши.
Беседин помногу раз в день спрашивал, не освобождают ли стариков истощенных. Шептал:
- Умереть бы дома, хоть бы простынкой накрыли. И соседи поплачут... Столько бревен в Сибири, столько затонуло, а досок нет на гробы.
Я рассказал об этом Иванову.
- Зверь был, но бугор другим и не может быть, - ответил он.
Вечером Беседин, растягивая алые губы пеллагрика, спросил меня:
- Извиняюсь, ваш день закончен?
- Что у вас?
- Не потеряйте адрес моей дочери. Любил ее маленькую зимой на салазках... Любил всю семью. Опять вспоминали их. - Слезы катились по его дряблым щекам. - В бригадирах был груб, работа требовала. Каюсь, но негрубых здесь не держат в буграх... Любил своих - напишите об этом дочери. Перед государством ни в чем не виноват, а оно похоронит меня как собаку...
- Оставьте мрачные мысли. Вы из крепкой крестьянской породы, одна треть срока до конца... Пойдут посылки...
- На посылки надеюсь. - Он оживился. - Лук бы прислали, окорок...
Беседин умер ночью, легко скончался.
В одном из ящиков стола, доставшегося мне от фельдшера Гриши, лежали картонки величиной с картежную карту, с фамилиями будущих мертвецов. Заготовлена была картонка и на меня, тоже с веревочкой, чтобы к ноге привязать. Не сомневался Гриша в моей скорой смерти, как и в кончине других пеллагриков. Стер я свою фамилию с картона, заменив ее фамилией грозного бугра. Имя и отчество наши совпадали.
Врач, заканчивая историю болезни Беседина, сказал:
- Надо бы его на вскрытие, интересует поджелудочная...
- Доктор, в морге тесновато, на сегодня места нет.
- Не будем, - согласился он. - Не имеет значения...
